Хмара

— Слушай, что бы ты ответил, если б тебе предложили вступить в партизанскую группу? — как бы мимоходом спросил его Никифор.

— Вот что, Махин, — сказал Орлов, щуря глаза. — Если этот разговор ты завел с провокационной целью, то ничего не выйдет. Я знаю, ты в хороших отношениях с Эсауловым, поэтому тебя не тронули при недавних арестах… Ни о какой партизанской группе в нашей местности я слыхом не слыхал… Я тебя слишком мало знаю!.. Но ты вчера сам был инициатором распространения листовок. Нас было четверо. В случае чего тебе ведь сухим из воды не выйти!

— Понятно! — сказал Никифор, рывком приподнялся и сел. — Трусишь?

Орлов вспыхнул:

— Я тебя мало знаю, чтобы говорить на такие темы.

— Чудак-человек, — рассмеялся Никифор. — Мы с тобой сейчас, как те африканские страусы: головы по-засовывали в песок, а хвосты за версту видать…

Деловито и коротко рассказал он, каким образом появился в Большой Знаменке радист Никифор Тараскин, ставший в силу обстоятельств племянником Дарьи Даниловны — Митей Махиным. Рассказал он о своих прежних намерениях и новых планах.

— Значит, никакой партизанской группы пока нет? — заключил Орлов.

— Она должна быть. Мы организуем эту группу. Согласен?

Вместо ответа Орлов протянул свою руку и крепко сжал короткопалую, широкую ладонь Никифора.

13. ДОП

Полицай Петро Бойко сообщил Анке под строжайшим секретом, что в сельуправу пришла разнарядка: отобрать для отправки в Германию 200 девушек. В первую очередь мобилизуют тех, кто нигде не работает.

На следующий день Анка оповестила об этом своих подруг. Лида Белова только презрительно повела полным плечом: у нее ребенок, небось, не тронут. Наташа Печурина крепко призадумалась. В прошлый раз благодаря Андрею, брату Кили Тяжловой, который работал делопроизводителем в больнице, ей удалось избежать мобилизации. Андрей ухитрился вычеркнуть фамилию Наташи из списков. Но теперь такой номер может не пройти. Надо било срочно устраиваться на какую-нибудь работу. Перед Анкой стояла точно такая же задача.

Подругам неожиданно помог Петро Бойко. Как полицай, он пользовался некоторым влиянием, переговорил с заведующим перевалочной пристанью, и Анка получила место весовщицы. Наташу, по просьбе Анкп, он устроил разнорабочей на овощесушильный завод.

Работала Наташа в крошильном цехе. Восемь женщин стояли у длинного стола под навесами и ножами мельчили яблоки. Сочно-белые ломтики по наклонным желобам сыпались в ивовые корзины. Наташа должна была относить наполненные корзины в сушилку и ставить под желоба пустые. В первые дни с непривычки болели руки и поясница, а потом прошло. После смены Наташа приходила домой до такой степени пропитанная яблочным духом, что ее слегка поташнивало. Яблоками пахли платье, волосы, все тело. Даже после мытья запах не исчезал.

В один из последних дней августа, возвращаясь с работы, Наташа увидела, что у ворот латы сидит мужчина. Неприятно екнуло сердце. Показалось, сидит не просто так, а поджидает ее, Наташу.

Медленными шагами приближалась Наташа, наивно полагая, что в случае опасности она мигом повернет обратно и убежит. Мужчина снял с головы кепку, тряхнул смолисто-черным чубом — и оказался Петей Орловым.

— Как ты напугал меня! — упрекнула его Наташа.

— Я такой страшный?

— Нет, — улыбнулась Наташа. — Хлопец ты хоть куда! Просто не угадала тебя. Вижу, мужчина сидит. Чего, думаю, сидит?

— А если б женщина сидела?

— Ну, женщины чего пугаться!..

— Мамаша моя, — усмехнулся Орлов, — весь век телеграмм боялась. Писем — ничего, а как почтальон скажет: «Вам телеграмма», так она аж побледнеет, бедняжка… А ты, значит, мужчин пугаешься?

— Да ну тебя! — отмахнулась Наташа. — Ты ко мне пришел?

— А то к кому же.

— Тогда пойдем в хату.

