Хуже войны (СИ)

Олярин сжал руки в кулаки и сорвался на крик:

- Да этот гребаный хлев надо было сровнять с землей! Гусеницами проутюжить!

Начальник политотдела вскочил и ударил кулаком по столу так, что висящий над ним портрет задрожал и едва не сорвался со стены.

- Пойдешь под трибунал!

9.

…В комнате Корытова висела тишина. Фоменко сидел, тупо уставившись под ноги.

Корытов прервал затянувшееся молчание первым.

- Так чем все тогда закончилось, Валер?

- Чем? – Фоменко расправил плечи. - Под трибунал, конечно, не отдали. Посчитали, что врагу я содействовал не умышленно, а по глупости. Но с роты решили снять. И стал я снова командиром взвода...

Он повернулся к Корытову лицом.

- После Чехословакии попал я в Ленинградский военный округ, в Карелию… Там через три года снова получил роту. И сделал ее лучшей не только в полку - во всей дивизии. В соседнем батальоне освободилась должность начальника штаба, и никого на это место не прочили, кроме меня...

10.

Над гарнизоном, затерянным в лесу, опустилась ночь.

В спящей казарме на соседних койках первого яруса лежали два «деда» - Поздняк и Харитонов. Поздняк поднял голову и, наморщив узкий лоб, посмотрел на соседа.

- Не спишь?

- Не-а, - ответил Харитонов, смуглый, крючконосый, со сросшимися у переносицы бровями.

Поздняк подложил под голову локоть.

- И мне неохота.

Харитонов приподнялся на кровати.

- Слышь, может, пойдем, поучим уму-разуму молодого?

- Какого?

- Ну, того… У которого я сегодня в подушке «бабки» нашел. Тюрина. Он сейчас туалет моет.

…Два «деда» зашли в туалет в одних трусах.

Дневальный по роте рядовой Тюрин мыл шваброй пол. У щуплого солдата была наголо обритая голова и серое, замученное лицо. Хэбэ висело на Тюрине мешком.

Поздняк и Харитонов приблизились к дневальному. Тюрин перестал мыть пол, поднял голову и тревожно уставился на «дедов».

Харитонов подошел к Тюрину вплотную и сердито сдвинул брови у переносицы.

- Я тебе говорил, падла, все деньги мне отдавать?

- Так я же отдал, - пролепетал Тюрин, вращая испуганными глазами.

- А это что? – Харитонов потряс перед носом дневального парой мятых рублевых бумажек. – В наволочку спрятал, да? Думал, я не найду?

Харитонов ударил солдата кулаком в живот.

Ойкнув, Тюрин согнулся пополам и упал на пол…

…Дверь туалета открылась, и на его пороге вырос капитан Фоменко.

Он увидел, как склонившийся над дневальным Харитонов замахнулся рукой для очередного удара, подскочил к «деду» сзади и перехватил его руку своей могучей кистью. Харитонов оглянулся и, встретившись взглядом с командиром роты, побледнел от страха.

Капитан тут же нанес ему резкий и мощный удар в челюсть…

…Опустив голову и виновато переминаясь с ноги на ногу, Фоменко стоял напротив стола, за которым сидел командир полка подполковник Сомов.

- Говорят у тебя, Валера, хороший удар правой, да? – мрачно произнес подполковник.

Фоменко молча развел руками.

- Теперь об этом знает и прокурор гарнизона, - командир полка тяжело вздохнул. - Отец этого «деда»… Харитонова… Который загремел в госпиталь… Оказался серьезным человеком. Он хочет крови…

Сомов вскинул голову и посмотрел на Фоменко в упор.

- Выбор у тебя не богатый. Или ты пишешь новую объяснительную, где указываешь, что Харитонову сломал челюсть Тюрин, или …

11.

…Фоменко посмотрел куда-то мимо Корытова и горько вздохнул.

И стал я в свои тридцать два года снова взводным. Словно только из училища. Ох, и запил я, помню… По-черному. Это тогда от меня ушла жена...

- Да, я бы тоже запил…

- Я уже и рапорт собирался писать. Увольняться из армии, к чертовой матери. И вдруг…, - Фоменко грустно усмехнулся. – К нам в полк назначили нового командира. Знаешь, кого? Моего однокурсника, Ремизова! Которого едва не отчислили из училища по неуспеваемости…

Корытов усмехнулся.

