Афганский дневник

Концерт не состоялся — помешала апрельская революция.

Главную роль в захвате правительственных учреждений, радиостанций, президентского дворца сыграли танкисты бригады, где служил М. А. Ватанджар. Утром 27 апреля они подготовили к маршу свои машины, находившиеся на консервации, в 9.30 прервали телефонную связь между министерством обороны и бригадой, в 11.30 выступили к Кабулу.

Против восставших были брошены гвардия и десантники — «командос», которых танкистам удалось блокировать.

Восставшие обстреляли здание министерства обороны, но главный бой разгорелся у президентского дворца, охрана которого отклонила предложение о сдаче. В 16 часов начался обстрел дворца с воздуха.

Все это время в городе, продолжались поиски арестованных руководителей НДПА, их нашли и освободили только в половине шестого вечера. Через полтора часа городская радиостанция, где находился штаб восставших, сообщила о победе революции. Текст сообщения зачитали на языке пушту — М. А. Ватанджар, на дари — А. Кадыр.

Когда на сторону патриотов перешла еще одна армейская бригада, охрана дворца капитулировала. Но бывший президент, его родственники и слуги продолжали сопротивление. В перестрелке Дауд был убит.

…Осенью 1981 года на кабульском аэродроме я столкнулся со своим старым знакомым афганским военным летчиком Мухтаром Голем. Он прилетел в столицу повидать родственников, одет был в синий гражданский костюм, не расставался с темными очками: накануне заходил к авиационным ремонтникам, неосторожно нахватался у них «зайчиков» электросварки.

Мухтара встречала машина. Договорились, что он добросит меня до отеля «Спинзар», где я оставил свой чемодан и куда заглядывал то на час, то на день в перерывах между поездками по нашим военным лагерям. По дороге от аэродрома к «Спинзару», когда проезжали президентский дворец, Мухтар снял очки, вглядываясь в площадь перед дворцом:

— Какой это был день! Если б ты видел, какой это был день! Вчера еще — Дауд, темницы, а сегодня уже революция, по-нашему «инкилаб», сегодня свобода! Вся эта площадь — тысячи людей. Поют, обнимаются, пляшут. А тут прилетаем мы и на форсаже, в ста метрах над землей с разворотом уходим вверх. Какой полет, какой день! Если б ты видел!..

Вслед за праздником революции, о котором вспоминал Мухтар Голь, наступили трудовые будни. Новый высший орган государственной власти — Революционный совет провозгласил Афганистан демократической республикой. Председателем Ревсовета был избран Н. М. Тараки, его заместителем — Бабрак Кармаль.

Как и прежде, пять раз в день сзывали правоверных на молитву с кабульских минаретов муэдзины, в лавочках городского базара привычно дремали босые торговцы, по узким проулкам «зеленного», где продается зелень, рынка катили тяжелые тележки, налегая голой грудью на деревянные перекладины, бритоголовые хазарейцы; стайками бегали за европейцами, прося бакшиш, мальчики, ночами в центре города надоедливо выли бездомные собаки. Внешне после революции все оставалось как прежде. По сути же все до единого афганцы ждали перемен — одни с надеждою, другие со страхом.

Правительство Тараки не спешило с немедленной перестройкой сложившегося в течение веков уклада жизни. Опубликованная в мае правительственная программа «Основные направления революционных задач» наметила ряд социально-экономических преобразований, но осуществлялись они планомерно, без перегибов. В июле был принят декрет № 6, облегчивший для 11 миллионов крестьян многолетние задолженности ростовщикам и феодалам. В октябре — декрет № 7, предоставивший женщинам равные права с мужчинами, отменявший уплату калыма и ранние браки. В ноябре — декрет № 8 о земельной реформе, практическое осуществление которой началось в следующем, 1979 году.

Революционный настрой народа вызвал и ряд инициатив снизу: население добровольно вносило средства на строительство школ, молодежь безвозмездно работала по пятницам — в выходной для мусульман день, на некоторых предприятиях зародилось соревнование.

