Твои, Отечество, сыны

Почему-то гитлеровцы долго не возобновляли атаку на батарею Комоля.

— Наверное, опять вызовут авиацию, — сказал я Борисову, — Танки им дороги, и это не шутка — сразу потерять пять машин…

И не ошибся: во второй половине дня две девятки бомбардировщиков сделали по два налета на город. Загорелись деревянные строения, обрушились каменные дома. После долгой бомбежки в действие вступила вражеская артиллерия; и течение двадцати минут тяжелые орудия громили и коверкали беззащитный Тим, а затем гитлеровские танки вошли в город.

Второе Выгорное мы все же отстояли. Потери были большие с обеих сторон, однако, удерживая эту деревню, мы имели выгодный рубеж для наступления. К вечеру последняя немецкая атака захлебнулась, и над полуразрушенной деревней, над полями, над городом простерлась усталая тишина.

Около домика, в котором размещался штаб, я встретил политрука Савелия Ржечука и вспомнил о Володе.

— Где же ваш подшефный, товарищ, политрук? Надеюсь, вы отошли вместе с мальчиком?

Он смущенно развел руками:

— Признаться, товарищ полковник, мне до сих пор не верится, что я остался жив. Когда мы с Володей вывели из сарая лошадей, немецкие танки подошли к дому. Две машины, взломав ворота, вкатились во двор. Я успел вскочить на коня, а у Володи он вырвался и махнул через огороды… Может, не больше десяти метров успел я проехать, как сзади грянул артиллерийский выстрел… Тут мой конь и понес. Да понес прямо на немецких автоматчиков… Если бы, товарищ полковник, не овраг, не уйти бы мне от смерти. Коня моего они убили, а я скатился на дно оврага и выбрался руслом в какой-то переулок… Что с мальчиком? Право, не знаю. Вряд ли он жив.

Я словно увидел перед собою синие, радостные глаза.

— Передайте нашим разведчикам, товарищ Ржечук, когда они проберутся в город, пусть узнают о судьбе паренька. Если он жив, пусть возьмут его в бригаду.

В эти минуты затишья я получил официальное извещение о том, что на базе нашего воздушно-десантного корпуса формируется 87-я стрелковая дивизия. Командиром дивизии назначили меня. Это была высокая честь. Но одновременно было получено и второе извещение: подготовить ночную атаку на город Тим.

Я невольно задумался: сделать это было очень трудно, почти невозможно. Без перегруппировки войск и без тщательной подготовки ночная операция по овладению городом вряд ли могла быть успешной. Скорее всего, она только повлекла бы много ненужных жертв.

Вскоре из штаба 40-й армии к нам прибыли член Военного совета И. С. Грушецкий и полковник из оперативного управления. Они тепло поздравили меня с повышением, и Грушецкий сразу же спросил:

— Как думаете, Александр Ильич, выполнять приказ командующего армией?

Я ответил, что этот приказ только сейчас прочитал, плана на ночную атаку еще не составлял и не поручал составлять его потому, что все три бригады ведут бой с немецкой танковой дивизией. Главная наша задача — удержать до наступления темноты Второе и Третье Выгорное, а ночью, мы знаем это, немецкие танкисты боятся воевать… Вот ночью и подумаем, что нам делать, как лучше организовать атаку.

Я отдал командирам и комиссарам всех степеней распоряжение привести подразделения и части в полный боевой порядок, накормить бойцов горячей пищей и выдать на сутки сухой паек.

Было ясно, что противник не даст нам спокойно произвести перегруппировку, — попытается продолжать наступление, и поэтому следовало быть готовыми ко всему.

Когда мы возвратились в штаб, — теперь уже не бригады, а дивизии, — майор Борисов доложил:

— Оценив обстановку, штабные офицеры считают, что мы не в состоянии выполнить приказ командующего армией. Вот обстоятельства, которые нельзя не учесть:

во-первых, мы изменили только наименование. Даже не все командиры и комиссары стали на свои штатные места. У нас еще нет штаба;

во-вторых, наши полки разбросаны на широком фронте, и каждый самостоятельно ведет бой. Для того, чтобы собрать два полка в один кулак и нанести удар, необходимо время: минимум — одна ночь;

в-третьих, пополнение, обещанное дивизии, еще не прибыло. Мы не получили ни одной пушки, ни одного миномета, а ведь уже десять часов вечера!

