Партизанский фронт

В канун 20-летия освобождения Белоруссии от гитлеровских захватчиков Председатель Президиума Верховного Совета Белорусской ССР, Герой Советского Союза В. И. Козлов, бывший в годы войны секретарем Минского подпольного обкома партии и командиром крупного партизанского соединения, писал:

Впоследствии немецкое командование приступило к прокладке новой кабельной линии, но уже вдоль железной дороги, которая сильно охранялась. Однако эти работы в связи с летним наступлением советских войск и освобождением Белоруссии так и не были закончены.

Партизанские будни приносили нам новые заботы. В нашем лазарете на Палике около двух месяцев лежал партизан по фамилии, кажется, Мурзин. Только что встав на ноги, он, худой и обросший, слонялся по лагерю. Бойцы делились с ним последними крохами хлеба. В хозвзводе его потеплее одели. После каждой удачной нашей вылазки против врага он горько сетовал, что ему приходится пока отсиживаться в госпитале и не участвовать в истреблении гадов.

Кто мог предполагать, что это был первый гестаповский лазутчик, именуемый в гестаповской картотеке «Змеей».

Однако «Змее» явно не повезло. Едва проникнув в наши ряды, лазутчик, случайно подорвавшись на противопехотной мине, попал в госпиталь. Гестапо, потеряв с ним связь, решило, что засланный диверсант погиб, не выполнив задания. Выздоровев, предатель откладывал диверсию до восстановления сил, чтобы сразу же можно было бежать из лагеря и быстро добраться до ближайшего немецкого гарнизона. Наконец гестаповский наймит выздоровел и, набравшись сил, решил, что его час настал. Обстановка для выполнения задания была благоприятная.

Дело в том, что пробу пищи партизаны делали нерегулярно и часового у котла не выставляли. Это-то «Змее» и нужно было. Засыпать яд в котел ему ничего не стоило.

Коварный замысел вражеского агента был сорван совершенно случайно. В то утро, когда он засыпал мышьяк в общий котел, завтрак оказался приготовленным ранее обычного. Пока объявили подъем, повар решил накормить кота, путавшегося под ногами. Когда бойцы начали греметь у пищеблока пустыми ведрами, бачками и котелками, кто-то из них заметил кота, корчившегося в предсмертных судорогах. Почувствовав неладное, все насторожились. Вызвали врача. Он тут же установил, что завтрак отравлен смертельной дозой мышьяка.

Стало ясно, что яд в отрядный котел засыпал какой-то фашистский диверсант. Часовой, стоявший на рассвете недалеко от пищеблока, доложил, что погреться к огню под котлом приходили многие партизаны, но он не видел, чтобы кто-нибудь бросал что-либо в котел. Лишь когда, проверив людей, мы обнаружили исчезновение вражеского лазутчика, часовой припомнил, что и тот приходил к котлу.

Этот случай сильно насторожил нас. Ведь из-за нашей беспечности более двух месяцев отряду угрожал тайный удар, и только случайность спасла нас. С этого дня раз и навсегда на кухне был установлен самый строгий контроль. И это, как мы потом убедились, спутало карты гестапо, настойчиво тянувшего к нам свои тайные щупальца.

Но и враг не дремал. Он усиливал свою полицию и гестапо, комендатуру и службу регулирования, развивал сеть агентуры и вербовал провокаторов. День ото дня незаметно пробираться в Минск становилось все труднее.

Однажды с очередными заданиями в Минск ушли Галя Трифонова и Ирма Лейзер, которая в совершенстве владела немецким языком. Ушли и в срок не вернулись. Я и начальник разведки еще раз тщательно проверили маршрут их следования, сверили с образцами дубликаты сделанных для них паспортов и пропусков. Все как будто было в порядке, а девушки так и не вышли на условленное место. Посланный по их следам человек вернулся ни с чем.

Не знали мы тогда, что всему причиной была небольшая записка-донесение вражеского лазутчика, отправленная из отряда.

Предательский донос быстро полетел через полицая в Логойск, а затем в Минск. Гораздо позже нам стало известно, что в ней сообщалось:

Три дня охотились гитлеровцы и их тайные агенты за партизанками и наконец напали на след ничего не подозревавшей Ирмы Лейзер. У квартиры ее родителей замаскировался круглосуточный пост. Агенты гестапо, оснащенные портативными рациями и фотоаппаратами, день и ночь караулили у дома и, как тени, преследовали ее и всех вышедших из квартиры. Каждый, даже самый случайный, контакт Ирмы с любым человеком фиксировался, и за этим человеком тотчас же тянулся «хвост». Позже Ирма рассказывала, что сначала она даже не видела «типов», следовавших за ней. Зажав покрепче коричневую сумку, она радовалась тому, что удается оставаться в Минске незамеченной. Но постепенно ею качала овладевать смутная тревога. Несколько раз она замечала за своей спиной одних и тех же людей. Сначала Ирма гнала от себя все подозрения, решив, что это какие-то жулики. Но потом, столкнувшись при выходе из часовой мастерской лицом к лицу с одним из шпиков, не выдержала и спросила:

— Что вы хотите от меня, молодой человек?

— Я свой, — сказал он шепотом, — берегитесь, за вами давно следят.

— Шутник-человек! Кому это я нужна? — внешне спокойно ответила она и направилась вдоль улицы. Времени на долгие размышления не было. Если это даже провокация, решила она, то все равно о ней кто-то и что-то знает… Значит, надо немедленно уйти от преследования. Но как?.. «Четверг — базарный день», — вдруг мелькнуло у нее в голове, и она быстро повернула в сторону рынка, надеясь затеряться в толпе.

Ирма волновалась. В голове проносились страшные мысли, возникло много неясных вопросов… Больше всего ее тревожила мысль о том, не раскрыла ли она врагу партизанские явки? Переходя улицу, Ирма посмотрела назад. В тридцати-сорока метрах за ней шел уже известный субъект. По другой стороне, то и дело оглядываясь, брел его напарник. На некотором расстоянии от него шагал еще один детина с небольшим чемоданчиком.

Невольно ускорив шаг, Ирма наконец оказалась на базарной площади. Окунувшись в шумную толпу, партизанка начала быстро протискиваться сквозь бурлящий человеческий водоворот к центру базара. Затем, присоединившись к группе женщин, почти бегом направилась к переходу через железнодорожное полотно. Перебежав дорогу, оглянулась. Сзади никого не было. Не теряя ни секунды, девушка добежала до ближайшего перекрестка и свернула в узкий переулок, по сторонам которого изредка виднелись уцелевшие деревянные домики, утонувшие в снежных сугробах. Забежав в первый же открытый двор, Ирма, едва переведя дух, остановилась и чутко прислушалась. Со стороны площади неслись крики, гул автомашин и вой сирен. «Облава! — поняла она. — Надо скорее уходить».

Утопая в глубоких сугробах, бросалась Ирма из одного переулка в другой. Ей предстояло пробраться почти через весь город, с юга на северо-восток…

Неизвестный юноша, сообщивший Ирме об опасности, фактически спас ее. Еще на подступах к базарной площади, догадавшись о замысле девушки и в душе радуясь за нее, он решил не мешать ей. Когда она повернула за угол и скрылась в толпе, он не спеша дал сигнал напарнику подтянуться, а сам сделал вид, что ринулся в толпу. Вскоре он вынырнул из нее и виновато доложил гитлеровцу, что партизанка где-то потерялась. Спустя несколько минут над площадью завыли сирены. Началась облава. Гестаповцы целый день искали Ирму по всему городу.