Опаленная юность

Сплошной, непроглядный осенний туман скрывал движение. Прошли около двух километров. Вскоре должна была показаться линия немецкой обороны. Батальонные разведчики, ушедшие вперед, доносили, что путь свободен. Рота Быкова, выдвинувшись, вступила в котлован пересохшего пруда неглубокий четырехугольник, окаймленный столетними, в три обхвата, дубами. Здесь Быкова встретил один из разведчиков и попросил обождать с продвижением вперед — разведгруппа прошла дальше и вестей от нее нет.

Здесь село недалеко, метров восемьсот, — доложил разведчик. — Ребята посмотрят, что и как, и вернутся.

Быкова позвали к телефону. Говорил Гарин:

— Доложи обстановку. Немцев видишь?

Быков ответил. Майор задал еще несколько коротких вопросов и в заключение сказал:

— Следи за связью. Перервется — осуществляй посыльным. И вообще смотри!

— Есть! тихо ответил Быков, почувствовав в этом «смотри» всю ответственность, возложенную на него.

Небо светлело. Сквозь слой перистых облаков пробивалось солнце, его скупые лучи пронизывали туман, рассекая белесую завесу.

Отделение Иванова расположилось за двумя кряжистыми дубками. Красноармейцы возбужденно переговаривались. Тютин неторопливо устанавливал ручной пулемет, переставлял сошки, прицеливался, выбирал сектор обстрела. Толстые корни, выползшие из размытого берега, переплетались, как клубок встревоженных змей, совершенно скрывая воронку пламегасителя.

— Неплохо замаскировались, — сказал Каневский, укладывая запасные диски. — Пусть теперь полезут…

Бобров положил винтовку на пень, как на бруствер. Рядом пристроились Черных и Родин. Захаров вставлял запалы в гранаты, непоседливый Кузя перебегал с места на место, пока его не остановил Иванов.

Неожиданно прямо перед Ивановым выросли три фигуры разведчиков.

— Где старший лейтенант? Скорее!

Подошел Быков.

— Немцы идут, товарищ командир, минут через пять здесь будут!

Быков, на ходу отдавая распоряжения командирам взводов, поспешил к телефону.

— Приготовиться, — негромко сказал Бельский.

Бойцы прижались к земле.

Вскоре туман заколыхался. Из него проступили тени. Их было немного, но они казались огромными. Фашисты приближались. Впереди шагал длинноногий офицер в фуражке и короткой шинели. Рядом ссутулившийся гитлеровец в стальном шлеме с рожками прижимал к груди черный автомат. Дальше маячили черные каски.

Иванов заметил, что у худого гитлеровца необычайно толстые ноги. Приглядевшись, он догадался, что фашист заложил за широкие голенища несколько запасных обойм для автомата.

Гитлеровцы шли медленно, настороженно ощупывая местность. Они были совсем близко, в нескольких метрах, когда Быков одну за другой швырнул две гранаты.

Дробно застрочил пулемет, дружно ударили автоматы.

— Вперед! — крикнул Быков, выскакивая из котлована.

— Вперед! — закричал Бельский и побежал вслед за командиром роты.

Бой продолжался несколько минут. Гитлеровский офицер и десяток солдат были скошены первым же залпом. Уцелевшие фашисты яростно сопротивлялись. Откуда-то из-за клочьев тумана выскочили два солдата. Один из них прижал автомат к животу и дал очередь. Тотчас же Родин ударом штыка опрокинул его на землю. Захаров в упор застрелил другого.

Контратака русских была полнейшей неожиданностью для гитлеровцев. Растерявшись, они не сумели организовать оборону села. Красноармейцы убыстряли бег. Неожиданно из тумана выплыли очертания домов. От крайней хаты застрочил пулемет, и стайка пуль пронеслась над головами атакующих.

— Высоко взял немец! — крикнул Иванов.

Черных вскинул винтовку и выстрелил на бегу. Фашистский пулеметчик рухнул на пулемет, и в то же мгновение перед пулеметом упала граната. Ударил взрыв.

Рота Быкова пробивалась к центру села. Гитлеровцы в беспорядке отступали.

— Товарищ командир! — К Быкову подбежал разведчик — На западной окраине села танки!

Подтверждая эти слова, раздался орудийный выстрел, и в конце широкой улицы показался крутой лоб тяжелого танка. Пришедшие в себя фашисты ринулись в атаку. Быкова снова вызвали к телефону.

