Стеклодув

Уселись напротив друг друга. Суздальцев заметил, что в худых смуглых пальцах Мухаммада дрожат четки, и тот, чтобы скрыть постоянную дрожь, перебирает смуглые ядрышки.

– Не обращайте внимания, – Мухаммад кивнул на дрожащие руки. – Я лечился в сумасшедшем доме, и руки еще продолжают дрожать.

– Я знаю вашу историю. Почему вы решились обратиться ко мне?

– Очень много предателей.

– И в «хаде» предатели?

– Я располагаю информацией. Сообщил об этом офицеру «хада». После этого меня хотели похитить.

– Вы не испугались прийти ко мне?

– Мне нужно передать информацию, после этого они могут меня убить или похитить. Мне ничего не страшно. Они убили всех моих близких, и я ничем не могу отомстить. Я больше не в силах летать, – он вытянул дрожащие пальцы, на которых трепетали четки. – Вы поможете отомстить.

– Вы знаете, что меня интересует?

– Вас интересуют зенитные ракеты американского производства. Я знаю, они уже начинают действовать в восточном Афганистане, и много моих товарищей-вертолетчиков погибло от их попаданий. Теперь ракеты попали в Герат. Здесь скоро тоже начнут падать наши и ваши машины.

– Вы знаете, где эти ракеты?

– Мой дальний родственник Хамид живет в Деванче. Он дружит с соседом, который живет возле мечети. Соседа зовут Азис Ниалло. Утром, перед рассветом Хамид услышал на улице шум. К дому Азиса подкатил грузовик, и люди сгружали ракеты. Хамид насчитал двадцать или двадцать пять ракет, которые были не в ящиках, а завернуты в холст. Когда машина уехала, Хамид спросил друга: «Что это?» «Ракеты, которыми скоро начнут сбивать вертолеты. И они больше не будут бомбить наши кишлаки». Хамид сказал, что пойдет и расскажет в «хад». Сначала он пришел ко мне и просил совета. Я посоветовал ему идти в «хад». Когда он вышел из моего дома, его убили на улице. Те, кто его убил, знают, что он навестил меня, и я знаю местонахождение ракет. Поэтому они следят за мной и хотят меня убить. Поэтому я торопился встретиться с вами.

– Где находится дом Азиса Ниалло? – задавая вопрос, Суздальцев заметил, как шевельнулся и с тяжким вздохом открыл усталые веки тучный афганец в углу. Поднял черную крестьянскую руку и поправил чалму, которая съехала ему на глаза. – Где укрыты ракеты?

– Если входите с площади в Деванчу, то третий дом за мечетью. Сплошная стена, но в ней ярко-синие деревянные ворота. Он их недавно покрасил. Рядом подобных нет. Это дом Ниалло.

– Где он их может прятать?

– Не знаю. Может быть, в доме под полом. Может быть, в коровнике под сеном. Я не бывал у него в доме.

Черная крестьянская рука, поправив чалму, вяло опускалась к столу, но у тучной груди замедлила движение, прянула под накидку, выхватила пистолет. Афганец с медвежьей грациозностью отшвырнул стол, вскочил и кинулся к Мухаммаду. Тот тонко вскрикнул, вильнул из-за стола и помчался к дверям. Отрезая ему путь, бросились «братья», расплескивая длинные брызги соуса. Выставили пистолеты и стреляли дружно, наполняя харчевню вспышками. И пока пули пробивали щуплое тело Мухаммада и он, упав, полз, вздрагивая от попаданий, прижимаясь щетиной к грязному полу, Достагир, не вставая, прижавшись к стене, бил с двух рук через стол в спины «братьев». Переводил пистолеты в сторону толстяка, и у того на груди лохматились красные дыры.

Суздальцев среди свистящих пуль, геометрических пунктиров, подныривая и уклоняясь от выстрелов, шарахнулся к запасным дверям, которые заранее выбрал для отступления. Он не осмысливал поля боя, действовал по наитию, повинуясь инстинкту жизни и той предварительной схеме, которую вычертил, ожидая неминуемую схватку. Но помимо желания уцелеть и выжить, в нем поместилась под сердцем добытая истина, нагрузила его, как нагружает женщину плод. И он уносил из-под пуль не одну свою жизнь, но драгоценную информацию – мечеть в Деванче, ярко-синие ворота в серой глинобитной стене.

