Наступление

В расстегнутой спортивной куртке, весь в поту, Цено Ангелов ругал командира жандармского батальона и указывал в сторону леса:

— Там они! Преследуйте их, не давайте им отдыха!..

В полдень колонны солдат снова подняли пыль над серым, выгоревшим полем. Они шли на восток, в том направлении, где, как предполагалось, скрылся отряд Чугуна.

Шум растаял в мареве, и только в школе села Зла-Река царило оживление. Полковые врачи оказывали первую медицинскую помощь раненым.

И вдруг как-то сразу над селом нависла тревожно-угрожающая тишина, словно раскаленное небо могло вот-вот обрушиться на унылое поле, на притихшую землю страшной и опустошающей бурей.

Глава девятая

Игнатов хотя и с большим опозданием, но понял, что ему суждено воевать на фронте без окопов, колючей проволоки и минных полей. А противник диктовал свой стиль борьбы вне правил тактики, так старательно когда-то им изученной.

После безуспешных действий в районе села Зла-Река, бегства солдат и паники, охватившей весь полк, в его душу незаметно вкралось чувство собственной неполноценности и беспомощности. Перед солдатами он делал вид, что не боится ничего, но скрыть тревогу и беспокойство, которые тлели в нем, как горячие угли, он был не в состоянии. В последние дни он мстил, солдатам по-своему: ночи стали для них днями. Около железнодорожной линии и моста через Осым по всем дорогам к Лозену и близлежащим селам были устроены засады.

Каждый вечер Игнатов менял места засад, так как подозревал, что солдаты поддерживают связь с партизанами.

Несколько раз ночью он просыпался весь в поту, и тогда обнаруженные рядом вещи вызывали у него вздох облегчения, и он был доволен, что избавился от сна, в котором его преследовал мальчик, убитой им по пути в село Зла-Река.

Утром Игнатов явился в штаб полка. Все еще оставались иллюзии и надежда, что открываются новые пути для деятельности и самоутверждения. В большой степени на него повлияло лихорадочно-возбужденное состояние полковника Додева. Командирам рот и батальонов он лаконично, но предельно точно сказал:

— Господа, на нас возложена ответственная историческая задача грудью прикрыть и защитить священные границы отечества. Полку под моим командованием приказано занять участок обороны на румынской границе вместе с остальными частями дивизии и армии. Срок выполнения задачи — три дня. Командирам батальонов будут даны специальные указания. Я твердо убежден, что вы покажете себя достойными наследниками наших славных дедов…

Когда Додев отпустил офицеров, они собрались группами около штаба и начали оживленно обсуждать его слова.

— Я оправдываю эту меру, — заметил поручик Генчев, — но прежде всего надо очистить тыл.

— Из двух зол выберем меньшее, — добавил кто-то.

— Большевики всегда были коварные и подлые, — хорохорился Игнатов. — Почему не остановились на собственной границе? Что им надо в чужих землях?

— Может, передумают? Ведь мы не румыны, — полушутя добавил третий.

— Я готов умереть с легким сердцем. Столько лет нас готовили к этому тяжелому дню и часу! — твердо заявил Игнатов.

А подпоручик Манев переходил от группы к группе и по секрету шептал:

— События развиваются в нашу пользу. Это пока держится в тайне, но имейте в виду, большевиков обойдут. Есть силы, которые больше нас заинтересованы в том, чтобы Красная Армия не вступила на Балканы.

— Вот это дело, такие новости мне правятся! — радостно и возбужденно воскликнул Игнатов…

Этой психологической инъекцией Манев и Додев надеялись разбудить в своих коллегах дремавшие силы для сопротивления.

Игнатов приехал в Лозец в полдень поездом. Безоблачная радость наполняла его душу при мысли о предстоящей перемене. Он сразу же собрал взводных командиров. Держался необычайно приветливо. Слановский наблюдал за ним со скрытой тревогой. «Должно быть, задумал какую-нибудь подлость», — подумал он. Но Игнатов не торопился раскрывать карты.

