Ах, война, что ты сделала...

Мы продолжали путь к ущелью. Снова защелкали по броне пули душманских автоматов и винтовок.

Стреляли с пшеничного поля и гор. Открыли ответный огонь.

— Поджигайте пшеницу! Пусть душманы в ней сгорят! Им уходить некуда: прорываться через нас или с обрыва в пропасть! Другого не дано, — дал я команду командиру роты.

Солдат-связист осторожно выполз через боковой люк БТРа, поджег зажигалкой сухую траву. По спелым колосьям заплясали язычки пламени.

— Эх, жалко посевы! Такой богатый урожай, не то что у нас, в Молдавии, — перекрывая гул двигателей, прокричал водитель БТРа.

И мне тоже было жаль поле. Я представлял, сколько труда было вложено в него, чтобы пшеница уродилась такой. Но шла война. Горели кишлаки, сады, гибли люди. Мы к этому привыкли, но вот загорелось пшеничное поле, и стало жалко эти тяжелые, налитые спелостью колосья и тот урожай, который уже не получат крестьяне в свои закрома.

— Потуши пламя! — крикнул я солдату. Но было уже поздно.

Ревели моторы БТРов, обходя по засеянному полю заглохший автомобиль. Колонна шла дальше, ведя стрельбу на ходу. Духи активно отвечали нам тем же. Попытка с ходу войти в ущелье была пресечена сильным пулеметным огнем. Появились первые раненые. Мы отошли назад. Прилетела новая пара вертолетов и снова начала обработку склонов реактивными снарядами. Горела земля. Горы покрылись сплошным дымом. Но наши враги стреляли и стреляли. Снова пошли вперед, и снова были остановлены. И так несколько раз.

Приближался вечер. Надо было возвращаться в долину. Оставаться здесь, в зоне ведения огня, было небезопасно. Уйти всем вниз — тоже нельзя: душманы за ночь наставят столько мин, что завтрашний день надо будет начинать с разминирования. А это — потраченное время и новые потери. За тот участок дороги, где мы сейчас стоим, завтра нужно будет снова воевать.

— Замполит, возьми танковый взвод, пятую мотострелковую роту, займите круговую оборону на поляне и стойте всю ночь. Ваша задача — сохранить наше положение на поляне и уберечь людей и технику. В бой по возможности не вступать. Постоянно находитесь на дежурном приеме радиостанции.

Батальон вернулся в долину. Уже в темноте расставляли технику по своим местам. Световые приборы не включали. Распределили личный состав экипажей по сменам, проинструктировали о действиях в случае обстрела или нападения душманов. Солдаты устраивались на отдых в БТРах или под ними. Мы со старшим лейтенантом Олегом Соболевым, исполнявшим обязанности ротного, легли между колес под одной из «коробочек». Вели тихий разговор о жизни, вспоминали семьи, напряженно всматриваясь и вслушиваясь в темноту. Невдалеке танкисты занимались ремонтом подорванной на мине гусеницы. Кто-то чиркнул в темноте зажигалкой, и тотчас с гор к танку потянулись трассы светящихся очередей. Прошло несколько секунд, и вдруг по броне танка побежал светлячок огня. Пламя становилось все сильнее. Все бросились спасать танк, сбивали огонь шинелями, бушлатами, сыпали на него землю. Мучительно тянулись минуты. Духи стреляли на яркий свет. Мы отгородились от них другим танком, который прикрывал нас от душманских пуль и одновременно вел огонь из пушки по стреляющим с гор. Уже казалось, что все, танк не спасти. Когда я хотел дать команду механику, чтобы он отогнал его к обрыву поляны и столкнул в пропасть, огонь наконец затушили. Все, обессиленные, валились с ног. Снова стало темно. Ночью духи вновь открывали огонь в нашу сторону, ориентируясь по прежнему расположению техники, только мы оказались хитрее. Сразу после пожара мы поменяли огневые позиции БТРов и танков. Поэтому пулеметные очереди для нас уже были не так опасны, хотя шальные пули еще долго царапали броню и щелкали о камни. Очень хотелось спать. Зная, что завтра предстоит трудный день, я предложил Соболеву поспать по очереди. Подложив панаму под голову, он сразу уснул, вздрагивая и открывая глаза от любого шороха, выстрела или плача шакалов. В свою смену я так и не заснул. Как только рассвело, послышался рев двигателей идущего к нам батальона. Начинался очередной день боевой операции.

