Опаленная юность

«Катюша! Заводят „Катюшу“!» — подумал он. Но слова были чужие, незнакомые.

Чуриков поднялся с земли, не таясь пошел во весь рост, вошел во двор, размахнулся, и в то же мгновение два оглушительных взрыва оборвали знакомую мелодию.

«Вот вам, подлюки, русский язык, вот вам наша „Катюша“!»

Как Чуриков вернулся обратно, он не помнил. Все произошло молниеносно. Только бешено стучало сердце и горели ободранные о шифер крыши ладони.

Он разыскал свои сапоги и спустился вниз под аккомпанемент жесточайшего фашистского обстрела. Когда поутихло, он как ни в чем не бывало подошел к старшине и отдал свои трофей.

Откуда автомат? — отрывисто спросил старшина.

— Купил за два взгляда. Пошукал, словом!

Но старшина не любил шуток.

— Говори без брехни!

— Около двери дохлый фриц лежит, ну, и взял у него патронов-то у нас мало.

Старшину это объяснение удовлетворило, а Чуриков, охватив широченную спину Тютина, шепнул, осторожно косясь на старшину цыганским глазом:

— Ты, Гриша, зря патроны не жги, стреляй метче!

Утром гитлеровцы пошли на штурм. Четыре раза наваливались они на изрешеченное школьное здание и всякий раз откатывались обратно, оставляя десятки трупов. Перед пятой атакой долго бил миномет и, захлебываясь, тараторил тяжелый фашистский пулемет. Мины летели сериями, две из них разворотили крышу, наблюдателя волной выбросило на землю. Второй наблюдатель был убит наповал крупным осколком. Одна мина, влетев в окно, разорвалась в классе, который оборонял взвод Бельского. Взрывом разметало бойцов, осколками сорвало кожу на лбу у лейтенанта Бельского, ранило в мякоть руки Родина, убило бойца, прибывшего с последним пополнением. В класс вошел Быков с перевязанной головой, без фуражки.

— Как дела? Зацепило? Готовьтесь, сейчас пойдут!

Как бы подтверждая его слова, раздалось дикое улюлюкание, свист, замелькали лягушечьи маскировочные накидки — гитлеровцы начали пятую атаку.

— К бойницам! — скомандовал Бельский. — Одиночными — огонь!

Бобров, Каневский, Захаров стали рядом. Бобров сначала стоял на коленях, скрываясь за выступом, но так стрелять было неудобно, и он вытянулся во весь рост. Стрелял он неплохо: быстро уложил троих. Внизу раздалось несколько взрывов, и наверх хлынули обсыпанные известковой и кирпичной пылью красноармейцы.

Гитлеровцы, взорвав стену, бросились в пролом и захватили первый этаж. Весь взвод, оборонявший этаж, погиб. Гитлеровцы упорно рвались вверх, но ружейно-пулеметный огонь сметал их. Бельский отправил отделение Иванова вниз, на помощь командиру роты. Первым на третий этаж вбежал Кузя, здесь его задержали: дальше идти было нельзя немцы. Фашисты держали лестничную клетку под непрерывным огнем. Били трассирующими — огненные стрелы метались по зданию, пули плющились, рикошетили, с воем проносились над головами.

— Всё! — крикнул Каневский, показывая пустой пулеметный диск. — Амба!

Тютин перехватил пулемет обеими руками, изготовясь для рукопашной. Быков, Бельский и командир второго взвода выхватили пистолеты. Стрельба прекратилась.

— Накапливаются, — прохрипел Быков. — Эх, выпить бы!

Чуриков протянул ему фляжку. Быков приложил ее к сухим губам, но тотчас, страшно выпучив глаза, отдернул.

— Крепок? — участливо поинтересовался Чуриков. Жаль, закусить нечем.

— Какая гадость! — Командира роты передернуло. — Я ее в жизни не пил. Водички бы!

Чуриков пожал плечами.

— Товарищ сержант, подсчитайте, что у нас осталось.

— Есть! — отозвался Иванов.

Бельский, бледный, сидел на полу. Его мутило, сильно кружилась голова, из ушей шла кровь. Другой лейтенант был новенький, и Быков к нему еще не привык.

— Товарищ старший лейтенант! В строю двадцать один красноармеец, один младший сержант, старшина, три командира, четырнадцать тяжело раненных, доложил Иванов.

— А легких?

