Воробушек

- Девяносто три… - она положила последний цветок, и ее лицо озарилось внезапной радостью. - Здесь девяносто три! Посмотрите, люди, здесь девяносто три гвоздики, и все они живые. Ну посмотрите, люди…

С огромной охапкой цветов она подходила к каждому человеку и предлагала потрогать и убедиться в том, что они на самом деле живые. Она медленно обходила всю комнату, и от этого тягостного вида самые суровые и сдержанные мужчины не могли сдержаться от рыданий. Кто-то отвернулся к стене, чтобы не видеть материнского горя…

- Все… У Николаевны крыша поехала, - захлебываясь, почти выкрикнул один из стоявших у стены мужиков и выбежал во двор.

На это никто не обратил внимания. Все понимали, какое огромное горе свалилось на хрупкую мать…

- Ну вот, Сашенька, ты видишь - все говорят, что цветы живые… И их девяносто три штуки… Значит, ты живой… А ты лежишь как мертвый… - Нина Николаевна говорила с сыном ласково и тихо, но вдруг ее голос перешел на крик. - Нет!!! Ты живой!!!

После короткого молчания мать робко спросила:

- А может, ты просто спишь?.. Давай-ка я тебе колыбельную спою… Твою любимую…

Она медленно рассыпала цветы по гробу, склонилась над изголовьем и, положив правую руку на лоб сына, тихо запела:

- Месяц над нашею крышею светит, вечер стоит у двора. Маленьким птичкам и маленьким детям спать наступила пора. Завтра проснешься, и ясное солнце снова взойдет над тобой. Спи, мой воробушек. Спи, мой сыночек, спи, мой звоночек родной. Спи, моя крошка, мой птенчик пригожий, баюшки-баюбаю…

Пусть никакая печаль не тревожит детскую душу твою. Ты не узнаешь ни горя, ни муки, доли не встретишь лихой Не допев куплет, мать тихонько заплакала… Ее плач становился сильнее, но внезапно прекратился, и она продолжила петь, вытирая ладошкой слезы с лица:

Спи, мой воробушек, спи, мой сыночек, спи, мой звоночек родной. Спи, мой малыш. Вырастай на просторе. Быстро промчатся года. Белым орленком на ясные зори ты улетишь из гнезда…

Перед ее глазами вдруг появился образ Саши из его далекого детства…

Тога лежащий в кроватке трехлетний мальчуган при этих словах схватился ручонкой за ее большой палец, лукаво посмотрел на нее и засмеялся беззаботным детским смехом:

- Не-е-т. Я на небо один не полечу-у-у… я и тебя с собой возьму… вместе полетаем по небу и обратно прилетим.

От его слов мать улыбнулась:

- Когда ты вырастешь, то из гнезда полетишь один.

- Не-е-ет, - упрямо пролепетал малыш, когда я вырасту, то и тебя с собой возьму. Полетаем по небу и обратно прилетим… Будем только вдвоем летать…

Тогда она только лишь счастливо рассмеялась. А сейчас эти воспоминания еще большей болью жгли ее сердце. Она не выдержала и зарыдала, уронив голову и руки на грудь своего мальчика… Плачущий отец положил руку на ее плечо, чтобы хоть как-то успокоить и привести в чувство обезумевшую от горя мать.

Вздрогнув всем телом от его прикосновения, она резко выпрямилась и, заглушая всех, громко закричала:

- Нет!!! Он живой! Он сейчас проснется и встанет… Сыночек, вставай… Ну, вставай же!.. Дай-ка я тебе помогу!.. Вот так. О-О-О.

Она попыталась приподнять сына из гроба, подложив левую руку под его шею и плечо и прижимая правой рукой его лицо к своей груди. Несколько человек бросились к ней, чтобы остановить ее. Но, подняв сына, мать вдруг почувствовала пальцами леденящий холод и восковую податливость его щеки…

Она медленно опустила сына и с ужасом посмотрела на свою руку, покрытую какой-то странной жидкостью. Не давая ей опомниться, подскочившие люди развернули ее за плечи и с силой увели мать на кухню, чтобы отпаивать ее валерьянкой.

На третий день состоялись похороны. Всю дорогу гроб с телом погибшего лейтенанта несли на руках односельчане, друзья, сослуживцы.

Несли гроб пожилые мужики, всю жизнь знавшие деда с бабкой, отца с матерью и Сашку с момента рождения.

На своих руках нес своего бывшего ученика учитель физкультуры, который впервые научил первоклассника Сашку Винокурова подтягиваться на перекладине.

