Живым приказано сражаться

— Помните, я говорил вам, что хотел бы найти одного человека. Он живет в деревне, как ее?…

— Помню. Липковое. На городской мельнице работает знакомый паренек. Именно из этой деревни. Я расспросил его… как бы между прочим. Но потом, грешный, подумал, что это вам уже не пригодится.

— Еще бы! Янек, хочешь пойти со мной в эту деревню? Это будет твоей первой боевой операцией. Речь идет об одном предателе.

— Он пойдет, — ответил старик за парнишку. — Только это не первая его операция. На его счету уже три фашиста.

— Ого! — с уважением посмотрел Громов на Янека. — Тогда тем более. Вдвоем будет легче. Опыт есть опыт.

37

Прошло четверо суток после неудавшейся операции по захвату лейтенанта Беркута, прежде чем Штуберу доложили, что Готванюк наконец появился в деревне и наведался домой.

— Его арестовали? — поинтересовался оберштурмфюрер.

Было раннее утро, и он только что поднялся. Спал Штубер на солдатской кровати, укрываясь солдатским одеялом. Всем своим бытом он подчеркивал, что не позволяет себе ничего такого, что бы выделило его в отряде. Войну и роскошь он считал несовместимыми.

— Пока не трогали, — ответил Зебольд. — Проследили. Прячется у старухи, дальней родственницы. Но поздним вечером наведывался к семье.

— Прелестно, мой фельдфебель, прелестно. — Это «мой фельдфебель» он продолжал произносить, пародируя подобострастное «мой фюрер», пытаясь хотя бы в такой форме выразить аристократическое презрение к «несостоявшемуся ефрейтору».

— Родственники должны быть расстреляны во дворе и там же погребены, — то ли переспрашивал фельдфебель, то ли повторял давний приказ.

— Окруженец обязательно должен присутствовать при экзекуции, — напомнил Штубер. — И сам засыпать яму. Да, медсестру не обнаружили?

— Пока нет. Вполне возможно, что она нездешняя и каким-то образом ее переправили поближе к фронту.

— А мне известно, что гарнизоны дотов комплектовали в основном из местных.

— Поиски будут продолжены, господин оберштурмфюрер.

— Но предупреждаю: медсестру не трогать. Организовать слежку. Где-то рядом с ней может оказаться Беркут.

Штубер спешил. Три дня назад он передал со старым другом отца, полковником, вылетевшим в Берлин, письмо, в котором просил помочь ему перейти в группу войск, движущихся на Москву. В разведку, в гестапо, да хоть в строевую эсэсовскую часть, лишь бы они действовали на московском направлении. Он отлично понимал, что главные события развернутся там и лавры пожнут те, кто войдет в столицу русских или по крайней мере прольет кровь на ее подступах. Не зря его старый друг Отто Скорцени не захотел оставаться ни в Берлине, ни в какой-либо тыловой службе, а сражается, командуя взводом в эсэсовской дивизии «Рейх». Он знает, что сам факт участия в боях на Восточном фронте — это уже политический капитал.

Какие битвы и какие войны возможны после падения России? Блицкриг в Англии? Война флота и авиации с Америкой? Все это уже не то. Войны против европейских стран и против Америки не станут столь популярными. А в аристократических кругах они вообще будут встречены с негодованием. В конце концов, речь идет о странах западной цивилизации, с которыми у многих аристократов и промышленников давно налажены коммерческие и иные связи.

Если письмо было доставлено отцу сразу же, через неделю может прийти распоряжение относительно его дальнейшей судьбы. И к тому времени Штубер уже хотел бы видеть Беркута перед собой. Он постарался бы определить его в диверсионную школу, чтобы потом иметь под рукой опытного, хладнокровного, а главное, истинно своего человека из местных. Если же Беркут не даст согласия сотрудничать, он постарается поместить его в лагерь для военнопленных, под особый надзор, для раздумий, чтобы со временем вернуться к прежнему разговору.

Но даже если вербовка не удастся, разоблачение диверсанта такого ранга ему все равно зачтется.

38

Утром, когда Громов уже позавтракал вместе с Залевским, в доме снова появился Казимир.

— Я без оружия, — предупредил он еще с порога, видя, что лейтенант схватился за кобуру. — Надо поговорить.

