По волчьему следу. Хроники чеченских войн

Мы подошли к машинам.

— А где Борис Николаевич? — поинтересовалась Галина Васильевна у водителя одной из «Волг».

— Он уехал в Грозный, — ответил тот.

Водитель открыл перед ней заднюю дверцу машины.

— Присаживайтесь рядышком, — пригласила меня Старовойтова.

Я сел.

— Слушаю вас, — произнесла она.

— Галина Васильевна, — немного волнуясь, сказал я, — как вы оцениваете ситуацию на Северном Кавказе?

— Вы, по-видимому, хотите знать мое мнение, каким образом разрешить узел проблем, что возник после депортации ингушей в 44-м?

— Да-да, — согласился я.

— Поскольку до сих пор проблема не решалась, — ответила Галина Васильевна на свой же вопрос, — а было стремление любой ценой сохранить сложившееся положение, так называемый статус-кво, следствием стало то, что мы видим сегодня: межнациональные распри, напряженность. Держать и не пущать — не решение проблемы. Но, с другой стороны, просто перекраивать границы по желанию их национальных лидеров, разумеется, тоже нельзя. Это приведет к хаосу и кровопролитию. Значит, изменять границы надо лишь там, где без изменений обойтись невозможно. И, главное, этот процесс должен осуществляться исключительно парламентским путем. И должен быть ориентирован на определенные критерии.

— На какие же?

— Первый — на историческую принадлежность территории тому или иному народу. Хотя и это, безусловно, не является решающим. К сожалению, народное сознание часто переоценивает свое мнение, полагая, что, если исторически земля в течение нескольких веков принадлежала данному народу, значит, она должна быть ему возвращена. В жизни все гораздо сложнее. Второй критерий, который, как правило, не совпадает с историческим принципом, — этническое большинство населения, проживающее на данной территории. И, наконец, третий критерий — волеизъявление народа тем или иным законным парламентским путем, то есть решение вопроса с помощью органа представительной демократии или референдума.

— Какой же из этих критериев главный?

— На мой взгляд, для принятия решения об изменении границ необходимо совпадение всех трех, что случается крайне редко. Если из трех принципов совпадают лишь два, то вопрос становится более сложным и спорным. Вот и в случае с требованиями ингушей и правами осетин ситуация очень непростая. Поэтому здесь весьма вероятна вспышка межнационального конфликта, которая может привести к кровопролитию. На мой взгляд, сейчас самым важным условием мира и спокойствия является усиление государственности всей России, ее суверенитета, что позволит создать институт третейских судей для решения спорных вопросов.

Попрощавшись со Старовойтовой, я побрел по площади в поисках Валерия Бучукури, который должен был приехать за мной из Владикавказа. С ним я служил на Дальнем Востоке. И вот, спустя десять лет, неожиданно встретил в Беслане, где он был военкомом Правобережного района.

Бучукури отыскался возле трибуны. Он о чем-то оживленно беседовал с Русланом Аушевым. На Аушеве ладно сидела новенькая генеральская форма. С ним я тоже познакомился на Дальнем Востоке — в Уссурийске, где он командовал «румынским» полком, названным так в шутку за то, что его солдаты из-за отсутствия воды вечно ходили неумытые, а оказавшись за пределами части, по своему разгильдяйству обязательно попадали в какие-нибудь истории, принося коллективу одни лишь ЧП.

Бучукури представил меня Аушеву. Мы обменялись рукопожатиями.

— Валера, — прощаясь, сказал Аушев Бучукури, — завтра мы собираемся узким кругом у Бекхана Барахоева. Приезжайте и вы. Посидим, повспоминаем...

На следующий день мы отправились в Назрань. По дороге нас то и дело обгоняли иномарки с чечено-ингушскими номерами.

— Богато живет народ, — заметил я.

— Для ингуша «Жигули» — не машина, — то ли в шутку, то ли всерьез сказал Бучукури. — Он лучше будет ходить пешком, чем сядет за руль «ВАЗа» — соседи засмеют.

В полдень подъехали к дому Барахоева. Через широкую калитку прошли на просторный двор. Рядом с высокой верандой, на которой мирно беседовали несколько мужчин, стояли два автомобиля — «Ауди-100» и «ГАЗ-2410». Поднявшись на веранду, поздоровались с гостями. Это были, как я позже узнал, близкие друзья Аушева: Беслан Коренов, Бесан Юсупов, председатель КГБ республики Игорь Кочубей...