— Чего там! — Иванов махнул рукой. — Все легкие! ото не в счет. Гранат три, патронов по обойме.

— Н-да. — озадаченно протянул Быков, просматривая полупустую обойму пистолета.

— У меня еще полдиска! — Чуриков тряхнул трофейным автоматом.

— Н-да… — повторил Быков. — Ситуация!

— Есть еще шанцевый инструмент, — скромно сказал Родин.

— Лопатка солдатская? Что ж, в таком деле все сгодится… — И, как бы между прочим, командир роты добавил — Помни, ребята, в плен не сдаваться!

Никто не ответил ему. То, что сказал командир, разумелось само собой. Только Бельский, постанывая от разламывающей голову боли, прерывисто сказал:

— Нам… в плен… не положено!

И эти избитые слова, которые так не нравились бойцам, были встречены сейчас молчаливым одобрением.

— Товарищ командир! — тревожно крикнул красноармеец. — Танки!

— По местам!

Из забаррикадированных окон бойцы увидели мощный лоб среднего танка, шевелящийся хобот орудия с раструбом дульного тормоза. Блеснул огонек, танк в упор ударил по школе, снаряд пронизал здание насквозь.

«Почему он еще не стреляет? — мучительно думал Быков, — прицеливается, что ли?»

Но танк, помедлив, ударил еще и еще, разворотив верхний этаж. Вновь раздалась бешеная стрельба, сливавшаяся с многоголосым криком штурмующих. На лестничную клетку вбежали гитлеровцы. Изогнувшись, Кузя метнул в них гранату, Быков бросил вторую.

— Последняя! — крикнул Иванов. — Последняя — нам!

— И эту им!

Последняя граната лопнула вблизи, засыпав красноармейцев щебнем.

В едком дыму угадывались силуэты в касках. У Быкова кончились патроны, он швырнул пистолет в голову ближайшего немца и промахнулся. В эту секунду Бельский бросился навстречу фашистам с пистолетом и уложил пятерых.

Заваленная трупами площадка опустела, на миг наступила тишина, и вдруг внизу загрохотали сотни автоматов и грянуло «ура». В село вливалась русская пехота, взмыленные артиллеристы на рысях выкатили орудия, и черноусый командир батареи заорал на всю передовую:

— По фашистским гадам — ого-онь!

Негромко хлопнул залп, и два огненных копья вонзились в бок танка. Танк вздрогнул, взревел, закрылся густым жирным дымом, загудел костром жаркого пламени.

— За мной! — закричал Быков. — Бей фашистов!

Группа окровавленных, грязных, обросших бойцов ринулась вниз, перепрыгивая через трупы, скользя в лужах крови.

— Ура! — едва слышно крикнул Бельский, но ему казалось, что от этого крика пухнет и наливается болью голова.

Иванов выбежал вперед и что было силы крикнул:

— За Москву!

Этот крик услыхали красноармейцы, бежавшие к школе. Иванова схватил в объятия какой-то боец. Другой обнял Бельского. Громадный Тютин тискал невысокого артиллериста, а рядом с уже успокоившимся Быковым стоял чернявый артиллерийский лейтенант Хаштария и радостно говорил:

— Я знал, что ты не сдашься, дорогой, знал, что выдержишь! Сердце подсказывало, понимаешь, дорогой! Давай, дорогой, поцелуемся!

— Жив-здоров, окруженец?

Быков вытянулся перед командиром батальона.

— Ничего, ничего, раз целуешься, значит, здоров. А за танк благодари товарища Хаштарию, он подбил.

Глава четырнадцатая

Свидание

Покинув госпиталь, Андрей и Сорокин очутились в густой толпе. Улицы столицы были затоплены народом. Люди бросались к вокзалам и, убедившись, что неорганизованным путем приобрести билеты на поезда невозможно, так как эвакуировались учреждения и заводы, брели к окраинам города пешком. Обывателей подхлестывали панические слухи: сеятели и разносчики этой паники большей частью числились в архивах гитлеровской разведки как шпионы и провокаторы.

Выбравшись из толпы, Сорокин попрощался с Андреем и ушел разыскивать фронтовой офицерский резерв. Пожимая руку Курганову, он сказал:

— Может, и не увидимся, но на всякий случай… У тебя замечательная родственница. — Сорокин точно не знал, как называют жену брата, не то невестка, не то золовка, — и ты ей передай… Впрочем, ладно! Буду жив, увижу сам. Прощай!