— Ну, если надо. И если хозяин пригласит тебя…

— Заходи, заходи, Казимир, — отозвался старик. — Есть хочешь? Мы уже позавтракали…

— Добрые люди тоже не оставили меня голодным, — он присел к столу, резко отодвинул от себя краюху черного хлеба, внимательно посмотрел на Громова. — Я ночевал у одного знакомого, возвращаться в лес было далековато. Этот мой хороший знакомый, с которым я могу говорить откровенно…

— Зовут его Владислав. Вчера ты пытался уговорить его, чтобы он ворвался в дом вместе с тобой. Чтобы взять реванш. Поэтому объяснения лишние. Насколько я понял, он и сейчас дежурит у дома.

— Ничего не поделаешь, должен же быть кто-то, кто мог бы предупредить нас, что у ворот появились фашисты. Кстати, мы проверили: вчера действительно была взорвана машина с боеприпасами. Немцы оцепили весь тот район. Пошел слух, что в округе появился специально подготовленный диверсант, нападающий на машины. В близлежащих селах швабы провели облавы. Дорогу теперь будут патрулировать.

— Как много шума из-за одной машины, в то время, когда гибнут целые дивизии, — облегченно вздохнул Громов. — Вот твое оружие, Казимир. Я — человек, случайно оказавшийся в этом доме и в вашем обществе. У меня свой путь и свои проблемы. Но, думаю, мы не должны забывать о существовании друг друга. Я вижу, что у вас действительно есть неплохая агентурная сеть. Понятно, что, хотя я советский строевой офицер, а не немецкий контрразведчик, раскрывать эту сеть вам не хочется…

Казимир как-то слишком поспешно и стыдливо спрятал пистолеты, засунул нож за голенище.

— Тебе нужна наша помощь?

— Я уже попросил о ней Янека. Нужно сходить в одно село. Там должен находиться человек, предавший того красноармейца, которого фашисты распяли.

— Зачем рисковать жизнью мальчишки? Пойдем вдвоем. Я и сам чувствую, что засиделся. Надо сражаться. Мы с Владиславом думаем над тем, как бы создать польский отряд сопротивления. На примете уже есть несколько надежных людей. Кстати, этот, предавший, он что, был из твоего гарнизона?

— Нет, случайный окруженец.

— Хорошо. Выступаем вечером. Сейчас я уйду отсюда. А в шесть вечера встретимся за селом возле скалы, на которой вырезан крест. Капитан объяснит, как туда пройти.

— Возьмите и Янека, — вмешался старик. — Лучше пусть он побудет с вами. Он связался здесь с несколькими мальчишками, с которыми убил тех «своих» фашистов, и, по-моему, пытается создать молодежное подполье. Боюсь я за него. Это безумная храбрость, а в таком деле нужен трезвый рассудок и жизненный опыт.

— Немцы! — вдруг ворвался в комнату невысокий, совершенно лысый человек, даже сейчас, в июле, одетый в короткую кожаную куртку.

— Сколько их? — не оглядываясь, спросил Громов.

— Трое. Приехали на подводе. Идут сюда.

— Выйди, капитан, — обратился Казимир к хозяину. — Спроси, что им нужно. Очевидно, это обозники.

— Старик говорил, что здесь есть подземелье, — Громову понравилось, как держится Казимир. Правда, он понимал и то, что сейчас всем своим поведением майор старался изменить впечатление о себе.

— Успеем, лейтенант. Зайди в ту комнату. Ты в форме. Вообще-то пора сменить ее на более удобную. Можно даже повысить тебя в звании.

— У вас есть немецкая форма?

— И даже офицерская. Она здесь. Две половицы у печки. Там вход. Отодвинь шкаф. Фонарик в нише.

Громов метнулся в комнату. Дернул шкаф. Он не поддался. Тогда лейтенант чуть приподнял угол с другой стороны и почувствовал, что вся эта махина довольно легко сдвинулась с места, открыв под собой узкую деревянную лестницу. Уже спускаясь по ней, Андрей заметил, что в неглубокой нише что-то блеснуло. Он захватил угол шкафа, задвинул его на место, оставив лишь небольшую щелочку, и включил фонарик.