Белые ночи

На две тысячи километров — от полуострова Рыбачьего до Ладожского озера — протянулся Карельский фронт. Линия его обороны не была сплошной. Противники построили узлы сопротивления на важнейших дорогах, на господствующих высотах — словом, там, где прорыв был наиболее вероятен. Открытые фланги надежно защищались глубокими озерами, топями и болотами. Зимой они скованы льдом и покрыты снегом.

В летнюю же пору разливаются на десятки километров, и, если затоплены все дороги, каждый опорный пункт неприятеля превращается в неприступную крепость.

…Дождь все еще лил. Закончив сборы, минеры вышли в рейд. Большие серые тучи обволакивали небо. С сердитым шумом качались сосны.

Одеты минеры были легко, даже телогреек с собой не захватили. Поверх гимнастерок набросили на плечи зелено-желтые маскхалаты. Вооружились автоматами, гранатами и финками. В заплечных мешках была взрывчатка.

Капитан Разумов, проводив разведчиков до лесного озера, на прощанье пожал им руки:

— Верю, не подведете!

— Будьте спокойны, товарищ командир!

Давно разведчики скрылись в лесу, а капитан все еще стоял, задумавшись.

Разумов уже в летах. Волосы его покрылись сединой. Он много повидал на своем веку и, как говорится, свое взял у жизни. А его хлопцы, исключая Грая, хотя и выглядят вполне взрослыми людьми, еще не успели опериться. Все у них впереди: и жизнь, и любовь, и служба. Кончится война, станут работать, учиться. Да, после войны… А сегодня он проводил их в дальнюю, опасную дорогу. Очень возможно, что не все вернутся. В самое пекло ушли.

Обычно Разумов сам участвовал в операциях и не был склонен к подобного рода размышлениям. Ответственное задание захватывало его всего. Иное дело сейчас. Они ушли — он остался.

Капитан в глубокой задумчивости достал из кармана брюк алюминиевый портсигар с изображенным на крышке орденом Отечественной войны. Присев на камень, не спеша закурил. В воздухе, освеженном прошумевшим дождем, поплыли кольца синего дыма.

Разумову был особенно дорог Джигангир Мубаракшин, многим напоминавший его погибшего сына. Провожая солдат на опасное задание, Разумов всякий раз испытывал за Джигангира особую тревогу. Он — круглый сирота, и это хорошо известно капитану. Если бы Джигангир согласился, можно было бы его и усыновить…

Капитан улыбнулся — вспомнилось прошлое.

…Случилось это осенью 1941 года.

Пустынные поля были покрыты рано выпавшим снегом. По стальным путям непрерывно мчались на фронт поезда. Как только эшелон прибывал на станцию, его окружали ребятишки. На красноармейцев смотрели с восхищением и нескрываемым любопытством.

— Дяденька, а вы были на фронте?

— Фашистов били? — сыпались вопросы.

Однажды, когда эшелон шел по землям Татарии, в вагоне обнаружили «зайца». Он забился в уголок под нижними нарами и спокойно дремал. Опанас потом рассказывал:

— Слышу, кто-то дернул меня за конец обмотки. Какой там балбес шутит? — рассердился я.

В ответ из-под нар послышался детский голосок:

— Дяденька, есть хочу…

— Что?! — удивился я и, наклонившись, заглянул под нары. — Эй, кто там? Вылезай скорей, чертенок! Братцы! Смотрите-ка: в нашем вагоне — «зайчик!»

Мальчишку окружили солдаты. А тот, видимо, был не из робкого десятка, на все вопросы отвечал бойко.

— Дядя! — обратился он к Опанасу. — Я же сказал, есть хочу. Почему не даете?

Дружный хохот заглушил детские слова.

Мальчик настойчиво требовал:

— Дядя, дайте поесть!

Опанас потрепал мальчонку по спине и предложил ему сухарей.

— Вкусно, браток?

— У-гу! — отвечал паренек, грызя хрустящие сухари острыми, как у мышонка, зубами.

— Как зовут-то?

— Джигангир.

— Как, как? Джиган, говоришь?

— Не Джиган, а Джи-ган-гир.

— Что это за мудреное имя? Стой-стой, стало быть, из Казани?

— Да, дяденька, из Казани.

— Коли так, будем звать тебя Абдулкой.

