Ночи и рассветы

Космас купил Крису шляпу, пиджак, бритвенный прибор, носки, рубашку и две смены белья. И воскресным вечером, одевшись во все новое, Крис вышел из дома Кацотакиса.

На углу его ждал Андрикос с бидоном в руках.

Крис подхватил ручку бидона, и они стали подниматься к улице Афины.

XI

Каждый вечер, когда работа в магазине шла на убыль, Манолакис выносил на тротуар стул и раскладывал на нем свой товар — табак, курительную бумагу и сигары.

Сигары он делал толстые, свернутые на константинопольский манер. Исидор не только бойкотировал его товар, но и отваживал других покупателей. Стоило кому-нибудь подойти к стулу Манолакиса, как Исидор кричал:

— Не лучше ли тебе, милейший, пойти за сигарами на площадь? Ведь этот негодяй продает константинопольский навоз?!

Сам Исидор не курил. Но когда мимо проходил бродячий продавец сигар, он зазывал его и покупал парочку сигар только для того, чтобы позлить Манолакиса. И все время жаловался, что заработает туберкулез от той пакости, которую ему подсовывает под видом сигар Манолакис.

— Шейлок! — кричал он на Манолакиса. — Забирает себе наши трудовые гроши, и ему наплевать, что мы зарабатываем туберкулез горла!

Однажды у продавца сигар, которого зазвал Исидор, товар оказался точь-в-точь такой же, как у Манолакиса. Манолакис сразу догадался, из каких краев его соперник. Он посмотрел на него большими кроткими глазами и спросил:

— Ты не из Константинополя, сынок?

— Из Константинополя, отец. — Продавец был лет на тридцать моложе своего собеседника.

— А откуда?

— Из Таксими{ [46]}.

— Из Таксими! — как угасающее эхо, прозвучал голос старика. — А когда ты приехал в Грецию, сын мой?

— Да будет проклят тот день! Перед войной.

— А где ваш дом в Таксими? Где вы жили?

— На Агией Триаде.

— Господи боже мой! А как твоя фамилия?

— Арампадзис.

— А кто твой отец? Аристидис?

— Аристидис.

— На все твоя воля, господи! До чего мы докатились! Сын Аристидиса продает сигары! А жив твой отец?

— Жив!

— Слава тебе, господи, ведь он мой лучший друг!

— Распутничали небось вместе! — снова выкрикнул Исидор.

Манолакис впал в глубокую меланхолию.

— А вы, хозяин, если позволите задать вопрос, вы тоже из Константинополя? — в свою очередь поинтересовался Арампадзис.

— Это Стависский! — крикнул из магазина Исидор. — Он надул всю Бельгию! Другого такого мошенника свет еще не знал.

Манолакис бросил на Исидора взгляд, просивший о пощаде. Потом ответил Арампадзису:

— Из Константинополя, сынок.

— А откуда именно?

— Лучше не спрашивай. И ты не узнаёшь меня, сынок?

— Нет, — ответил тот.

— Я господин Паридис!

— Боже мой! Господин Эммануил!

Арампадзис опустил на землю лоток с сигарами и кинулся на шею Манолакису. Глаза старика заслезились.

— До чего мы докатились! — вздохнул Арампадзис. — Господин Эммануил торгует сигарами…

Голос старика дрогнул:

— Где теперь твой отец, дитя мое?

— Здесь, господин Эммануил. И лучше не спрашивайте, что с ним. Вот уже год, как он не встает с постели. Лежит и делает для меня сигары.

Земляки сели на тротуар и отдались воспоминаниям. В воображении они перенеслись в турецкие и греческие кварталы Константинополя, потом со вздохами и стенаниями начали обсуждать горестное настоящее:

— Сын Аристидиса продает сигары!

— Господин Эммануил! Господи, сжалься надо мной…

Беседа получила неожиданную развязку. Коллеги поделили сферы влияния: площадь Героев с прилегающими к ней улицами отходила в безраздельное пользование господину Эммануилу, вся остальная территория — фирме «Арампадзис».

Как-то вечером Манолакис решил навестить своего старого друга. Вместе с ним пошел и Космас.

Арампадзис жил в бедном поселке Сеполия, на самой окраине города. Они доехали на трамвае до святого Мелентия, дошли до самого конца улицы Диррахия и отворили деревянную калитку. Перед ними открылся большой грязный двор, по краям которого теснились деревянные домики, крытые железом.

