С нами были девушки

Лицо Земляченко мрачнеет: «Чего ж смотреть, когда в предписании отдела кадров написано — на должность начальника радиостанции…»

Моховцев почувствовал настроение офицера.

— Чем-то недовольны? А?

— Я солдат, товарищ капитан.

— Верно. Значит, так и сделаем, пока что назначаю помощником начальника радиостанции. Будете ходить в оперативную комнату присматриваться, изучите пособия по службе ВНОС и силуэты самолетов. Да так, чтобы спросонок мог ответить. Лично проэкзаменую. Ясно? А?

— Так точно. Разрешите идти?

— Выполняйте!

Земляченко козырнул, повернулся и, чеканя шаг, вышел из кабинета…

— Ну, как дела? — спросил Грищук, когда Земляченко снова нашел его. — А? — Он так похоже скопировал командира, что Андрей, несмотря на испорченное настроение, улыбнулся и спросил:

— Товарищ дежурный, разрешите сесть?

— Садись, садись. Хозяин, наверно, все время на ногах держал?

Земляченко утвердительно кивнул.

— Правильно! Вашего брата новичка сразу надо ставить на свое место! Как же он решил с тобой?

— На радиостанцию.

— Начальником?..

— Пока что помощником.

— Это чтобы ты нос не задирал. Там сейчас техник парадом командует… А откуда хозяин тебя знает?

Земляченко только рукой махнул.

— Обожди меня. Вернусь, покормлю, покажу казарму.

— Хорошо.

Несколько минут Андрей блуждал по двору, потом нашел скамеечку под акацией и сел. С наслаждением вдохнул пьянящий запах поздних цветов. «Как на курорте», — подумал он.

За высоким домом, в котором располагался штаб, садилось солнце, по двору стлались длинные тени.

Андрей задумался и не услышал, как к нему подошел лейтенант Грищук:

— Пошли, дружище, оформляться.

В большой комнате офицерского общежития было пусто. Двумя рядами стояли кровати, из-под которых виднелись вещевые мешки. Грищук указал на свободный топчан под стеной, и Андрей подсунул под него свой чемодан. В небольшой столовой, куда они пошли после этого, Андрей увидел двух офицеров, сидевших за столиком в углу. Это были начпрод Белоусов и врач батальона. На пороге кухни стоял пожилой старшина.

— Здравия желаю всем вместе и каждому в отдельности! — поздоровался Грищук. — Это наш новый товарищ, — отрекомендовал он Андрея, — лейтенант Земляченко. Прошу любить и жаловать двойной порцией, — обратился он к старшине.

— Ну, с кем еще тебя познакомить? — спросил Грищук, когда Андрей пообедал. — Может, к девушкам в казарму заглянем?

— А удобно?

— Хозяин тебя уже предупредил?

— О чем?

— Нет еще?.. Понимаешь, наш капитан — командир требовательный, строгий и, если хочешь, справедливый. Только вот беда — за девчат очень боится. Даже обидно делается. Понимаешь?

— Нет.

— Как клушка возле цыплят ходит, чтоб коршун не сцапал. Ясно? А? — Грищук приблизил к Андрею свое круглое, с диковатыми глазами лицо.

— Какой коршун?

— Когда начальство давало в батальон девушек, то предупредило, что командир отвечает за каждую головой, если с ней чепе случится… Ведь война войной, а жизнь жизнью.

Новые товарищи вышли из столовой.

Во дворе Андрей увидел, двух девушек, которые, согнувшись, тянули большой аккумулятор.

— Смотри, как напрягаются, бедняги, — пожалел их Андрей. — Нелегко, видно, им служить.

— Кому как… Одно дело служить здесь, другое — на наблюдательном посту, за десятки километров от ротного поста, за сотни от батальонного, у самой передовой. Там живут четыре, реже пять бойцов-девушек. Там тяжелее. Это не то что пехота, — с усмешкой промолвил он, — когда ты в коллективе воюешь… Тут — стоишь на посту, наблюдаешь, и сам ты себе и солдат, и офицер, и генерал… Будь здоров — служба!

Андрею до сих пор было неудобно обращаться на «ты» к своему новому знакомому, хотя тот это сделал сразу. А теперь, задетый за живое, он отбросил условности.

— А ты пробовал?

— А как же! Я начинал с солдата… Кстати, тоже в пехоте побывал.