Своего друга несли деревенские парни, с которыми Сашка бегал купаться на речку, ходил на рыбалку, гонял на мотоцикле.

Своего защитника нес Афганец-любитель зеленого змия, как-то в пьяной драке слегка ранивший ножом одного из своих противников, и тогда курсант-десантник поручился за него перед милицией и тем самым спас ветерана от чрезмерно сурового и неминуемого уголовного преследования.

Нес своего боевого товарища и рослый майор из штаба 8-го батальона, который тоже принимал участие в штурме осажденного Первомайского 15 января и теперь провожавший погибшего лейтенанта в его последний путь.

Вслед за гробом шли безутешные в своем горе родители, бабушка и многочисленные родственники. Деда-фронтовика окончательно разбил паралич, и он остался лежать на кровати один в опустевшем доме…

Нескончаемым потоком шли соседи, друзья, школьные учителя и ученики, знакомые односельчане и совсем незнакомые люди из окрестных деревушек.

Казалось, огромное людское горе обрушилось не только на семью убитого офицера, но и на каждого жителя этого исконно русского края.

Траурная процессия из скорбящих людей была такой большой, что она растянулась сплошным потоком от кладбища до дома. А люди продолжали прибывать и прибывать. Не осталось ни одного равнодушного человека, кто не пожелал бы навеки проститься со своим геройски погибшим земляком…

Единственным представителем официальных властей на деревенском погосте оказался пьяненький районный военком, который едва держался на ногах. Стоя у свежей могилы и гроба, он хотел произнести официально-дежурные фразы о глубоком соболезновании, высоком чувстве воинского долга перед правительством и государством, но заплетающийся язык не мог произнести что-то внятное и членораздельное, единственным, что наконец-то он смог выговорить, было то, что погибшего лейтенанта никто не отправлял в Чечню…

Неизвестно, что почувствовали люди после этих слов, но пьяного военкома тут же выволокли за пределы кладбища и на его служебной машине отправили подобру-поздорову.

А прощавшиеся с погибшим героем люди говорили простые, но идущие от самого сердца слова о том, каким замечательным человеком, другом и товарищем был АЛЕКСАНДР АЛЕКСЕЕВИЧ ВИНОКУРОВ, павший в смертельном бою 18 января 1996 года. Слышались проклятья в адрес чеченской войны, развязавших ее нелюдей, до сих пор продолжающих отправлять на эту бойню самых лучших сыновей России.

Проклинали и Салмана Радуева вместе с его боевиками, совершивших нападение на соседний Дагестан…

- Когда гроб стали медленно опускать в могилу, на мгновение все замерло вокруг, а затем мороз по коже пробежал у каждого присутствующего от страшного дикого крика стоящих вокруг женщин:

- Сашенька-а-а-а! Не пущу…

Закричала мать, пытаясь броситься вслед за сыном в могилу…

Маленькую женщину с трудом удержали стоявшие рядом и рыдающие бабушка и невеста, а затем и подоспевшие мужчины…

Первая горсть земли с глухим стуком ударилась о крышку гроба, и вскоре вырос свежий могильный холмик, навсегда похоронив под собой одного из достойнейших сыновей России.

Уже на поминках заплаканная мать обратилась к майору, указывая на сидящего рядом с ним молодого лейтенанта:

- Марат, а что же ваш товарищ ничего не ест, не пьет?

Майор еще вчера заметил то шоковое состояние, в котором находился его сослуживец, и на правах старшего уже приказал ему:

- Так, Александр, выпей-ка хоть одну рюмку… Надо выпить!.. За упокой…

Услыхав имя, мать невольно вздрогнула, и слезы вновь выступили на ее глазах. Вытирая их кончиком черного платка, она с печальной улыбкой попросила его:

- Сашенька, ну, пожалуйста, выпей за упокой души… моего сыночка…

Молодой лейтенант, с трудом пересиливая себя, выпил полную стопку водки и заел кусочком блина. Все эти три дня он совсем ничего не ел и не пил от этого нервного потрясения и душевного волнения, которые он испытал от всего увиденного. До прибытия в Дареевичи он и не мог представить себе, что смерть одного человека может обернуться таким огромным и ужасающим горем не только для отца, матери, сестры, деда с бабкой и других родственников, но также для великого множества знакомых и совсем незнакомых людей, проживающих в этой и близлежащих деревнях. Но более всего молодого офицера поразили страдания и скорбь матери, потерявшей своего единственного сына… Невольно он представлял на ее месте свою маму, если не дай-то Бог погибнет и он…