Далее, нельзя наступать ночью силами одних только бойцов, не организуя хорошего взаимодействия между подразделениями, артиллерией и другими средствами, которые можно будет привлечь для атаки.

Наконец, нельзя приступать к выполнению столь ответственной задачи, не обдумав ее всесторонне. Мы воюем с немцами не первый день, и лишь когда мы продуманно организовывали бой, то обязательно добивались успеха.

— Итак, вы предлагаете… — задумчиво произнес Грушецкий.

— Просить командующего, чтобы он перенес атаку на следующую ночь.

— Ваши доводы, товарищ начальник штаба, вполне основательны, — сказал Грушецкий. — Но я не уполномочен отменять приказ командующего. Если вы, Александр Ильич, согласны с докладом начальника штаба, вы должны доложить свои соображения генерал-майору Подласу…

— Вы понимаете, товарищ член Военного совета, — сказал я, — что с этими предложениями нельзя не согласиться: они обоснованы ходом событий. Однако, буду откровенен, стоит мне взять телефонную трубку и высказать эти предложения, как в ответ посыпятся «теплые» слова.

Казалось, Грушецкий не понял.

— Какие?..

— Могу сказать: «Вы еще не успели вступить в командование дивизией, не пытались организовать бой, а уже начинаете ныть». Или: «Вам доверен высокий пост, а вы трусите?! Нет у вас танков, артиллерии, мало людей… и тому подобное…» Или: «Воевать нужно не числом, а уменьем…»

Грушецкий усмехнулся.

— Нет, Александр Ильич, наш командующий отлично знает военное дело. Человек он вдумчивый, рассудительный, обязательно позвоните ему.

С Кузьмой Петровичем Подласом я познакомился еще в дни боев за Киев. Он не раз бывал в нашей бригаде и дал много ценных советов. Конечно, он должен был помнить, что приказ вышестоящего командира был для нас законом и мы выполняли эти приказы без оговорок. Однако многие изменились за время войны, и, возможно, изменился характер командующего?

Я взял карту, снял трубку телефона. Знакомый голос отозвался:

— Слушаю…

Он не прервал меня ни словом. Я закончил доклад.

Некоторое время трубка молчала. «Кажется, ты не ошибся, — сказал я себе. — Сейчас ты услышишь „теплые словечки“…» Но генерал ответил спокойно:

— Хорошо. Мы это учтем. Приступайте к подготовке.

У меня словно камень свалился с сердца: атака была перенесена на следующую ночь, и мы могли к ней подготовиться.

Уже через несколько минут все офицеры штаба, политотдела, начальники родов войск и служб приступили, каждый по своей специальности, к подготовке ночной операции.

Ранним утром майор Бакай доложил, что большая часть немецких танков покинула город, а на смену ей прибыла моторизованная пехота, которая приступила к оборонительным работам на северной и северо-восточной окраине Тима.

Эта новость порадовала нас: драться с моторизованной пехотой будет, конечно, легче, чем с танками.

Порадовал меня и Борисов: он сообщил, что в наше оперативное подчинение прибыла артиллерийская бригада полковника Игнатова и к вечеру прибудет реактивный дивизион… Еще через несколько минут я узнал о прибытии пополнения в шестьсот человек. Правда, двести из них не имели оружия, однако я был уверен, что мы быстро «наскребем» его в наших тылах.

Чернышев не скрывал восторга.

— Какая силища у нас, Александр Ильич! Теперь-то фашисты наверняка засверкают пятками. Но, мне думается, без военной хитрости нам не обойтись…

— Федор Филиппович, душа-человек, я уже думал об этом! Посмотри-ка внимательно на город. Юго-западная окраина его имеет возвышение над местностью, крутизна откосов здесь до сорока градусов. Природная крепость! Ясно, что немецкое командование не рассчитывает, чтобы мы наступали с этого направления. Здесь они не строят инженерных укреплений и не думают организовывать систему огня. Именно это направление мы изберем для главного удара, а ложную атаку, малыми силами, предпримем там, где нас ждут… Поэтому дальнейшее будет зависеть от выдержки и отваги, от умения организовать целеустремленные маскировочные мероприятия и от грамотного ведения уличного боя.