Пробежал сквозь кухню с пылающим очагом и медными лоханями, в которых шипело мясо и бурлила коричневая гуща. Женщины-поварихи всплеснули руками и отскочили от стряпни. Он рванулся в неровный квадрат задних дверей, выскочил на рынок и увидел, как от стены дукана, распихивая локтями гору помидоров, встает человек и целит ему в лицо. И от другого дукана, разваливая пирамиду яблок, выпрыгнул по-козлиному Ахрам, метнулся, заслоняя собой Суздальцева, и тот, пробегая мимо, услышал, как хлюпнули в тело Ахрама пули. Бросился в мясные ряды, к розовой на солнце ребристой туше, и вслед ему, у виска, ударил выстрел; пуля пробила тушу, пропуская пучок лучей. Он услышал хруст разрываемой плоти, стук перебитой кости. В лицо пахнуло горелым мясом и перемолотым костным веществом. Присел, разглядев у своих сандалий втоптанную в грязь бирюзовую бусину. Взвыл металлический, из виньеток и завитков, голос муэдзина. Запечатлелось на век – вдавленная в грязь бусинка, брызги солнца из пробитой туши и надсадный, парящий над рынком голос муэдзина.

Он бежал по рынку, видя, как от стен, из дверей дуканов, из-за повозок, из толпы выступали люди и начинали стрелять. По нему, по другим, стрелявшим в ответ, прошивая толпу, заваливая подвернувшихся под шальные пули. Он вилял, подныривал под навесы, расшвыривал горы перца, контрабандный стиральный порошок, разливал флаконы с жидким мылом.

Бежал наугад, не узнавая рынка, путаясь в его лабиринтах. Налетал на крутящиеся вентиляторы, похожие на одноногих балерин. Утыкался в стенные часы, чьи маятники маршировали все в одну сторону, как солдаты. Он понимал, что заблудился. Тайна, которую он нес под сердцем, не может пробиться к выходу. Синие ворота в стене, изразцовая глава мечети так и исчезнут в черном непроходимом вареве, которое затягивало его, как топь.

Вдруг сбоку просияла лавка с арабесками – золотые и серебряные картины с мечетями и несущимися скакунами, румяные крылатые девы, окруженные святыми сурами. И среди минаретов и раздвоенных клинков он увидел розу. Сочная, дивная, растворившая лепестки, торжествующая, как центр Вселенной. Роза Мира. Любимый цветок Стеклодува.

Она позвала его, и он кинулся на ее спасительный свет. Уже узнавал дуканы с медными самоварами, лавку с кальянами, далекий, в муравьином копошении выход. Прижимая руки к груди, защищая не сердце, а таящуюся под сердцем тайну, бросился к выходу.

Моторикша стояла на прежнем месте, за рулем сидел Достагир. Ревели верблюды. Разворачивался тяжелый грузовик с затейливо расписанным кузовом.

– Ахрам убит, – сказал Достагир. – Вы добыли информацию?

– Добыл.

– Что теперь?

– На шоссе нас ждет бронегруппа. Вместе с ней в Деванчу.

Бронегруппа из трех машин стояла под соснами на окраине города. Солдаты сидели на броне, рассматривая катившие мимо «барбухайки», лениво курили. Майор Конь вместе с Пятаковым присели у края асфальта, Конь кусочком кирпича рисовал на асфальте схему какого-то боя, и Пятаков внимательно рассматривал бруски «бэтээров», сектора обстрела, направления ударов. Подлетая к машинам, выскакивая из коляски, Суздальцев разглядел среди солдат головной машины Маркиза, милого, с пушистыми бровями солдата, которому вчера рассказывал о Монголии, чтобы потом его рассказы легли в письма солдата, для утешения матери.

– Ракеты в Деванче. Третий дом от мечети. Синие ворота в стене. Хозяин – Азис Ниалло. Надо брать! – торопил, задыхаясь, Суздальцев.

Пятаков пружинно распрямился, рыкнул по-командирски:

– По машинам! За мной!

Вскочил на броню, сажая рядом Достагира. Конь и Суздальцев поместились у башни. Маркиз распластался своим молодым гибким телом среди уступов и скоб. Бронегруппа рванула, окуталась синим дымом и с лязгом пошла по шоссе.

В раздавленных ветром глазах, сквозь наплывы слез перед Суздальцевым летели синие, вмурованные в стену ворота. Удалялись, а машина их настигали, а они вновь удалялись, маня синевой. Чалму сорвало ветром, и она осталась лежать на дороге. Ветер поднимал полы накидки, и они шумели, как крылья. Рядом, ухватившись за пушку, выставив лоб, набычился Конь. Напоминал кентавра могучим торсом, слитностью с машиной, его тулово с могучими мышцами произрастало из брони.