«Жизнь моя, иль ты приснилась мне...»(Роман в документах)

Унтер-офицеру Йозефу Кистерсу.

Берлин 30 июля.

Милый мой бродяга!

Берлин веселится, а я скучаю. Несмотря на затемнение окон черным картоном, рестораны и бары заполнены, оттуда разносятся веселая музыка и пьяные голоса, народ празднует скорое окончание войны. На улице топчется столько молоденьких прапорщиков, и я чувствую себя особенно одинокой.

Многие наши модницы разгуливают в трофейных серебряных лисицах. Должна поэтому тебе напомнить, что мы уже 4 месяца как помолвлены, и я надеюсь, что ты мне тоже пришлешь красивые московские подарки, а не только покрывала и полотенца, которых уже так много, что могу ими торговать.

За окном собирается дождь. У вас там тоже дождь, только дождь не водой, а пулями. Вчера в газете прочла о гибели Фрица. Ему было лишь 19? Это очень печально. И унтер-офицер Мориц погиб. Он был женат? Я считаю, что если человек умирает своей смертью, то это не так страшно, нежели получить известие о гибели на фронте. Хочется надеяться, что я такого известия не получу. Ты должен знать, что я после этого не так скоро смогла бы поправиться.

Любимый бродяга! Когда ты вернешься, мы станем мужем и женой, не правда ли? Если ты в этой грязной и варварской стране обрастешь бородой, как разбойник, то это не беда, лишь бы тебе везло и дальше, как до сих пор.

Наши объятия, поцелуи и еще кое-что не за горами.

Извини за неразборчивые каракули.

Ждущая тебя Зильфрида.

Обер-ефрейтору Стефану Лютцлеру.

Фюссен 30 июля.

Дорогой брат!

Сердечный привет тебе из Фюссена!

Сегодня пришло твое письмо, и я ему очень обрадовался.

У тебя, наверное, сейчас много работы? Могу себе представить. Нужно набить морду красному отродью. Такие люди не должны жить в этом прекрасном мире. Вы должны понимать, что делаете историю. Для нас нет дороги назад, пока не исчезнут эти подлецы и «товарищи». Русские должны умереть, а вражеская Россия исчезнуть с лица земли, чтобы жили такие парни, как мы, немцы, и процветала Германия. Вся родина смотрит на вас с гордостью, ибо наши солдаты как всегда везде победят.

Карточка, которую ты прислал в письме, просто фантастическая. Это партизаны? Они так смешно висят! Об этом ты должен написать подробнее. Боже, когда я вижу что-либо подобное, у меня закипает в жилах кровь и я сильно возбуждаюсь от досады и нетерпения, что из-за своего возраста опоздаю попасть на фронт, чтобы уничтожать жидовских паразитов и навсегда покончить с этим мусором, не успею отбросить этих недочеловеков в азиатские степи. Ведь война так скоро закончится!

Твой брат Руди.

13. Эта богатая, сытая Германия…

Вокруг Берлина — лес. Такой благообразный немецкий лес, чинный, уютный, хвойный и лиственный, куда некогда выбирались приличные берлинцы на пикники, с кюветиками для стока воды по бокам тропинок и урнами для окурков.

Когда едем мимо, деревья выстраиваются в затылок по радиусам, и радиусы вращаются по часовой стрелке, отсчитывая длинные, прямые коридоры между стволами. Здесь нет ни шорохов, ни тресков, ни зарослей, ни сгущений тени, ни дуновений влажной прелости, ни очаровательных вторжений лиственной зелени в хвойный бор, когда веселая орава березок, кудрявых и звонких, как детский сад, высыпает на полянку, разбрызгивая фонтаны папоротников, играя с бабочками, которые развешивают по воздуху белые фестоны своего полета. Есть ли в прусском лесу шишки? Возможно, но не обязательно.

…Уленгорст, как и все дачные городки западнее Берлина, не пострадал от войны. Несколько улиц, еще не замощенных, обстроены небольшими виллами. Каждая стоит в небольшом саду, обнесенном изгородью или решеткой… Калитки всегда на запоре…

…Едем мимо Карлиненгофа. Это — дачный пригород, входящий в Большой Берлин. Живописное озеро, лес, виллы, принадлежащие состоятельным людям: средним и крупным торговцам, промышленникам, фабрикантам.

