Туманы сами не рассеиваются

Кольхаз подбежал к нему и, не снимая противогаза, крикнул:

— Продолжать работу!

— Я больше не могу! — жалобно взмолился солдат. — Посмотрите на мои руки! — И он показал Кольхазу руки, на которых были набиты кровавые мозоли.

— Две минуты отдыха и продолжать оборудовать окоп! — приказал Кольхаз.

Зимлер пробормотал что-то невнятное и, схватив лопату, с ожесточением начал ковырять ею землю.

Солнце тем временем поднялось высоко над горизонтом, посылая на землю свои жаркие лучи. Солдаты истекали потом. Дышать было трудно, но они сантиметр за сантиметром вгрызались в землю.

Наконец раздалась команда:

— Отбой! Опасность химического нападения миновала! Снять противогазы!

Солдаты с удовольствием стащили с себя противогазы и обтирали потные покрасневшие лица.

Первым об окончании работы доложил Кениг, за ним закончил оборудовать свой окоп обер-лейтенант Гартман. Третьим по счету оказался Кольхаз, за ним — Дуке.

Кольхаз проверил окопчики. Лучше всех окоп получился у Кенига. Остальным солдатам для завершения работы понадобилось полчаса. Последним отложил лопату в сторону Зимлер. Вид у него был измученный.

— Вот видите, — подошел к нему обер-лейтенант, — постарались — и, как говорится, результат налицо.

— Это такой-то ценой! — Зимлер показал офицеру руки.

— Ничего не поделаешь, — улыбнулся Гартман. — Сегодня — с мозолями, завтра — без них. Бывают вещи, за которые на поле боя приходится рассчитываться не потом, а кровью… Пойдемте посмотрим, как получилось у других.

За отличное оборудование окопа Гартман вынес Кенигу благодарность, которую тот выслушал с каменным лицом. Затем обер-лейтенант объявил перерыв.

Солдаты уселась на траве и не спеша закурили. Самое трудное в сегодняшнем занятии у них было уже позади.

Постепенно лето вошло в свои права. И хотя выпадали отдельные жаркие дни, оно все же выдалось прохладным.

Забот у Кольхаза не уменьшилось и после собрания. Кениг ни с кем не разговаривал, а когда его обвинили в этом, ворчал и отмахивался. Зимлер тоже несколько дней держался в стороне и избегал разговоров с товарищами.

Кольхаз с беспокойством наблюдал за ними, но про себя решил, что будет, видимо, лучше, если все образуется само собой.

В среду, когда все, кроме Кенига, находились в комнате, Дуке, обращаясь к Зимлеру, сказал:

— Ты, Ульрих, у нас бронебойщик, а это значит, что от твоей стрельбы будет зависеть общий балл отделения. Если ты промажешь, все наши усилия пойдут насмарку.

Зимлер обвел ребят глазами и ответил:

— До сих пор я стрелял хорошо и на этот раз не подведу.

— Если нас подведет Поль со своим пулеметом, мы еще можем выправить дело, а вот стрелять по танкам никто из нас не сможет.

— Я буду очень стараться. Конечно, точной гарантии я вам дать не могу, да этого и никто не может гарантировать…

— Бояться мы не боимся, — перебил его Кольхаз. — Ты только должен не забывать, что от тебя многое зависит…

— Нам нужно еще раз устроить тренировку, — предложил Дуке. — Время течет быстро, не успеем оглянуться, как подойдет день стрельб.

Кольхаз думал, что кто-нибудь из солдат будет возражать, но этого не случилось.

— Да, Ульрих, я чуть было не забыл сказать тебе о том, что у тебя в селе живет друг, учителем работает. Он тебя знает и просил, чтобы ты к нему как-нибудь зашел.

— Кто-то знает меня здесь, в селе? Откуда? Как его зовут?

— Ты-то его не знаешь, а фамилия его Трау. Готфрид Трау. Он слушал твои лекции на курсах. Он видел тебя здесь мельком и сразу же узнал.

— Хорошо. Зайду, если ты меня к нему проводишь.

— Хорошо. Провожу.

Однажды вечером Кольхаз увидел Брунера у макета сторожевой вышки, которую он мастерил из спичек с помощью клея.

Кольхаз хотел было сказать солдату, что это пустая трата времени, но сдержался, а когда посмотрел, как ладно он орудует пинцетом и спичками, спросил:

— И давно ты этим занимаешься?