Шагая вслед за Наташей по двору, Орлов ощутил густой яблочный аромат, исходящий от девушки, и пошутил:

— Смотри, кто-нибудь перепутает тебя с антоновкой — и съест. Уж очень аппетитно от тебя пахнет!.. В этом смысле и впрямь следует опасаться мужчин…

И крутнулся в сторону, уворачиваясь от тугих Наташиных кулачков.

Пока Наташа обедала, Орлов, отказавшийся от угощения, сидел на сундуке и, по его выражению, «травил баланду». Между прочим рассказал и такую новость: Гришка Башмак выгнал из дому старую жену и вторично женился на молодой, двадцатилетней. В прошлое воскресенье состоялось венчание, а потом Башмаковы гости пили и гуляли в бывших колхозных детяслях. Под вечер охмелевший хозяин потребовал, чтобы приглашенные собрали по 25 рублей с носа за выпитое и съеденное.

— И что гости? — брезгливо спросила Наташа.

— Сложились. Что ж им оставалось делать? Некоторые, правда, отказались и ушли со свадьбы, так Башмак объявил их «коммунистическими личностями».

Анна Ивановна поинтересовалась:

— Как же он при живой жене и второй раз женился? Небось, поп знал же!..

— Первый брак у него гражданский, — пояснил Орлов. — А для церкви он неженатым парубком был.

Слушая эту удивительную по бесстыдству историю, Наташа то презрительно фыркала, то иронически подсмеивалась. А мать только с бесконечным удивлением покачивала головой.

Пообедав, Наташа повела гостя в горницу. По-девичьи строго и чисто было здесь. Восковой желтизной сиял натертый кирпичом пол, вышитые скатерти и салфетки покрывали все, что только можно было покрыть. Орлов осторожно уселся на предложенный стул.

— Тебе надо выходить замуж за моряка, — убежденно сказал он, оглядывая комнату.

— Почему за моряка? — взметнула брови Наташа.

— Они к чистоте приучены. А с пехотой такого порядка, — Орлов обвел рукой вокруг, — ни в жизнь не будет.

— Ничего, — не без самоуверенности сказала Наташа. — И зайцев заставляют спички зажигать. Слышал такую поговорку?

Возле Наташи все время крутился Гришутка, с застенчивым любопытством пялил на Орлова светлые, как у сестры, глазенки. В кухне возилась мать, оттуда доносились ее частые и глубокие вздохи. Улучив момент, Орлов шепнул девушке, что необходимо поговорить по секрету, и глазами показал на Гришутку, потом на открытую кухонную дверь.

Наташа нарочито громко сказала:

— Ох, и яблок уродилось в нынешнем году!.. Хочешь панировки? Пойдем в сад…

Садик у Печуриных маленький — с пяток корней в конце огорода. Наташа шла по тропинке впереди Орлова, машинально ощипывая пальцами листочки картофельной ботвы. Лето было еще в разгаре, но уже явственно ощущалось дыхание осени, и запахи нагретой солнцем зелени и земли мешались с тонким, пронзительным запахом увядания.

— Бог что, Наташа, — взволнованно начал Орлов, когда они остановились среди деревьев. — Я знал тебя по школе как честную комсомолку. Хотя за последний год кой-какие комсомольцы, вроде Петра Бойко, и переменили свои мыслишки, но ты, я думаю, осталась прежней…

— Да, прежней, — прошептала Наташа, подняв на школьного товарища светло-серые правдивые глаза. Волнение Орлова передалось ей, и, как всегда в такие минуты, лицо у нее приняло каменно-надменное выражение. Она догадалась, что сейчас услышит что-то очень важное.

— Наташа! — торжественно произнес Орлов. — Наш разговор при любых обстоятельствах должен остаться тайной. Обещаешь ли ты мне это?

— Обещаю, — тихо сказала Наташа.

— И еще одна просьба: хорошенько обдумай мои слова, прежде чем отвечать.

— Обдумаю, — эхом откликнулась она.

— Как большевики боролись в царском подполье, — негромко говорил он, — так и мы будем. Крови не испугаемся. И, может, кому-то придется погибнуть за светлое торжество Советской власти… Ну так на то и война!

Он положил ладонь на плечо девушки и, впиваясь потемневшими зрачками в ее лицо, спросил:

— Согласна ли ты, Наташа, вступить в подпольную организацию? Но подумай, прежде чем отвечать…

— Согласна, — выдохнула девушка, сделав судорожное глотательное движение, и лишь оно, это невольное движение, выдало глубину ее душевного волнения.