…Сады. Все в цвету. Запах сирени и пороха… Под немыслимо пахнущей акацией стоит орудие… Гитлеровская империя разлагается среди благоухания…

…Парк с древними липами, тенистыми аллеями и задумчивым прудом, по которому, вероятно, когда-то плавали лебеди.

…Ратуша, в которой помещалась полиция. Господин бургомистр успел удрать, но он не успел подписать очередной приказ: на его столе листок, и вместо подписи — клякса. На столе в кабинете начальника полиции доносы, списки неблагонадежных, крем для ращения волос и почему-то дамские чулки…

…В доме коммерсанта, весьма состоятельного, в гостиной, среди почетных дипломов и семейных портретов, выделяется на обоях темное пятно. Случайно обнаружилось то, что хозяин убрал со стены. В рамке под стеклом висел следующий документ:

«Министр-президент Пруссии.

Берлин, Вестей 8, 30 мая 1942.

Лейпцигерштрассе, 3.

Я охотно удовлетворяю вашу просьбу быть крестным отцом вашей дочери Розмари Эрики и разрешаю вам внести в церковные книги мое имя, как крестного отца. Однако мое согласие дается при условии, что отсюда не вытекают никакие дальнейшие обязательства. Я шлю наилучшие пожелания крестной дочери и препровождаю в виде подарка 50 марок. Хайль Гитлер!

Герман Геринг».

…По маршруту то и дело проезжаем хутора, деревни или маленькие провинциальные городки; видна чешуя мутно-красных или желтоватых черепичных крыш, кусты сирени, старые деревья, густые травы и цветы — настурции, анютины глазки. Хутора и деревни аккуратные, ухоженные; за обочиной дороги мелькают не тронутые войной пахучие липы, яблони в пышном цвету.

Все засеяно, все кругом возделано, ни одного клочка земли, свободного от человеческой заботы.

Весна на Одере в полном разгаре, и война не в силах ей помешать. Никогда в Германии, по рассказам жителей, так буйно не цвела сирень, как в этом мае.

Ветер дышит по-весеннему мягкой влажной свежестью. От земли идет густой пряный дух, как ни в чем не бывало выводят свои трели соловьи в рощах, а над болотом и заросшим прудом парят вальдшнепы; поскольку желательно сохранение фауны, охотиться на некоторых животных и птиц запрещено.

Тишину в приодерских деревнях нарушает только петушиный крик. По дорогам и полям бродят огромные немецкие битюги, стада черно-белых коров без пастухов надрывно мычат, некормленые и невыдоенные.

Дома и сельхозпостройки преимущественно кирпичные, хорошо оборудованные. Перед каждым деревенским домом хозяйственный двор с обязательным могучим дубовым сараем и амбаром, сложенным из больших камней, а сзади дома — большой фруктовый сад…

В каждом доме электричество и водопровод. Дома стоят вдали друг от друга, чтобы у каждого хозяина был простор для работы и они не подглядывали, как идут дела у соседа. На фасаде одного из домов под резным козырьком крупная готическая надпись: «Arbeit und Gebuld» — «Труд и терпение».

Просторные светлые комнаты, на подоконниках стоят цветы, кактусы, фарфоровые безделушки, всякая безвкусица. Кое-где на верхних окнах встречаются «шпионы», то есть зеркала, похожие на зеркала заднего вида на автомашинах, — в них можно наблюдать происходящее на улице, оставаясь невидимым. Тюлевые шторы закрывают вид с улицы в комнаты первого этажа. В комнатах — свадебные фотографии молодоженов с глупым выражением лица, опрятные постели с чистым бельем, радиоприемник. Кухня с каменным полом, водопроводным краном, большим котлом, где грелась вода.

Почти в каждом крупном населенном пункте имеются хозяйства помещичьего типа. В населенном пункте Керкув помещик имел земли 4000 моргов [30], крупного рогатого скота более 150 голов, овец 300, лошадей 23, тракторов 2, локомотивов 2. Работали в этом помещичьем хозяйстве 160 человек рабочих, в основном русские, поляки и 30 человек французов. Ни одного немца среди сельхозрабочих у этого помещика не было.