— Ворвался в село, веду бой!

— Быков, Быков! — кричал Гарин. У тебя фланги открыты! Савченко и Зорин не могут тебя поддержать! Действуй самостоятельно!

Телефон смолк.

— Исправить обрыв! — приказал Быков.

Но наладить связь не удалось. Посланный связист прибежал бледный, окровавленный.

— Там немцы!

— Не может быть!

— Точно, товарищ командир! Моего напарника убили…

Рота Быкова вынуждена была отойти к школе.

Гитлеровцы, сдержав наступающий советский батальон, отсекли от него роту Быкова и охватили ее плотным кольцом. Красноармейцы, укрывшись в четырехэтажной школе, тотчас же завалили партами двери и окна, забаррикадировались.

Ночью никто не спал. Бойцы слонялись по классам, тихо разговаривали, курили. Гитлеровцы несколько раз обстреливали школу из пулеметов, но на штурм не шли. Под утро из-за соседнего дома загремел металлический голос:

— Красноармейцы! Бейте коммунистов и комиссаров, сдавайтесь, переходите к нам. Вас ждут ваши жены и матери — армия фюрера вступает в Москву!

Закопченные, голодные, израненные бойцы слушали свистящую металлическую речь.

— Врешь! — скрипнул зубами Чуриков, цыгановатый, диковинно красивый боец. Он только что сменился с поста и собирался воспользоваться затишьем — часок-другой вздремнуть.

— Чудесно по-русски говорит… — покачал головой Родин. — Неужели изменника какого-нибудь заставили?

Чуриков молча сбросил шинель, подтянул пояс, сунул в карман тяжелые рубчатые кругляшки.

— Куда, хлопче? — недоверчиво посмотрел на него старшина. — Не вздумай чего-нибудь опять пошукать.

За Чуриковым числился некрасивый поступок — в одной деревне он раздобыл горшок сметаны и невинно заявил старшине, что сметану купил, а вскоре обнаружилась хозяйка горшка — седенькая старушка. Она не кричала, не ругалась, а только смотрела на бойца жалостливым материнским взглядом.

— И на что ж ты, сынок, замок попортил? Я бы тебе ту сметану и так отдала.

Красный от стыда Иванов дал старушке пятьдесят рублей, а когда она, бормоча благодарность, ушла, трясущийся Каневский, не говоря ни слова, плюнул Чурикову в лицо.

С тех пор дурная слава не выветривалась, хотя Чуриков вел себя исправно.

Услышав обидные слова старшины, он досадливо махнул рукой:

— Будет вам, товарищ старшина! Этого больше никогда не позволю!

Чуриков ушел, а Тютин недовольно сказал старшине:

— Не надо обижать парня, он исправился.

— Побачим.

Чуриков прошел на чердак. Здесь его встретил наблюдатель — незнакомый боец из третьего взвода.

— Смена, что ли?

— Какая смена? Командир на разведку послал.

— А я думал, смена, — разочарованно протянул боец, — хотел напарника будить.

— Так вы вдвоем? А где напарник?

Наблюдатель затянулся цигаркой, бледный огонек вырвал из мрака бесформенную груду тел.

— Так он что ж, рядом с мертвяками? — воскликнул пораженный Чуриков, усмотрев в отдельно лежащем человеке спокойно похрапывающего бойца. — Вот это герой!

Удивленно покачивая головой, Чуриков проверил гранаты, вставил запалы и кивнул наблюдателю:

— Прощевай, дядя! Смотри не трахни в меня, как в обрат полезу.

На крыше свистел холодный ветер, но разгоряченный боец не чувствовал холода, не чувствовал жгучего металла трубы, по которой осторожно спускался вниз. Сапоги Чуриков предусмотрительно оставил на чердаке.

Пользуясь предутренней сгустившейся темнотой, он осторожно прокрадывался через пришкольный сад к дому, из-за которого орал-рупор.

Вдруг он наступил на что-то острое, очевидно, на стекло. Послышался противный хруст, но боль не остановила бойца: он полз вперед.

У самого дома Чуриков чуть не наткнулся на фашистского часового. Немец с автоматом задумчиво смотрел на дорогу. Он не издал ни звука, когда в его спину по рукоять вошел широкий нож. Чуриков перехватил падающее тело, схватил автомат и замер. Из рупора полилась знакомая с детства мелодия.