Не отверну лица

Андрей тихо, но настойчиво возразил:

— Моя работа может не понравиться твоему отцу. Да и к лошадям и девчонкам меня как-то не тянет...

Курт не отступал, увлеченный внезапно охватившей его идеей — уехать на срок курсантской практики домой, подальше от проницательных глаз наставительницы монастыря, испугавшей его своим воинским званием.

— Поладите! — уверял он Андрея. — У нас на ферме хорошо прижились голландские пленные. А ты чем хуже их?.. — Курт на минуту задумался, затем заявил восхищенно: — Посмотрел бы ты мою голубятню!.. А когда я поступил в училище, дедушка подарил мне фамильную коллекцию французских боевых наград. Недавно я получил от приятеля из Парижа еще две их медали.

— А чем мы с тобой будем заниматься на ферме?

— Я же сказал: познакомлю тебя с Мартой. Ну, а потом мы напишем письмо твоему отцу. Может быть, еще кое-что... Одним словом, я позвоню шефу и заявлю, что тебе здесь не нравится, — пришел к окончательному выводу Курт. — В самом деле, сын генерала и валяется на каких-то досках, учит дурацкие сведения из истории.

Андрей весело поглядел на потемневшие от напряжения веснушки Курта, предлагавшего дружбу, и вдруг соскочил на пол. Там он стал медленно опускаться на четвереньки. Постучав ладонями по холодному полу, Андрей легко вскинул свое худое тело и сначала неуверенно, затем смелее пошел вдоль стены на руках.

Курт, изумленный, не в силах скрыть своего интереса, уставился в колыхающиеся перед его взором потрескавшиеся пятки узника.

Андрей в одном месте чуть было не потерял равновесие, но все же закончил свое путешествие и вернулся на койку. Руки его дрожали от слабости. Голова кружилась. Он силился улыбнуться, но не смог.

— Все мои друзья умеют ходить на руках, — требовательно сказал Андрей немцу. — А ты пройдешь на руках?

Курт покачал головой:

— Едва ли... Зато я хорошо делаю «шнурок».

Покраснев от напряжения и не пощадив своих новых брюк и начищенных сапог, Курт опустился на ноги, поставленные вразброс.

В эту минуту Андрей и Курт были похожи на обыкновенных юнцов, встретившихся на спортивной площадке. Курт чувствовал себя победителем:

— У нас спортивный конь поставлен у входа в столовую... Попробуй, не перепрыгни!

— Прямо у входа в столовую? — удивился Андрей. — Вот это я понимаю!

Они сели на разворошенную кровать рядом, ощупывая друг друга взглядами. Андрею пришли в голову заученные в детстве стихи:

Неприятно обеспокоенный тем, что не знал этих строк раньше, Курт сказал:

— Стихи — это не по мне. У меня плохая память на стихи.

Андрей удивился:

— И «Лорелей» не знаешь?

— Пожалуй, знаю, — пробормотал Курт неуверенно.

— Тогда давай: ты строчку, я строчку...

Гестаповец что-то пробормотал в ответ, мрачнея.

Не дождавшись согласия партнера, Андрей стал читать. Но голос сразу выдал волнение. Глаза его оставались неулыбчивыми.

Их вайc нихт вас золл эс бедойтунг... [1]

Дас их зо трауриг бин [2],

— добавил Курт и сразу замолчал.

Он когда-то читал в школьной хрестоматии это стихотворение. «Лорелей» задавали на дом в шестом классе. Но, помнится, как раз в этот день в молодежном клубе проводились стрелковые соревнования... «Русский сидел дома и покорно зубрил, — закипая злобой к Андрею, думал Курт. — Он небось надеялся, что счастье ему принесет красавица Лорелей. Ха-ха! Надо было учиться стрелять, отбросив все эти бредни в сторону. Ха-ха! А теперь вот вместо Лорелей он имеет дело с Куртом, черт возьми! Плевать я хотел на Лорелей!»

Ди мершен аус алтен цейтен... [3]

Слова эти повисли в воздухе.

Андрей замолчал, глядя на Курта печально и вместе с тем победно.

— Не знаешь? — давно приготовившись к худшему, вел свое Андрей. — Ну тогда скажи, в каком году было Ледовое побоище? Когда создано первое немецкое государство?.. — Выждав секунду, он решился на последнее: — Сколько раз войска ваших противников занимали Берлин? Хочешь, по-дружески подскажу? Только по-дружески!..