- Небось, однокурсничек твой после выпуска удачно женился? На какой-нибудь генеральской дочке?

- Точно. Только мне от этого было не легче... Он был подполковником и командовал полком. А я командовал в этом полку взводом.

Фоменко шумно вздохнул.

- И тогда я решил не сдаваться. Карьеру уже невозможно было спасти: все кадровики давно поставили на невезучем капитане крест. Но я поклялся доказать - себе, другим, всему свету! - что заслуживаю большего. Мало кто поймет, как вообще можно мечтать о таком... Скажи, тебе все равно, сколько звездочек на твоих погонах?

- Плевать я хотел на погоны!

- А я нет, Женя. И меня бы понял любой - такой же, как я, отдавший армии не год, не два, а полжизни. Который ждал, когда удача улыбнется ему, а она… Она вместо этого брезгливо кривила рот…

Фоменко покачал головой.

- Меня понял бы такой же, как я, капитан, на которого даже люди в штатском глядят с насмешкой и думают: «Пьянь какая или дурак, если не заслужил большего в свои годы». Мне даже сыну в глаза смотреть стыдно, когда приезжаю к нему в отпуск…

Фоменко рубанул ладонью воздух.

- Ненавижу я эти свои четыре звездочки, Женя! А поэтому… Я поклялся, что получу майора. Хотя бы майора.

- Вот те на, - Рокфеллер грустно заморгал. - Я-то думал, два старых мерина плетутся в одной упряжке. Тянут свою опостылевшую телегу, заботясь только о том, как бы почаще забывать о ее существовании. Я-то думал, что одному легко делать это, пьянея от водки, а другому – от войны… Значит, все не так. Ты еще хочешь поскакать галопом?

- Я поклялся, Женя.

- На роте ты майора не получишь. А значит, тебе позарез надо стать начальником штаба третьего батальона... Давай выпьем за твою удачу.

Фоменко посмотрел на наручные часы и поднялся.

- Оставь на вечер. А я схожу в роту, посмотрю, что там, как… А ты поспи. Сегодня тебя в штабе никто не хватится.

12.

Маленькая комната с железной солдатской кроватью и убогим казенным столом казалась бы безнадежно унылой, если бы на столе не было стеклянной вазы с засохшим букетиком сирени, на окнах - пестрых занавесок с огромными бутонами невиданных цветов, а на кровати - яркого, желтого с голубым, покрывала.

Стояла на столе и раскаленная докрасна электроплитка, над которой склонилась, помешивая что-то в кастрюле, официантка Аннушка.

В дверь постучали.

Аннушка уронила ложку в кастрюлю и замерла.

Постучали еще раз, сильнее.

Официантка робко сделала шаг, другой... Непослушными пальцами она повернула ключ. Открыв, Аннушка отступила назад и, радостно вскрикнув, обессиленно опустила руки.

- Ты!

На пороге стоял Фоменко.

Аннушка прильнула к нему, обняв капитана за плечи.

- Я уже больше не могла ждать, поверишь, - сказала она, положив свою маленькую русую голову ему на грудь. Фоменко погладил ее по теплым золотистым волосам.

- Ты ждала меня с «боевых» первый раз.

- Ты тоже пришел ко мне в ночь перед отъездом впервые...

Фоменко настороженно зашевелил носом.

- Здесь что, железо плавят?

Аннушка охнула и метнулась к плитке. Сорвав кастрюлю, она, обжегшись, не удержала ее и уронила на пол, схватила стоявший поблизости чайник и стала поливать посудину водой. Кастрюля зашипела.

Фоменко подошел к Аннушке, отнял чайник, сел на краешек кровати и усадил ее рядом. Взяв руки Аннушки в свои, он подул на ее обожженные пальцы.

- Больно?

Не-а, - Аннушка тихонько засмеялась. - Хорошо еще, что в кастрюле ничего не было, кроме воды. А то как сгорело бы, как надымило...

- Не успела кинуть?

- Я и не собиралась ничего варить. Просто налила воды и мешала, мешала... Надо было что-то делать, куда-нибудь деть себя. Хоть в кастрюлю... Я даже не заметила, как выкипела вода.