Зачистка

— Наверное, уже пора, — позволил я ей самой решать, оставаться мне или уходить. Хотя мысленно попросил: не прогоняй!

Надя прижалась чуть сильнее, но не для того, чтобы удержать, а попрощаться. Наверное, была права: нельзя навешивать на одни плечи груз, предназначенный для решения двоим. Ибо в конечном итоге получишь как раз то, на что постоянно намекаешь — от ворот поворот.

Осознав это, присел на корточки, оперся о мягкие женские колени, внимательно посмотрел в карие глаза: не верь мне.

— У меня размазалась под дождем тушь, — торопливо сообщила она о второстепенном.

— Мне приятно сидеть у твоих ног, — не разрешил свернуть с дороги на тропинку.

Засмущалась, оказавшись не готова к обнаженной откровенности от человека, который только что всем своим видом демонстрировал евнухство. Заторопилась найти причину, которая перебила бы обоюдную дрожь.

— А у тебя… у тебя же мокрые носки. Погоди.

Подхватилась, безошибочно нашла в переполненной тумбочке вязаные носки с ободочком в красную нитку. Протянула — меняй. Вообразить себя, спецназовца, в цветастой старушечьей вязанке — это не найти более глупого вида, и я рассмеялся, пряча ноги пусть и в мокрых, но достойных капитана ГРУ носках под табурет. Смех обидел хозяйку, она думала о тепле, а не о красоте, и пришлось успокоить ее:

— Они мне все равно малы. Сядь лучше обратно.

— Зачем?

— Я сказал искренне: мне приятно находиться у твоих ног.

— Правда? А я все время боюсь, что ты подумаешь…

— Мужчины боятся ровно того же, что и женщины: неискренности в отношениях.

— Но что можно распознать в человеке, если видишь его во второй или третий раз?

— В четвертый.

— Все равно мало.

— Погоди, — дурашливо встал, вышел из комнаты и тут же вернулся на завоеванный пятачок у сомкнутых неприступных колен, пусть торопливо и прикрытых не пригодившимися для иных целей носками. — Теперь в пятый. А еще я чувствую твое тепло, — для убедительности попробовал раздвинуть лицом шерстяную колючую преграду и дозволить губам дотронуться до тела.

— Ты просто замерз, — не сдала Надя позиций. — Вечера после дождей здесь холодные, надо уже поддевать что-то под куртку.

— Я в тельняшке.

Отпустила легкий щелбан по лбу, прихлопывая мальчишескую браваду:

— В городе на рынке продают пуловеры на козьем меху. И носки обязательно посмотри, их там полно. И без расцветки.

— Куплю, если не забуду. А пока… пока ты согрела. Даже так… недоступно.

— А мне показалось, что ты скован.

— Потому что оказалась невыполнимой твоя просьба.

— Значит, я тебе не безразлична?

— Получается, что нет.

— Ты первый, кто начал не с восторгов от танцев.

Восхитился я все же танцами, и, не желая больше лукавить, просто подтвердил очевидное:

— Но танцуешь ты все равно замечательно.

— Семь лет училась. А после родов располнела. Теперь вот такая… толстая.

— Среди мужчин тоже попадаются чудики, которым нравятся воблы.

— А я комплексую. Не надо?

— Не надо.

— Ты мне тоже понравился. Еще в «Фламинго». Но сидел такой серьезный…

— Пока не увидел тебя.

— А я ушла. Хотела показаться независимой.

— Теперь не прогонишь?

— Прогоню. Сейчас придет соседка.

— А… завтра?

С завтрашнего дня я планировал для всех умереть до конца операции, но если будет разрешено…

— Не умирай.

И, как маленькому, пригладила волосы, поцеловала в лоб и отпустила спать.

А ведь так и ушел бы, не упади с ее колен носочки с красным ободком…

Я разбудил прикорнувшего под «грибком» часового, поднял с кровати уснувшего поверх одеяла Бауди, позвонил в Москву оперативному дежурному, задав ему кучу глупейших вопросов про погоду и пробки на дорогах. Смел принесенные Бауди из столовой бутерброды. И не мог понять себя. Не первый раз, как говорится, замужем, но чем так взволновала Надя? Потому что исчезло основное препятствие в отношениях — ее просьба взять на войну? Или просто сказалось естественное мужское желание побыть с женщиной?