Но на него уже обрушились удары.

— Вот тебе, вот тебе! — орал Курт, навалившись на пленника, как в мальчишеской драке. — Ты меня экзаменовать вздумал? Германская империя существовала и будет существовать вечно!.. Я тебе покажу, на что я способен. Вот тебе вместо «Лорелей»! Вот тебе за Грюнвальд! За Берлин! А это авансом!..

Сосредоточившись, Курт бил под ложечку, бил в пах, в подбородок, норовил попасть ребром ладони по переносью, сжимал шею ниже затылка, применял все знания, полученные в те самые часы, которые отпускаются школьникам для изучения поэзии и осмысления истории своих предков.

Курт признавал только будущее. Недаром его фамилия была Зорге...

— ...С вашего позволения, господа, я не стану передавать ужасные подробности пыток, которым подвергался Андрей...

Мортон Лейк стоял у распахнутого окна, посасывая сигарету, пуская в густые сумерки жидковатые белесые струи дыма. На улице постепенно затихал шум. Лишь неистовый рев полицейских машин, вспарывающих тишину предвечерья, напоминал гражданам усталого города о сложности бытия, о вечной борьбе добра со злом.

— Немцы, как известно, не очень-то разбирались в употреблении средств для достижения своей цели, — заметил Лейк, возвращаясь на свое место. — И это относится не только к случаю с Андреем. Что стоило тому же Курту сфабриковать фальшивку за мнимой подписью Андрея? Назавтра листовки разбросали бы над позициями генерала Величко. Курту нужна была лишь отметка о выполнении практики. В Андрее взыграло мальчишеское упрямство: не поддаваться немчонку, делать все назло.

Короче говоря, Курт скоро вышел из этой дьявольской игры, разукрасив пленника синяками. Он пробовал даже заламывать ноги Андрею, но получил сильный удар в подбородок, что и ускорило отъезд Курта из Святого ордена... Можете не улыбаться, господа, — взглянув на слушателей, подчеркнул Мортон. — Андрей не избавился таким образом от своих мучителей. За него взялся тот самый Мориц, который числился в заведении Бригитты садовником. О, это был садист, превзошедший самого себя. Недаром таких боятся вводить в игру сначала, держат в запасе — для последнего раунда...

Мориц много работал и почти всегда молчал.

Однажды, когда мы вывозили на край усадьбы кучи земли и строительного мусора, я опросил его:

— Нравится ли вам здесь?

Он ответил, не задумываясь:

— Я делаю все, что мне приказывают.

Этих слов он мог и не говорить мне. Я не встречал человека, более неприхотливого в своих занятиях, чем Мориц. Мне приходилось с ним штукатурить потолки, стирать кровь со стен, копать ямы под саженцы, чинить канализацию. Выполнял это все Мориц с аккуратностью машины по приказу кого-либо из старших, а подчас просто по сигнальным звонкам, на которые у Морица выработался определенный рефлекс. Одетый в затасканную робу, Мориц мало чем отличался от пленников Святого ордена. Спал он в одной из камер, кое-как приспособив ее под жилье. Однако узники боялись этого человека, с холодными, выпуклыми от ночных бдений глазами, пуще самой фрау Бригитты.

Бригитта брала хитростью, опытом. Лишь иногда она в исступлении осыпала жертву угрозами. Не надо было гадать, кто появится в полночный час выполнять ее угрозы...

Как-то мы провозились с Морицем до рассвета, высаживая декоративный кустарник вдоль заграждений. Озеленить усадьбу требовалось с одного захода, чтобы работа эта не привлекла внимания посторонних. Мы еле двигались от усталости. Но Мориц не позволил себе распрямиться, пока последний куст не присыпали землей и не полили водой из шланга.

Опустившись на порожнюю тачку в тени здания, когда показалось солнце, Мориц, все так же молча, извлек из кармана пакет с бутербродами и, не сказав ни слова, подал мне один бутерброд. Помнится, он понюхал его сначала. Возможно, кому-нибудь из вас, господа, это покажется обыкновенным, но меня потряс его поступок. Я даже отшатнулся в тот миг, как будто мне предлагали мину. Я был настолько ошарашен, что... решился заговорить с Морицем. Я отважился задать ему один вопрос. Вопрос этот тяготел надо мною, как проклятье.