Дневник «Норд-Оста» (СИ)

— Неужели это правда?

— Зачем мне тебя обманывать, всё так, и было. На протяжении нескольких месяцев боевики проходили подготовку. Я для них стирала, убирала.

«Вот это да», — подумала я. После таких откровений я была в шоковом состоянии, не веря в такие случайные совпадения.

— Вера Петровна, вы никому не скажете о том, что я вам рассказала?

— Не бойся, я не враг тебе. Да, и зачем мне болтать лишнее? Тут за каждое слово могут убить. Досталось тебе Олечка, ты такая молодая, но уже столько всего повидала в своей жизни.

— Вера Петровна, скажите, вы всех знали из той группы?

— Можно сказать что да, но не со всеми близко общалась. В большинстве своём эти люди замкнуты, уходят в себя, и на разговор откровенный с ними выйти трудно. Большая часть их молилась, изучала военные тонкости. К чему мне было с ними говорить? Так разве, что от скуки, не больше. Для чего тебе всё это?

Она посмотрела на меня удивлёнными глазами.

— А Тамару вы знали?

— Тамару?

— Конечно, она выделялась из группы, была необыкновенно красива. Ты, что знала её? — спросила она, и посмотрела на меня совсем другим взглядом.

— Да, — и я ей обо всём рассказала, но промолчала о последней просьбе Тамары.

— Ты знаешь Оля, я удивлялась тому, как она решилась воевать. Понять её можно, чисто по-человечески, но заживо себя похоронить. Может я, по-старчески, чего-то не понимаю? Жаль её, очень жаль.

— Скажите Вера Петровна, а сыновей Тамары вы не встречали?

— Почему не встречала? Иногда один из её сыновей бывает здесь. Они у неё близнецы, если я не ошибаюсь. Зураб приходил, но вот второго я не видела. Хотя, если они близнецы, их легко перепутать.

— Покажите мне Зураба?

— Почему нет? Покажу если он появиться. Парень он не плохой, и зачем связался с этими бандитами?

Пришёл охранник за мной, и я вернулась в свою комнату. Синяки на лице быстро проходили, и рёбра уже не так болели. Вера Петровна дала мне мазь, которая действовала чудесным образом. Невозможно во всё это поверить. Я села на кровать, и задумалась. Когда тут была Тамара, может даже жила в этой комнате, где сейчас я. Давно она мне не снилась. Последний раз ещё в Москве. Наверно всё идёт так, как и должно идти, и судьбу невозможно изменить. Вот и Тамара сейчас смотрит на меня сверху и молчит. Нужно обязательно поговорить с Зурабом, жаль, что кольцо осталось у Сашки.

Больше не стоит откровенничать с Верой Петровной, мало ли что. Доверять свою жизнь незнакомому человеку — опасно. А вдруг это всё кем-то подстроено? Человеку такое вполне под силу. Целый вечер я сидела, и записывала последние события в тетрадь. Вопросов становилось всё больше, но вот ответа ни одного. Жаль, нет телефона, я бы позвонила, и хоть, что-то узнала. Обидно, что так получилось. Я сидела, и грызла ногти как школьница, пробуя решить этот кроссворд. Дедуктивный метод Шерлока Холмса мне был, увы, не по силам. Я собиралась уснуть, но пришла Вера Петровна, и сказала, что прибыли боевики, и среди них Зураб. Сердце от волнения начало биться в бешеном темпе.

— Я позову Зураба, ты жди. 

Глава 44

Страшно было сидеть и дежурить возле костра. Пару раз подходили волки, и я заметил, как в темноте горят у них глаза. Зрелище жуткое, скажу я вам, тем более, когда первый раз в горах. Через три часа сменил Игорь, а я ещё долго не мог уснуть, ворочаясь с боку на бок. Музыка волчьего хора не давала покоя, и уснул я практически под утро. Игорь пару раз стрелял в темноту, отгоняя волков. Проснулся я с трудом. Народ уже собирался в дорогу, складывали вещи.

— Ну как тебе ночка? — спросил Мурат.

— Весёленькая, ничего не скажешь, — ответил я.

Мы позавтракали и двинулись в путь. Убрали остатки костра и следы нашего пребывания.

— Сколько мы должны пройти сегодня? — спросил я Мурата.

— Где-то километров десять. В обед сделаем привал, так что настраивайтесь серьёзно. Надо спешить, потому что можем опоздать.