— Несколько лет назад я из спичек построил миниатюрный конный двор. Работал почти два года. Сейчас эта поделка стоит у нашего директора под стеклом.

— И все это ты делаешь просто на память? Без схемы?

Брунер отложил в сторону пинцет и подал ефрейтору чертеж, выполненный по всем правилам.

— Где ты научился так чертить? — удивленно спросил Кольхаз.

— Я нигде не учился.

— Тогда скажи, почему же ты работал конюхом, когда у тебя такие способности?

— Мне об этом и другие люди говорили, но мне не хочется иметь дело только с бумагой и тушью… Я долго не выдержу. А потом решил, что заниматься можно и тем и другим. А ты разве не так делаешь?

— Я? — удивился Кольхаз. — Не понимаю тебя,

— Ты тоже свои стихи пишешь между делом.

— А что ты собираешься делать после демобилизации?

— Это дело решенное, вернусь работать туда, где работал до армии, — твердо ответил солдат. — А ты чем будешь заниматься? Что ты делал до этого?

— Единственное, что я действительно сделал, так это сдал экзамен на аттестат зрелости.

На следующее утро взвод отправился на занятие по плаванию. Плыть нужно было в обмундировании, а это уже особое плавание.

Утро выдалось прохладным. Ветер рябил воду.

— Как ты думаешь, не показать ли нам с тобой пример? — спросил Рэке Кольхаза.

— Нужно, да?

— Не то что нужно, но хорошо бы.

Кольхаз бросился в бассейн и проплыл два раза туда и обратно. Озноб, охвативший его сначала, постепенно прошел. Вслед за командиром в воду бросились солдаты. И только Кениг в нерешительности топтался возле бассейна.

— Что стоишь?! — крикнул ему Ульф. — Любуешься водичкой?

Кениг скорчил кислую мину и так прыгнул в воду, что брызги разлетелись во все стороны.

В половине восьмого начался зачетный заплыв. В первой тройке плыли Рэке и два командира отделения, среди которых был и Кольхаз.

Первые пятьдесят метров плыть было тяжело, но терпимо. Вода налилась в карманы, рукава, штанины и мешала плыть. Кольхазу порой казалось, что он не плывет, а барахтается на одном месте. Ульф старался держаться неподалеку от Кольхаза. Второй командир отделения вырвался далеко вперед.

Проплыв сто пятьдесят метров, Кольхаз выбился из сил и, схватившись за железную штангу, остановился.

— Брось штангу! Плыви дальше! — крикнул ему Ульф.

— Я больше не могу…

— Можешь, возьми себя в руки!

Кольхаз отпустил штангу и поплыл, финиш казался ему недосягаемо далеким.

«Нет, дальше невозможно… — билась в голове Кольхаза мысль. — Еще пять — десять метров, и все…»

Последние метры он одолел с большим трудом и, ухватившись за штангу, стал судорожно ловить открытым ртом воздух.

— Ну, вот видишь! Удалось! — похвалил ефрейтора Ульф.

Кольхаз был не в состоянии ничего сказать. Он добрался до лесенки и, выбравшись из бассейна, опустился на первую попавшуюся скамейку.

Его обступили солдаты. Они спрашивали его, как он проплыл дистанцию и тому подобное, но Кольхаз лишь махнул рукой.

— Следующая тройка: товарищи Поль, Кениг и Брунер! — крикнул Ульф. — Приготовились! Марш!

Очередная тройка прыгнула в воду. Кольхаз, немного отдохнув, подошел к краю бассейна и стал наблюдать за заплывом.

Кениг плыл медленно, но уверенно. Поль и Брунер выдохлись после ста метров. Когда Кениг заканчивал дистанцию, оба они барахтались где-то посредине бассейна.

— Оказалось, легче, чем я предполагал, — заметил Кениг, вылезая из бассейна, — если хотите, я могу еще пятидесятиметровку отмахать.

— Хватит с тебя! Пусть и другие поплавают! — улыбнулся Ульф.

Дуке и Зимлер плыли с солдатом из соседнего отделения.

Кольхаз сразу заметил, что Дуке пловец плохой. После стометровки Кольхаз хотел было вытаскивать его из бассейна, но солдат замотал головой и поплыл дальше. Однако, проплыв еще несколько метров, он нахлебался воды и начал тонуть.