— И она такая, как в танце? — вычислил Бауди предмет моего воздыхания. Хотя что тут высчитывать…

— Лучше. Всю жизнь не протанцуешь, а она очень женственна и добросердечна. Все, спать.

— Попробуй, — съязвил Бауди.

Попробовал. Не сразу, но получилось. Ничего не снилось, но утром встал с ощущением легкости и удовлетворения от жизни. Бауди уже сидел над картой, чеченские горы вот-вот должны были свалиться с ее свесившегося края, а мне впервые за время пребывания «на югах» стало совершенно безразлично, что творится вокруг. Подумаешь, война. К ней тоже привыкнуть можно. В этом мире одно остается незыблемым — волнение от прикосновения к женщине. И как же правы лейтенанты, в первый день пребывания на Кавказе начавшие разговоры не о войне, а о своих женщинах! Смысл и моей жизни на данном этапе — быстренько сбегать на войнушку и вновь зарыться лицом в мягкие колени.

Пока едва не зарылся в грудь майора-усача, выросшего на ступеньках «бытовки» как раз в тот момент, когда я распахивал дверь новому солнечному утру. Самообладания почти хватило, чтобы не опустить глаза. Опустил их он.

— Тут по «Ястребу» дополнительная информация, — он протянул пакет. Интересно, с чего он решил заменить посыльного? Чтобы собственными глазами увидеть мои ботинки и окончательно удостовериться, что именно я был у Нади? Так я в тапочках… А может, он хотел еще узнать, оставался ли я у его подчиненной на ночь? — Посыльный куда-то исчез, а я все равно со смены мимо шел, — неловко оправдался рэбовец.

А это хорошо. Человек оправдывающийся есть человек проигравший. А мы будем снисходительны: снисхождение к противнику есть превосходство над ним.

— И что там срочного? — при майоре открыл бумаги, пробежал взглядом. Встрепенулся. Нет, такое нельзя пробегать, в такое надо вчитываться…

— Буди холостежь, — приказал я Бауди, кивнув на домик лейтенантов. Майор исчез для меня, его дешевый трюк с выявлением любовников у своей подчиненной — галиматья, которая не стоит то ли выеденного, то ли выведенного яйца.

— Что там? — заглянул в документы Бауди.

Майор сжал губы: ему предписывается передавать мне документы не читая, а я их — едва не первому попавшемуся чеченцу раскатываю. Потоптался у порожка и исчез также незаметно, как и появился. Извини, брат, не гоношусь и не прессую, тут — кто на что учился.

— На подмогу «Ястребу» выдвигаются еще около ста человек, — одной фразой пересказал я Бауди текст сообщения. — Вдвоем можем провиснуть. Жалко, не хотелось мне брать лейтенантов.

Урманов и Орешко, разбуженные стуком Бауди, с потягушками, совсем как дети, выходили босыми на крылечко. Но, надо полагать, мое выражение лица сбило с них благодушие мгновенно. И если они не приняли стойку «Смирно», то только потому, что крылечко и впрямь оказалось маленьким и развернуться на нем во весь фронт не удалось бы все равно.

— Готовьтесь, — разделил я им жизнь на «до» и «после» операции. — Как сказал первый кандидат в глубинную разведку Остап Бендер, командовать парадом буду я.

Командовал я классно. Самому понравилось, как клюнули на нашу «аварийную» посадку «акробаты», как горласто сели нам на хвост и мы потащили их в ущелье. Вертолетчики на аэродроме в Ханкале уже начиняли «нурсами» своих стрекоз, рассовывали в планшеты карты с целеуказаниями, а мы, бегая загнанными зайцами по склонам и хребтам, рвали в клочья «пятнашку», оставляли в расселинах ногти, полосовали задницы, сбивали в кровь локти и колени, — делали свою черновую солдатскую работу, втягивая банды на наковальню. Раза полтора успел улыбнуться Наде — а ты хотела с нами! И когда пружина сжалась до предела, когда унюхал у пробежавших мимо нашего схрона боевиков запах чеснока с творогом — любимого блюда чеченцев, послал «SOS» майору-усачу. Кому надо, тот передаст. И те, крайние в нашей цепочке, сделают бородатым дядям дулю.