Важно было не оттолкнуть колеблющиеся слои народа, не оскорбить религиозные чувства верующих, не превратить инициативу самых сознательных в принудительную обязанность для всех.

Узурпировавший в сентябре 1979 года государственную и партийную власть Хафизулла Амин поступал по-другому.

…Часто вынимаю эту фотографию из своей «афганской» папки, подолгу рассматриваю. Обычное любительское фото — тускловатое (наверно, не хватало света или неправильно установили выдержку), белые поля волнисто обрезаны: тоже признак любительства. На белом — грязноватый след солдатского сапога, край фотографии надорван. В таком виде я и нашел ее, вытащив из кучи мятых бумаг на полу аминовского кабинета, в первые дни 1980 года. На фотографии, сделанной, наверно, кем-то из родственников или близких людей, Амин пожимает руку немолодой усталой женщине, передавая ей какой-то документ. Всматриваюсь в лица, но вспоминаю аминовский дворец, все то многое, что теперь с ним связано. Не только лично для меня связано…

Прежде этот дворец по праву назывался загородным, ныне же Кабул придвинулся к нему вплотную. 27 декабря 1979 года здесь, в трехэтажном, поднятом на крутые каменные террасы доме, завершилась авантюристическая карьера Амина. Говорят, что прожил он в специально отремонтированном и перестроенном для себя и своих многочисленных родственников дворце всего четыре дня. Ну что ж, страной он управлял тоже недолго, дел же успел натворить много.

Во дворец меня доставил офицер Фридрих Михайлович Бокарев, который, к моему удовольствию, оказался поэтом. Познакомились мы случайно, но потом почитали друг другу стихи, разговорились о литературе. Час был поздний, утром Бокареву надо было ехать в Кабул, а непрочитанных стихов оставалось еще много. Решили ехать вместе, заодно договорились, что Бокарев покажет мне дворец.

И вот асфальтированная дорога через шлагбаумы и посты спиралью поднялась на площадку перед главным дворцовым входом. Здесь стояли афганские грузовики, доверху груженные мебелью: здание освобождалось для нового ремонта. Внутри было холодно, в разбитые окна задувал ветер. Оба лифта не работали.

В правом крыле здания — просторный кабинет. Неровно висит люстра с каскадами граненых хрустальных подвесок, под нею большой письменный стол, на полу валяется множество бумаг, щепки, карандаши, книги.

Большинство других помещений невелики по размеру, но есть еще несколько просторных. И все с претензией на роскошь. Например, бывшая библиотека. В ней тоже беспорядок. Печать сообщала, что во дворце были убиты не только предатель революции Амин, но и некоторые его приспешники, оказавшие вооруженное сопротивление.

Постояв на окружающих дворец террасах, решили снова зайти внутрь, чтобы закрепить главное впечатление. Оно получалось двойственным. С одной стороны, великолепие, роскошь отделки. С другой — ее бутафорская фальшивость, мещанская тяга к яркому и эффектному.

По узенькой крутой лестнице поднялись на чердак. Он оказался неожиданно грязным, неустроенным. Беспорядочно валялись ящики с пыльными плафонами и лампочками. Шаткие дощатые мостики поднимались к люкам ржавых водопроводных резервуаров. Стропила подгнили, местами их поддерживали такие же трухлявые подпорки.

Там, внизу, — показная мещанская роскошь. Здесь, наверху, — затхлое убожество. Противоречиво выглядела последняя резиденция Амина, противоречивым было и его правление. Позер, широкоплечий лысеющий супермен, он никогда не скупился на эффектные, «революционные» фразы, пытаясь оправдать ими убийства своих политических противников, преступления против партии и парода. Его родственники получали высокие государственные должности, чиновники из ближайшего окружения — вдвое, втрое превышающие прежние оклады. Например, офицерам своей личной охраны Амин увеличил жалованье в десять раз! И все это делалось якобы на благо революции.