Все ждали Аушева, который задерживался. Но вот, наконец, приехал и Руслан.

— Прошу всех в дом, — пригласил Барахоев.

Я уже было направился к двери, как Бучукури, взяв меня за локоть, шепнул на ухо:

— Когда входишь в ингушский дом, непременно снимай обувь.

Я последовал его совету. Переступив порог, мы оказались в просторной прихожей, где нас приветствовало несколько женщин — обитательниц дома. Справа от прихожей находилась кухня, откуда исходил приятный запах шурпы.

Гостей позвали в зал — большую комнату, обставленную дорогой мебелью, посреди которой был накрыт стол — закуски, фрукты, дорогие коньяки и водка.

Пока я осматривался, Бучукури вполголоса рассказывал об обычаях, присущих ингушам.

— При входе в дом, — говорил он, — нужно обязательно спросить разрешения. Если с собой имеется оружие, ствол должен быть опущен вниз. Нельзя заходить в дом, если там нет мужчин, тем более к молодой женщине...

Слушая Бучукури, я вдруг вспомнил старейшин на площади в Назрани с взметнувшимися клюками.

— Что это значило? — спросил у Валерия.

— Старшие у нас на Кавказе пользуются беспрекословным авторитетом, — пояснил Бучукури. — А в ингушской семье — тем более. В присутствии старика нельзя курить, быть вызывающе одетым. Когда он входит в комнату, полагается вставать и первым приветствовать его. Если старейшина показал на кого-то своей клюкой, значит тот человек — обидчик. И молодежь должна быть готова его тотчас наказать...

Вот так.

— Гостей прошу к столу, — выставив вперед обе руки, сказал хозяин.

За столом я расположился рядом с Аушевым.

Тамада, как и положено на Кавказе, стал провозглашать тосты. Со слов Бучукури я знал, что его никто не смеет перебивать, так как это будет расценено как нарушение дисциплины стола. Однако Аушев, по-видимому, от избытка чувств, навеянных встречей с друзьями, вел себя по-мальчишески, то и дело бросал реплики, за что и поплатился — получил от тамады едкое замечание:

— Руслан, ты так редко бываешь в родных местах, что вовсе забыл наши обычаи...

Примерно через час, в разгар застолья, тамада объявил перерыв. Все вышли на воздух. Застолье застольем, а у меня «пунктик» в голове: завтра утром я должен был передать в редакцию материал о политической ситуации на Северном Кавказе. Легонько взяв Аушева за локоть, отвел его в сторонку, задал вопрос:

— Руслан, почему ингуши требуют отдать им Пригородный район Северной Осетии?

— Мы требуем не отдать, — ответил Аушев, — а вернуть, потому что исторически эта территория принадлежит ингушскому народу.

— Но ведь до ингушей здесь проживали казаки, которые в начале двадцатых годов были репрессированы. Еще раньше — кабардинские племена. А до них, если верить преданиям, — аланы, то есть предки осетин. Видишь, сколько всего намешано. Так что сегодня сложно сказать, чьи тут земли.

— Это наша земля, — неожиданно жестким тоном сказал Аушев, — и мы сделаем все, чтобы ее вернуть...

В разгар спора подошел Кочубей. Обняв нас, он с улыбкой произнес:

— Эй, братцы, хватит о политике. Давайте о чем-нибудь более приятном...

Потом я не раз мысленно возвращался к этому разговору. Пытался понять, почему Аушев все мерил на свой аршин? И на свой ли? Неужели не осознавал: когда у лидеров пропадает желание искать компромиссы, тогда народ, как правило, берется за оружие...

Позицию, схожую с позицией Аушева, я замечал у многих делегатов съезда. Шла какая-то двойная игра. А может, и тройная.

С одной стороны, партийные бонзы республики старались как бы не замечать, что сидят на пороховой бочке. И, пользуясь этим, местные жители скупали оружие. В центре Назрани расположились «калашниковские ряды», где можно было за определенную сумму приобрести пистолет или гранату, автомат или пулемет. С другой же стороны, они, номенклатурные работники, делая хорошую мину при плохой игре, пытались сделать невозможное — примирить народы республики, между которыми уже пробежала черная кошка...