Неотмазанные. Они умирали первыми

— Эка, куда тебя понесло! Губа не дура! — присвистнул старший прапорщик, протягивая пачку сигарет и пристраиваясь рядом на ступеньках.

— Это тебе, Андрей, надо с моей сестренкой скорешиться. Она у меня этой идеей уж лет восемь бредит, — отозвался контрактник Володька Кныш. — Все уши прожужжала про деревню.

— Это на любителя. Мне, например, такая жизнь лично по фигу, — вступил в разговор сержант Елагин. — Ну, от силы неделю, другую, я еще выдержу, а потом ведь с ума сойдешь от скуки, в город потянет. К цивилизации, к городскому ритму, шуму, газу, горячей воде. Печку замучаешься топить, одних дров до этой самой матери надо. Колоть, не переколоть.

— Это для романтиков. Я предпочитаю город, чем после дождя грязь деревенскую месить. А весной и осенью там вообще, хер поедешь, грязь непролазная, — добавил Кныш, поправляя чехол на оптическом прицеле «эсвэдэшки».

— Ладно, летом, а зимой, что делать? На печи лежать, как Емеля? Cо скуки помрешь! Тоска зеленая. Не представляю. Ни куда не сходить, если только в гости к соседям, семечки полузгать, — сказал Ромка.

— Или в сельпо бабские сплетни послушать, — продолжил рядовой Чернышов.

— Нет, Танцор, ни хера ты не понимаешь. Встаешь раненько утречком, тут тебе и парное молочко и сметанка, щи наваристые в чугунке в русской печи томятся, — пулеметчик Пашка Никонов мечтательно закрыл глаза.

— Ага, встаешь в четыре утра до первых петухов, чтобы подоить, свиней накормить да скотину в стадо выгнать, — отозвался Елагин.

— Нет, уж, увольте. Я лучше сладко покемарю в теплой постельке, а вечером с девчатами на дискотеке оттянусь, — вклинился Привалов.

— У вас, сопляков, развлекушечки одни на уме. А мы люди семейные. Да, в деревне летом хорошо, — поддержал разговор Стефаныч. — Дом у нас был в деревеньке, купили вместо дачи. По дешевке купили. Далековато, правда, от города, Два часа на машине добираться. Время было такое. Всех тогда в деревню потянуло. Аккуратный был домик, из двух комнат. Три печки: русская и две голландки. Крытый двор с сеновалом и свинарником. Большое поле напротив. Рядом с домом сад когда-то был, вымерз, несколько сухих коряжек осталось. Перед окнами две огромные раскидистые кудрявые березы. Видно покойный хозяин был справный мужик. Дети разъехались, семьями обзавелись, в город подались, а дом отцовский продали. Он несколько лет пустым простаивал, пока я его не купил. Места там красивые, лесные, грибов до этой самой матери, речка рядышком холоднющая (родники кругом), огибает подковой участок. По утрам, когда еще висит сырой туман, можно увидеть пятнистых оленей, которые пробираются на участок по берегу речки. А выйдешь за деревню в поле, там зайцев видимо-невидимо. Самих «косых» не видно, только серые уши из травы торчат словно антенны. На бугре церковь красивая, коммунистами наполовину разрушенная. Красотища. Рядом поселился сосед-москвич. Бывший военный, на пенсии. На лето сюда приезжает на родину своих предков. Интересный мужик, скажу. Вечерком сядем у нас на крылечке, курим, вечерней зорькой любуемся, он и начинает ворошить свои воспоминания. Бауманское училище окончил, а потом в армию подался. Помотался по Союзу предостаточно. Есть, что вспомнить. Что любопытно, не поверите, трезвенник.

— Тоже в деревню хочу. Хотя бы на месячишко. Один запах скошенной травы чего стоит? — отозвался мечтательно Пашка.

— А я обожаю запах ванили, у меня мать такие пироги печет, закачаешься! Вам и не снились! — перебил Тацор.

— А я люблю летом на рынок ходить, когда огурцы, петрушку, укроп, помидоры уже продают. Запах зелени обалдевающий стоит, — вставил Привалов.

— Стефаныч, я что-то не понял. Ты что, продал фазенду-то? — вдруг задал вопрос Володька Кныш.

— Да, мужики, это была самая большая моя плюха в жизни. До сих пор не могу себе простить. Кусочек земли и домик всегда надо иметь, чтобы можно было побыть в тишине одному, нервы привести в порядок, снять с души груз, который на тебе веригой висит.

— Как же тебя угораздило-то?

— Шерше ля фам, братцы! Как говорят французы!

— Что и тут без баб не обошлось?