Они постучали в первый. Какая-то женщина, сидевшая на полу перед противнем с мытой картошкой, показала им в конце коридора дверь, ведущую в комнату Арампадзиса. Коридор был длинный и темный, пахло сыростью.

Манолакис прошел вперед и постучался к Арампадзису. В этот момент рядом с Космасом распахнулась соседняя дверь, и из нее вышла девушка.

Их глаза встретились.

Космасу казалось, что эта сцена происходит не с ним, что он видит ее где-то на киноэкране. Он слышал, как открылась другая дверь и мужской голос произнес: «Господин Эммануил!» Потом Манолакис приглашал Космаса к Арампадзису. Но он не отвечал. И не двигался с места. Девушка тоже не двигалась. Она взволнованно и растерянно смотрела на него большими черными, такими неожиданно знакомыми глазами. Знакомыми были и ее смуглое лицо, и черные волосы, и стройная фигурка уже не девочки — девушки.

Манолакис больше не звал его. Дверь Арампадзисов закрылась.

— Космас! — сказала наконец девушка. — Как ты здесь очутился?

Она силилась улыбнуться, и Космас видел, что она тоже в смятении. Это придало ему бодрости.

— Да я и сам не знаю, Янна. Случайно… И вдруг такая радость…

Наступило продолжительное молчание. И на этот раз нашлась Янна. Она засыпала его вопросами: «Что сталось с таким-то? Когда ты приехал? Как гимназия?» Космас едва успевал отвечать. Неловкость быстро рассеялась, оба были очень рады.

Но когда Космас спросил, здесь ли она живет, Янна смутилась и сказала, что здесь живет портниха, которая шьет ей платье. Космас понял, что это неправда. Чтобы не ставить Янну в неловкое положение, он перевел разговор на себя и стал рассказывать о том, как попал в Афины, как поступил на работу в изюмную лавку. Рассказывал про Исидора, про Манолакиса, про то, каким образом оказался в этом доме. Темы этой хватило до самой остановки трамвая.

Янна сказала, что едет к своей тете. Сначала на трамвае до площади Аттики, оттуда на автобусе до Лиоссии, там снова на трамвае. Космас понимал, что Янна хочет отделаться от него. Возможно, войдя в трамвай через одну дверь, она выйдет через другую или спрыгнет на ходу, — кто знает, в чем замешаны Янна и ее отец, ведь он, наверно, подпольщик и живет нелегально. Кто знает, как сложилась с тех пор жизнь Янны, какие ветры носили ее, по каким тропам ступали ее ноги! Космас знал ее девочкой в черном школьном передничке, в белом кружевном воротничке, с маленькими косичками и зелеными бантиками — теперь перед ним была женщина.

Вышла ли она замуж? Этот вопрос вертелся у него на языке, но задать его Космас так и не решился. Да и к чему спрашивать? Скоро подойдет трамвай, он увезет Янну, и Космас никогда больше ее не увидит.

— Мы больше не увидимся, Янна?

Она не удивилась его вопросу.

— Завтра я уезжаю, Космас.

— Уезжаешь? Завтра?

— Да. Моя тетя…

Опять тетя! Эх, Янна! И почему ты не говоришь правду? Дело ведь не в тете, а в твоем отце. Ты связана с его таинственным миром, ты одна из спиц огромного колеса. Кто знает, куда ты сейчас идешь! И не делай вид, что рада нашей встрече. Тебя радуют лишь встречи с теми, к которым ты сейчас спешишь… Почему ты не говоришь мне этого, Янна?

Но вслух он ничего не сказал. И когда Янна стала объяснять ему, что тетя неожиданно заболела, Космас остановил ее:

— Я понял, Янна. Не нужно, я понимаю…

…И он остался один посреди площади, глядя вслед трамваю, увозившему Янну, хотя, наверно, Янны в трамвае уже не было. Она, конечно, выпрыгнула на ходу и теперь возвращается другой дорогой назад, в тот дом, где они встретились, входит в комнату рядом с комнатой Арампадзиса. Наверно, она там живет.

Только тут Космаса вдруг осенила запоздалая мысль, Тьфу ты, черт, ведь он мог поговорить с Янной об англичанине! Крис просил его установить связь с ЭАМ. А через Янну можно было связаться с кем-нибудь из руководителей, ну, хотя бы с ее отцом!