Крымскй щит

— И тебе того же… — спрыгнул с облучка Серёга. — Ты что, по-русски совсем не рубишь?

— Нет, почему? Понимаю, конечно… — смутился парнишка. — Просто…

— Понятно… — кивнул Хачариди. — Обос… Переволновался, в общем. Много вас тут?

— Ещё командир, он ранен, много крови потерял… — потащил его за рукав Родригес к развалинам котельной, но Серёга вырвался.

— Володька, помоги малому! — распорядился он, выхватив у Володи пулемёт и жестянку с обоймами. — А я пока этих постращаю…

…А испанцев мы вытащили. Вывезли на телеге почти до того же самого места, где ты её отнял у старика на дороге. Почти все патроны расстреляли, отгоняя настырных румын, которым ну очень хотелось достать то ли нас, то ли испанцев. Орлик тянул и тянул, и только когда увидел хозяина, подогнул передние ноги, а потом свалился и забился в агонии. Не знаю даже, сколько в него пуль попало…

Дальше пробирались пешком, майор их держался неплохо, хоть и всё темнел лицом, а скоро на выручку подоспели наши…

No volaran! [15]

— Ну, что ж… — Фёдор Фёдорович поскреб пальцами в куцей каштановой бородке, внимательно разглядывая карту из планшета майора Боске. — Раз уж вас интересует перегон между Джанкоем и Владиславовкой… — Беседин ткнул в карту тупым концом карандаша. — Пожалуй, есть у меня один кадр, который мог бы решить, если не всё, то многое…

Беседин откинулся от стола и поднялся с лавки. Подошёл к чугунной буржуйке, которая с невероятным упорством следовала за ним с самого 41-го года, даже когда очередная передислокация партизанского отряда откровенно походила на бегство и теперь с жаром «оправдывала доверие», а также отнюдь не лишнее место, которое она занимала в штабной телеге или, как во время последнего отступления, в волокуше.

Погрел руки над малиновым пятном раскалённого чугуна и наконец продолжил:

— Но для этого я сначала должен связаться со штабом бригады.

— Это долго? — спросил Мигель.

— Может, и долго, майор, но обязательно… — Беседин потёр горячие ладони. — Видите ли, речь идет о глубоко законспирированном подполье как раз на этом участке железной дороги, но я, в общем-то, даже имею к ним сравнительно свободный доступ… Одним словом, знаю я человечка, с этим подпольем связанного, но… — Фёдор Фёдорович пожал плечами. — Без санкции командования я не имею права. Очень уж ценные это люди, майор, хоть сами они составы под откос, конечно, и не пускают, а только статистику грузоперевозок ведут, но…

— О, я понимаю… Теодор… Фьодор Фьодорович… — поморщился Боске, лелея за пазухой козьего тулупчика простреленную руку. — Статистика, это, конечно, очень серьёзно. Но ведь нас как раз для того и прислали, Фьодор Фьодорович. Подвести кое-какой дебет под эту бухгалтерию. Довести работу ваших товарищей, так сказать, до логического завершения…

Беседин внимательно посмотрел на испанца через плечо, снова пощипал бородку и, проворчав под нос невнятно:

— В конце концов партизаны мы или козе барабан… — махнул рукой. — И то правда, кой чёрт смысла в разведке, если потом не воевать. Сведу я вас…

Командир отряда вернулся к столу и кликнул:

— Вестовой!

Ничего не случилось.

— Вестовой! — рявкнул командир так, что смигнул огонёк в керосиновой лампе, бросающей красноватые блики посреди карты.

Фёдор Фёдорович смущенно кашлянул в кулак и позвал негромко:

— Иннокентий, твою в Гитлера!..

— Я, дядь Фёдор! — Из-за брезентового полога объявился «Иннокентий» лет тринадцати, с физиономией, изрядно перепачканной золой.

— Ты что, тетеря, не слышишь, тебя командир зовёт?.. — проворчал Беседин.

— Меня?! — изумился мальчишка, ткнув себя в грудь надгрызенной печёной картофелиной.

— А то кого?

— Вестового какого-то, я его не знаю…

Переглянувшись с майором, который также не сдержал улыбки на смуглом лице, Беседин покачал головой.

— Ну и видишь ты тут его?

— Кого?.. — шмыгнул носом пацан, начиная теряться.