— Завтра днем выступаем. Утром в наше распоряжение будет предоставлено два вагона. Обоз и лошадей сегодня же вечером отправить в Нижний Сеновец. Пусть там их погрузят в эшелон батальона. Всем заменить сапоги.

— На сколько дней выдать сухой паек, господин поручик? — спросил Станков.

— Приказано на два дня. После этого нас зачислят на довольствие при батальоне. Горячую пищу будем получать там.

— Наконец-то! Мир увидим, себя покажем, — шутливо подмигнул курсант Лило. — Прокисли мы в этом селе.

— Мир увидим, пороху понюхаем. Собирайтесь! — ударил кулаком по столу Игнатов.

Через час все в роте знали, что их направляют на румынскую границу.

Поздно после обеда Слановский сидел задумавшись на походной койке в канцелярии роты и уныло слушал. Марин говорил с откровенным беспокойством:

— Не могу понять, почему скрывали до сих пор? Лиляна уехала, когда мы были на операции в районе Зла-Реки. Сообщила, что благополучно прошла через все мытарства. А с баем Райко мы повздорили.

— Из-за чего? — уныло спросил Слановский.

— Он велел ничего вам не говорить. А я никак не могу понять, кто и почему сует в наши дела свой нос.

— Ты что имеешь в виду? — прервал его Слановский.

— Кто-то вмешивается в наши дела грязными руками… Опять старая песня с расстрелом, и говорят, будто вы — подставное лицо…

— Больше ничего? — вздохнул он. — Ну что ж, живы будем, разберемся, кто прав, кто виноват…

Эшелоны вереницей быстро потянулись к румынской границе. Большинство солдат впервые видели великую реку Дунай — свидетеля кровопролитных боев, преграду опустошительным набегам. И всего несколько десятилетий назад через нее перешли братья освободители — русские.

Полковник Додев, все такой же неутомимый, теперь был не в состоянии скрыть свое раздражение и беспокойство. Говорил он и смеялся через силу, делал вид, что все, о чем он говорит и что делает, в этот момент самое правильное, но простые и вместе с тем страшные мысли не оставляли его в покое. Он был достаточно хитрым и наблюдательным, чтобы не заметить, что на лицах солдат и офицеров написаны тревога и недоверие.

Полковник Додев собрал командиров батальонов. На первый взгляд он выглядел необычно мягким и чересчур любезным, однако нервы его не выдержали. Взбесило его молчание майора Пеева. Пока остальные офицеры вносили предложения, спорили между собой с единственным намерением найти самое правильное решение, как защитить границу, майор молча, и равнодушно слушал, как будто его все это не касалось.

Додев язвительно спросил:

— Майор Пеев, вы что, больны?

— Никак нет…

— Испуганы? — прервал он его тем же язвительным тоном.

По привычке Пеев поправил ремень и портупею, окинул взглядом остальных командиров батальонов, адъютанта, который записывал в своей записной книжке последние распоряжения Додева, затем встал и сказал твердым голосом:

— Господин полковник, вы достаточно умный человек! — На языке у него вертелось: «И очень хитрый», но он сразу же оценил, что это сейчас не так важно. — Разве вы не убеждены, что наше прибытие и нахождение здесь совершенно излишни?

— Как? Вы осмеливаетесь говорить это мне, своему командиру полка? — закричал Додев и смахнул с походного стола несколько бумаг, которые лежали возле его правой руки.

Пеев встал по стойке «смирно». Додев, задыхаясь, кричал ему в лицо:

— Я отдам вас под трибунал, вы дезертир!.. Пятнадцать лет вас кормил, одевал и обувал его величество… А теперь, перед лицом врага, — он показал в сторону Дуная, — вы предлагаете своему полковому командиру сложить оружие?! Ах, — застонал он, — какое падение! — Рухнув на походный стульчик, Додев закрыл лицо своими костлявыми ладонями. Потом в наступившем неловком молчании он вдруг встал и отчаянным жестом указал на дверь командирам батальонов. Те, словно только того и ждали, быстро разошлись.

Сигарета слегка дрожала в руке Додева. Время о времени его левая щека под глазом едва заметно дергалась в нервном тике.