Утром на небе не было ни одной тучки, и день обещал быть солнечным. Мурат шёл, и что-то бормотал себе под нос.

— Вы молитву читаете? — спросил я.

— Нет, я читаю стихи!

— Может, прочтёте? Если не трудно…

Выше бы! — к облаку,

К высшему ко благу

Рвёшься. Что, взяв с него,

Шлёшь смертным вящего?

Что ненавязчиво

Шепчешь участливо:

Как жить нам счастливо? —

Церковь Никосрцминды!

Вор — расхититель вёрст —

Взор твой грузинский

Востр,

Тёсан снованием птиц —

Взмётом и свалом ниц.

Крыльев бы! — крыльями

Синими, сильными

Правишь над скирдами,

Церковь Никосрцминды.

Струны не тронуты,

С лирой мы — омуты:

Немы, но поняты

Той, что с Творцом «на Ты».

Не каменей ничуть!

В сердцебиении — суть,

Время стареет? — пусть!

Церковь Никосрцминды! [1]

— Вот это да! Здорово!

Когда я слушал, остановился, дабы не пропустить не одного слова. Поэзию я не любил, но это, как мне показалось, было выше обычных рифмованных строчек и духовно ближе Кавказу. И Мурат читал с таким чувством, и голосом, что спина покрылась гусиной кожей.

— Кто это написал? Вы?

— К сожалению, друг мой, не я. Это написал — Галактион Табидзе, один из любимых мной поэтов. Он уже умер, но то, что им написано, будет всегда в сердце народов Кавказа. С ним, кстати, произошёл очень интересный случай. Его наградили орденом Ленина! Для любого человека это была большая честь, получить такой орден. И вот, в газете появляется объявление, что награда утеряна. Это в те годы, представляешь? За потерю партбилета, могли из партии исключить, или даже в тюрьму посадить, а тут такое. По Тбилиси поползли слухи, Кавалеров ордена Ленина было не много, и сразу стало понятно, чей это орден. Народ затаил дыхание, все ждали, что же будет дальше. Галактион потерял свой орден по пьянке, и этому были свидетели. Товарищ Сталин простил Галактиона, он в то время считался народным поэтом Грузии. Выпивал он здорово, а музы как известно дружны с Бахусом. Вместо воды грузины пьют вино, и это считается нормальным. Песни Галактиона распевала вся Грузия. В тридцатые года, он начал писать поэмы, которые восхваляли коммунистов, но ещё больше пил после этого. В 1937 году, арестовали многих грузинских поэтов, но Галактиона не тронули. Люди всё чаще видели его лежащим пьяным на улице. Для грузин это неслыханно. В каком бы состоянии не был человек, но домой он всегда приходил. На шестьдесят шестом году, он покончил жизнь самоубийством. Об этом случае тогда не было сказано в газетах ни одного слова. Сделали пышные похороны, стихи его, и поэмы начали печатать даже большими тиражами, чем при жизни. И тишина. Архив его был опечатан сотрудниками КГБ, и долго не говорили об этом вслух. Боялись, и не желали той же участи. Он выбросился из окна своего дома, и так и лежал в луже крови, пока не приехали медики, и не констатировали смерть. Но он был абсолютно трезвым в тот день. Многие великие заканчивали, таким образом, жизнь. Теряли веру в идеалы партии и правительства. Печальная история…

— Да уж, — сказал я и задумался над тем, сколько действительно творческих личностей, покончили жизнь самоубийством. Если всех перечислить, вместе с краткой биографией, получиться не одна книга.

Впереди у нас был горный ручей, и мы остановились, чтобы передохнуть и набрать воды. Игорь проверял свою винтовку, а Мурат, что-то говорил Руслану. Я поднял голову, и увидел в небе тёмную точку, которая к нам приближалась. Это был вертолёт, и Мурат крикнул, чтобы мы спрятались за деревья. Гул нарастал и приближался. Вертолёт шёл низко, почти задевая верхушки деревьев. Когда он уже был над нами, мы увидели лицо пилота, и людей, которые там находились. Лётчик вертел головой в разные стороны, и что-то высматривал. Это был военный вертолёт, правда, без каких-либо опознавательных знаков. Он удалялся в том направлении, куда мы шли. Мы решили сделать привал, и отдохнуть. Я натёр ботинками ноги и мозоли кровоточили.