По опыту знали, что противник сосредоточил все силы на первой горной гряде перевала. Надо было во что бы то ни стало сбить их с нее, а дальше будет уже легче. Снова обстреливали скаты гор пушками, вертолетами, самолетами. Вновь и вновь мотострелковые роты пытались ворваться в ущелье, но все было безрезультатно. Моджахеды снова встречали нас мощным огнем. Афганцы стояли в долине, не ввязываясь в бой. Солдаты возмущались: «Вот басмачи проклятые!»

Комбат поставил задачу командиру минометной батареи Олегу Румянцеву расположиться на поляне напротив входа в ущелье и обстрелять огневые позиции противника из 120-мм минометов и «васильков». Конечно, это не реактивные снаряды вертолетов, но тоже достаточно мощное оружие.

Олег повел колонну «ГАЗ-66», груженных боеприпасами и минометами на указанную поляну. Определив наиболее удобное для стрельбы место, остановил свой автомобиль. Невдалеке встали другие машины. Румянцев стал ставить огневые задачи минометным расчетам. И вдруг пулеметная очередь попала в одну из машин. Раскаленный от зноя брезент вспыхнул как спичка. В кабину горящего автомобиля запрыгнул сержант Куракин. Он завел двигатель и погнал его к дальней границе поляны. Вспыхнула вторая машина. В нее вскочил сам командир батареи и погнал вслед за первой, подальше от людей и боеприпасов. Тушить горящие автомобили было некогда и бесполезно. Сбросить в пропасть или хотя бы отогнать подальше — вот единственное и правильное решение. Водители оставшихся на месте машин, рядовые Гермаковский, Божко и другие, стали заводить свои автомобили и разъезжаться по поляне, подальше друг от друга. Но поляна была маленькой, поэтому возможности маневра батареи были очень ограничены.

Находясь в укрытии за скалой в какой-то сотне метров от минометчиков, мы с волнением наблюдали за развитием событий. Все понимали, какой опасности они себя сейчас подвергают. Машины горящими факелами неслись вниз, подпрыгивая на камнях.

— Ну, выпрыгивайте же! — кричал комбат по радиостанции. Но, видимо, в машинах средства связи уже были выключены, поэтому команды оказались не услышанными.

Через некоторое время сначала сержант, а потом и командир батареи на ходу выпрыгнули из горящих машин. Автомобили самостоятельно проехали еще с десяток метров и остановились. Румянцев и Куракин укрылись за камнями. Начали рваться боеприпасы. Личный состав батареи залег, наблюдая за происходящим.

— Эх, что они делают! — с досадой орал комбат. — Остальные машины нужно растаскивать и разгружать, открывать огонь по душманам, пока они нам не сожгли всю батарею. — Потом повернулся ко мне: — Бегом в батарею! Разогнать машины! Разгружать ящики! Огонь по горам!

Надев каску и схватив автомат, я спрыгнул с комбатовского БТРа и устремился к минометчикам. Словно заяц, петляя и падая, бежал к машинам, снова падал и снова бежал. Всей кожей чувствовал, как рядом пролетают пули. Вжик! Щелк!

— Ну, все, конец!

Но снова где-то рядом раздавался щелчок, и неведомая сила толкала меня вперед. Чувствовать себя беззащитным на открытом, простреливаемом пулями участке местности было очень страшно и неуютно. Было трудно, но желание остаться живым заставляло меня выжимать из себя все, на что я был способен, и даже больше. Добежав до машины, упал на землю и увидел подбежавшего командира батареи.

— Олег, расставляй машины на безопасное удаление друг от друга! Открывай по душманам огонь! — передал я приказ комбата.

Отдышался. Автомобиль, у которого я находился, был без водителя. Невдалеке солдаты разгружали ящики, устанавливали минометы. Вдруг несколько пуль ударили о борт машины, возле которой находился я. Это противник начал пристрелку новых целей. В любое время удачный выстрел мог поджечь ее. А в кузове были ящики с минами и миномет. Нужно было спасать машину! Я залез в кабину, завел двигатель, тронулся с места и вдруг почувствовал сильный режущий удар. Машина заглохла.