— Нет, дяденька, не зовите так. «Абдулка» мне не нравится. Мое имя совсем нетрудное: Джи-ган-гир.

Опанас полушутя, полусерьезно повторил несколько раз незнакомое имя. Солдаты покатывались со смеху:

— Смотри, смотри! Малый Опанаса уму-разуму учит.

— Дяденька, а вы петь умеете? — неожиданно спросил Джигангир.

И, не дожидаясь ответа, запел неокрепшим мальчишеским голосом:

От удивления белесые брови Опанаса вскинулись кверху. С минуту он безмолвно смотрел на мальчика, а затем мощным голосом подхватил песню родной земли. Его поддержали остальные. Сильные солдатские голоса заглушили негромкое детское пение.

На одной станции в вагон вошел Разумов, он был тогда еще в чине лейтенанта, и из рассказа Опанаса Грая узнал обо всем случившемся. Разумов заметил в зеленоватых глазах Опанаса хитринку.

— Скоро станция Мелекесс. Мальчика надо ссадить. Не с балаганом едем.

— Слушаюсь, — ответил Опанас, решив, что не следует заводить серьезный разговор с командиром в присутствии всех. Когда Разумов спрыгнул с подножки вагона, вслед за ним соскочил и Опанас. На платформе он догнал лейтенанта:

— Разрешите обратиться, товарищ лейтенант.

— Обращайтесь.

— Товарищ лейтенант, — проговорил Опанас непри вычным для него умоляющим голосом, — пропадет же, наверняка пропадет!

— Кто пропадет?

— Паренек, товарищ лейтенант. Никого из родных не осталось. Отца на границе, убили, мать погибла при эвакуации из Западной Украины в Казань. В Казани они жили, а в сороковом отец переправил их к себе.

— Сын чекиста, стало быть?

— Так точно, товарищ лейтенант, сын чекиста. Добрый хлопец. Может, толк выйдет.

Шумно задвигались вагоны, и слова собеседников потонули в грохоте. Наконец, Разумов, подумав, спросил:

— Вы знаете, товарищ Грай, куда мы едем?

— Так точно, товарищ лейтенант.

— В таком случае чего же хотите?

— Мальчика надо взять с собой. Нехай будет сыном полка. Пока старшине отдадим, а там видно будет.

Эта мысль показалась Разумову заманчивой. Ведь в истории русской армии, таких «сыновей» немало.

— Пусть станет сыном полка, товарищ лейтенант, — повторил Опанас, непременно желая добиться своего, — Я вас очень прошу. Чем черт не шутит, может, разведчик из него выйдет толковый. Глаза юркие, бегают по сторонам. Сам такой шустрый!

И судьба Джигангира определилась. Его оставили в эшелоне. Без труда подыскали все, что нужно: полушубок, ушанку, гимнастерку, валенки. Однако только ушанка да валенки пришлись ему впору. Но и это не беда: нашлись умелые руки, в тот же день Джигангир был одет с иголочки. От радости он ходил сам не свой. Но больше всего понравился ему жёлтый ремень с пряжкой.

С любовью и гордостью поглядывал теперь Опанас Грай на приемыша. Но по вопросительным взглядам паренька он понял, что тому еще не хватает чего-то.

— Ну-ка, говори, чего надо?

— А винтовку когда?..

Рассмеявшись, Грай похлопал мальчика по спине:

— Винтовку? Ее, брат, получишь, когда немного подрастешь. А не то приклад до земли доставать будет, по уставу этак не положено.

Слышать, что он мал и не может носить винтовку, обидно, но Джигангир был не из таких, кто унывает при первой неудаче. «Если здесь не дали, на фронте получу или сам найду», — решил он. А пока можно подождать. Разве плохо, когда у тебя ремень с пряжкой и сверкающий котелок? Или самому сходить на кухню, принести ужин, поесть, а потом по-солдатски спрятать ложку за голенище сапога?

На фронт ехали долго, чуть ли не целый месяц. Чтоб не сидеть без дела, Опанас Грай учил паренька солдатской науке.

— Ты теперь воин Красной Армии. К старшим и командирам обращайся только с разрешения. Скажем, нужен тебе командир отделения. Докладываешь так: «Товарищ сержант, разрешите обратиться?». Если разрешит, будешь докладывать, не разрешит — не будешь. В пререканье не вступай. Носом не шмыгай, руками не маши. Понял?