Грищук немного помолчал, потом добавил:

— На посту каждый стоит… так сказать, наедине с совестью, со своим долгом… Где-то высоко в ночном небе проходит самолет. Наблюдатель не видит его, а по легчайшему шуму, похожему на шепоток ветерка, должен угадать: свой летит или чужой… Не проворонить и не ошибиться.

— Ну, это, пожалуй, легче, чем в атаку идти!..

— А попробуй на слух определить, каким он идет курсом, то есть на какой объект выходит, — это тоже легко? Даже в ясный день за десять — пятнадцать километров не так просто распознать тип самолета, его высоту, когда весь он как маково зернышко…

Андрей ничего не ответил. Приходилось и ему видеть самолеты — и свои, и вражеские, но он не очень задумывался, чем один отличается от другого. Конечно, если это свой, то хорошо, а если чужой, то…

— Каждый самолет имеет определенную скорость, «потолок», свои возможности маневрирования… — говорил Грищук.

— Это все можно изучить, повнимательней присматриваться…

— Пока будешь присматриваться, самолет уже вон куда уйдет. А тебе нужно немедленно известить зенитчиков, аэродром истребителей. Ведь зенитчикам тоже требуется время, чтоб подготовиться к встрече с врагом, истребителям — подняться в воздух, набрать высоту.

— Возле самой передовой, конечно, потруднее. А здесь…

— Посты везде, и у передовой и тут, каждую секунду настороже. Вот стоит наблюдатель одну смену, две, три, десять, а вражеских самолетов нет. Служит месяц — два, год — и ни единого пролета над его постом… Как здесь не ослабнуть воле, как не отвести глаз от надоевшего неба, как не взглянуть на землю, не заслушаться при восходе солнца птичьим гомоном в недалекой роще, как не замечтаться? Ведь девичьи души все-таки!.. И в это самое мгновение где-то за тучами крадется вражеский самолет, один-единственный за всю твою службу. И за твоей спиной он спокойно сбрасывает смертоносный груз на город, на станцию. Потому что ты его проворонил, и товарищ твой на соседнем посту тоже проворонил… Мужество, дорогой друг, есть не только у пехоты, что идет в штыковую атаку. Есть оно и у наших девушек, которые каждый день терпеливо выполняют свои обязанности. Недаром замполит Смоляров называет их стражами воздушного океана… Однако это уже философия, а тебя интересуют люди. Пойдем в мой взвод и…

Грищук не закончил фразы. В окне штабного здания появился капитан Моховцев, махнул дежурному рукой.

— Подожди минутку! — бросил Андрею Грищук и побежал к штабу.

Когда Грищук возвращался, во дворе появилась, словно выросла из земли, коренастая полная девушка с лихо заломленной на кудрях пилоткой. С трудом натянутая на ее могучие плечи солдатская гимнастерка, казалось, вот-вот лопнет по швам. Девушка козырнула и что-то сказала лейтенанту. На ее широком мясистом лице отражалось и смущение, и отчаянная решимость. В левой руке она сжимала какой-то белый комок.

Грищук остановился. Одним взглядом Андрей сразу охватил плотную фигуру девушки, увидел ее по-мужски крупные загорелые руки. «Ну, это уже почти солдат, — с удовлетворением подумал он. — Такая, пожалуй, и за мужика справится».

Не ожидая, пока Грищук освободится, Андрей не спеша направился к нему.

— Чего тебе, Максименко? — добродушно спрашивал тем временем у девушки Грищук.

— Да вот, товарищ лейтенант! — Девушка лихорадочно развернула белый комок, который сжимала в руке, и изумленный Земляченко даже издали разглядел, что это женский лифчик.

— Ну?! — нахмурился Грищук.

— Что же мне делать, товарищ лейтенант?! — громко говорила Максименко. — Лучше бы совсем не давали! Зачем мне этот детский размер? На нос?! Я обращалась к старшине, — обиженно продолжала она. — А он только и знает: других нет, один размер получил. Как-нибудь приладишь. А как я прилажу?!

Максименко сделала невольное движение, словно хотела примерить развернутый лифчик к своей высокой груди и подтвердить этим, что права она, а не старшина, но вовремя спохватилась и опустила руки.

— Так что же ты от меня хочешь, Максименко?! — почесал затылок Грищук. — А я тебе где возьму?