— А то, как же? Когда купили дачу, я-то думал, будем приезжать на отдых. Балдеть на лужайке перед домом, под березами на одеяльце загорать, на рыбалку ходить с пацанами, в лес за ягодой и грибами. А получилось все иначе.

— Ну, прям заинтриговал. Что же произошло?

— За дело мертвой хваткой взялась моя любимая теща, Маргарита Петровна. Дама с той еще закваской, махровая коммунистка. Поставила бутылек деревенскому трактористу, тот распахал весь участок. А там соток, скажу я вам, до этой самой матери. И получился не отдых, а настоящая каторга. Гробились на фазенде как при режиме Пол Пота, высунув языки. То сажай, то окучивай, то от колорадского жука опрыскивай… Осенью чуть пупок не надорвал, убирая урожай. Потом очередная головная боль: куда его девать. Пытался вякать, да где там, против бабцов разве попрешь, теща на прием вообще не работает. Чуть что, сразу на дыбки. За больное сердце хватается, хоть кол на голове теши, никого не слушает. Так несколько лет и вкалывали на любимой даче до опупения, пока не приехала одна баба-беженка родом из этой деревни с мужем, удрали из Средней Азии. Пристала к моей жене как репей, продайте дом да продайте. Сопли, конечно, слезы ручьем. Три дня окучивала, плакалась в жилетку. Одним словом доняла, вконец разжалобила. Продали дачу.

— Жалко деревню! Стефаныч, да послал бы тещу подальше!

— Молодой, глупый был. Сейчас бы послал! Впереди паровоза бы побежала!

— Как в анекдоте! — оживился краснощекий Привалов, сдвигая шапку на затылок. — Сын отца спрашивает: «Папа, почему это бабушка зигзагами по огороду бегает?» Отец отвечает: «Это, сынок, не бабушка, это сынок — теща! Подай-ка еще одну обойму!»

Тимохин сидел с отрешенным лицом, почти не слушая болтовню и смех товарищей. Перед ним все еще стояли широкооткрытые карие глаза «чеха».

«Почему он не стрелял? — не давала ему покоя назойливая мысль. — Почему? Может, затвор не успел передернуть? И как назло сегодня без «броника». Хотя, толку от него никакого».

— Андрей! Что-то ты мне сегодня совсем не нравишься! — проговорил Стефаныч, покосившись на старшего лейтенанта. — Какой-то ты бледный и взгляд у тебя потухший как у обреченного, будто смертушка рядом ходит. У Николая Третьякова, как сейчас помню, вот точно такие же глаза были в день гибели. Молчишь все. Смотри у меня, накличешь беду!

— Ну, ты, сказанул тоже! — хрипло бросил Тимохин, с трудом поднимаясь и поправляя разгрузку. — Загостились мы тут, Стефаныч. Домой пора!

Глава десятая

Ромка Самурский с Чернышовым, только что сменили Чахлого и Свистунова. С их «фишки» хорошо просматривалось расположение батальона. Из ряда походных палаток особенно выделялась «собровская обитель», как ее называли братья Исаевы. На ее линялом выгоревшем брезенте как на киношном экране мелькали фантастические тени словно драконы, из палатки доносились смех и пьяные выкрики. У СОБРа вовсю шла гулянка: справляли рождение сына Юркова. Радостное известие новоявленному отцу привез из ПВД капитан Дудаков. Он приехал не один, привез с собой военного корреспондента, плотного лысого мужичонку с кофром. Живой компанейский журналист быстро нашел со всеми контакт и как родной влился в коллектив, тем более он приехал не с пустыми руками. Сооруженный на скорую руку праздничный стол ломился от водки. Сначала горячо и шумно поздравляли счастливого «папашу», потом незаметно тема резко рульнула на анекдоты, на баб, а уж потом все переключились на щедрого гостя, засыпав его вопросами.

— И много вас таких еб…утых, которые лезут в самое пекло, рискуя жизнью, чтобы снять все прелести мясорубки? Ведь пуля — дура, она не разбирает, кто воюет, а кто кино снимает, — задал вопрос Митрофанов.

— Думаю, с сотню нас, стрингеров, по свету наберется. Стрингеры — это независимые журналисты, снимающие войну. Гибнем, опасно, не скрою. Но такой уж мы отчаянный народ. Тянет нас в горячие точки как магнитом. Эта наша жизнь, наш хлеб. Мы иначе не можем. В крови у нас это. Многие гибнут, некоторые становятся калеками. Не всем везет. Взять того же Макса Шабалина из газеты «Невское время», пропал еще в первую чеченскую. «Чехам» до фени, чей ты корреспондент. Главное для них — бабки на тебе заработать.