— Вестового…

— Не-а… — затравленно оглянувшись кругом, констатировал Кешка.

— Значит, не дозвался… — вздохнул Беседин. — Ну, тогда кликни мне комиссара, где он там…

Яблоневый сад хозяйства им. Калинина находился достаточно далеко за Шкуровской, километрах в трёх, и в этом году никем толком не убирался. Когда-никогда случалось нашествие жителей соседних сёл, но и те после поголовного отселения особо не рвались приближаться к железнодорожному узлу: себе дороже — посты полицаев на каждом шагу, патрули полевой жандармерии то и дело стрекочут тяжёлыми БМВ и «Цюндапами» по просёлкам…

Звучно, по-лошадиному, хрупнув увядшим с одного бока, но всё ещё солнечно-жёлтым яблоком, Давид Далиев оторвался от щели в дощатой, неконопаченой стене весовой, с сожалением посмотрел на огрызок.

— Пойду, пройдусь так, на всякий пожарный…

— Когда ты их уже нажрёшься? — бросил через плечо Малахов. — Как порося, ей-богу.

— Э-э, слушай… — начал было полемику Давид, но Сергей Хачариди, старший группы, посмотрел на обоих друзей-врагов выразительно-хмуро.

Пожав плечами, осетин вышел на грузовую эстакаду весовой и исчез в полудённом сумраке дождевой мороси, — то дымчато-серой, то пронизанной золотистыми струнами холодного солнца. Раскидистые деревья в этой кисее казались рукастыми призраками…

— Тут, на перегоне, поворот идёт… — продолжил «Черепанов», тыча узловатым пальцем в сложенную карту. — Он не такой крутой, но насыпь тут высокая, потому как над заболоченной поймой. Тут машинисты и без всякого семафора притормаживают. Был случай в 38-м… — пояснил он Мигелю. — Машиниста, молодого парнишку, стахановца, матерь его, тогда чуть НКВД не забрала как вредителя… за рекорд скорости, а оказалось — насыпь просела.

Майор Боске не слишком ясно понял, сошел-таки паровоз с рельс или нет, но понимающе кивнул.

— Теоретически, здесь можно произвести эффективное минирование, но… — подпольщик с сомнением покачал головой. — Подойти к насыпи, не вызвав подозрения охраны поезда, может разве что коза или корова какая. И то сама, без пастуха. Был случай, с платформы охранения столетнего деда-пастуха с пулемета жахнули… Так-то вот… — «Черепанов» развёл руками. — А на саму станцию, товарищи, — не в первый раз уже завёл он по новой, будто порядком заезженную пластинку, — вам не пробраться, тут и тыкаться нечего, тут после прошлых диверсий вашего брата кругом ждут.

Майор снова рассеянно кивнул, барабаня пальцами по покосившемуся дощатому столу и думая о чём-то своём.

— Значит, только с одной стороны нас и не ждут, отец? — спросил вдруг Сергей Хачариди, все это время, казалось, занятый только безопасностью встречи диверсантов с подпольщиком — то в оконный проём с битым стеклом выглянет, то на грузовую эстакаду выйдет, пройдётся до угла.

Вроде бы и не прислушивался даже к беседе, так что «Черепанов», впервые услышав голос смуглого парня, не расстающегося с пулемётом на плече, недоуменно уставился на него поверх очков в круглой оправке.

— Это ж с какой такой стороны… сынок? — спросил он, скептически хмыкнув.

Было «Черепанову» — в миру Александру Ерофеичу Чирьину, старшему машинисту маневренной бригады ж/д узла «Шкуровская» — всего-то лет пятьдесят. Но, пропечённое огнём паровозной топки, изрезанное встречными ветрами, лицо его казалось куда старше своего эксплуатационного срока. Седые косматые брови над круглой оправкой очков и пергаментная лысина над резкими складками лба только усугубляли это впечатление.

Впрочем, поскольку Хачариди не было и тридцати, то в сыновья «Черепанову» он и впрямь вполне годился.

— Что вы имеете в виду, Сергей? — очнулся наконец от своих раздумий Мигель.

— Я говорю… — Серёга, сняв пулемёт с плеча, приставил его к столу. — Ждут нас отовсюду, это так. Но ведь прямо на платформе станции нас не ждут?

Мигель переглянулся с подпольщиком; оба воззрились на Везунчика равно непонимающе.