Гвардейский крейсер «Красный Кавказ» (1926-1945)

Гидравлические удары по корпусу двух взрывов, произошедших в объеме воды, ограниченном молом и крейсером, усилились отражением взрывных волн от причальной стенки мола и дна неглубокой акватории порта (глубина примерно 7 м). Этими двумя взрывами “Красный Кавказ” резко качнуло влево (крен до 4°) и подбросило кормой вверх.

У людей, находившихся на ходовом мостике, в первые мгновенья после взрывов отсутствовала ясность в обстановке, поскольку полученные кораблем повреждения визуально ими не наблюдались.

Быстро возникли и стали нарастать крен на правый борт и дифферент на корму. Командир корабля А.М. Гущин, избегая “посадки” кормы на грунт, принимает решение срочно уйти из Феодосии в район мыса Чауда.

В 9 ч 25 мин он дает команду “Полный вперед”. Правая кормовая турбина при пуске развила не допустимо большие обороты, что говорило об отсутствии на валу гребного винта; левая кормовая - не допустимую вибрацию, что, очевидно, являлось следствие значительных деформаций ее валопровода. Ход кораблю удалось придать носовыми турбинами.

Швартовы обрубили, якорь выбирали на ходу, на ходу же сбросили за борт висевшую на правой стреле зенитную пушку. Рули не действовали, но по счастью оба остались в диаметральной плоскости: управлялись изменением частоты вращения турбин. На внешнем Феодосийском рейде, с тем, чтобы как можно быстрее определиться с полученными повреждениями, турбинам дали “Стоп”.

Выяснилось, что с фундаментов сорвало два корабельных зенитных орудия, не работали: носовой компас и гирокомпас; радио и телефонная связь, в районе 69-75 шп деформировало настил второго дна, разошлись швы настилов верхней палубы в районе 91-94 шп, палубы бака в районе 45-50 шп, авиационной площадки в районе 103-108 шп. Через разошедшиеся от взрывов швы наружной обшивки вода поступала с той или иной интенсивностью в цистерны и трюмные помещения в районах 22-44 шп, 48-54 шп, 69-75 шп, а также через поврежденный клинкет вода затапливала погреб 2-й башни.

Но основные повреждения корабль получил в кормовой части. Пространство под нижней палубой от транца и вплоть до 104-го шпангоута вода затопила полностью, а это - кладовые № 13 и № 14; отделение дизель- генераторов (дизель-динамо); помещения большого и малого рулей, исполнительных моторов, румпельное, шпилевое; коридоры гребных валов; погреба кормовых башен (погреб 3-й башни затопило на 7₃).

Помещения, расположенные на нижней палубе (салон командира корабля, кают- компанию, каюты командирского состава) вода заполнила в соответствии с положением ватерлинии плавающего с креном и дифферентом корабля. Так крен на правый борт равнялся 2,3° (метацентрическая высота 0,8 м при значении 1,1 м до затопления отсеков), а дифферент на корму 5,14 м (осадка носом 4,29 м; осадка кормой 9,68 м).

В целом корабль, приняв в кормовые отсеки 1700 т воды, потерял до 30% запаса плавучести. Восемь исправных котлов и две носовых турбины могли обеспечить ход не более 14 уз, причем правая носовая турбина по мере нарастания оборотов начинала все более и более вибрировать, а верхняя палуба при движении корабля погружалась в воду вплоть до 125 шп.

В сложившейся ситуации А.М. Гущин принял решение подготовить крейсер к переходу своим ходом в Туапсе, а все силы и средства борьбы за сохранение запаса плавучести сосредоточить исключительно в корме, с тем, чтобы не допустить крайне опасного распространения воды из кормы за 104 шп в объемные помещения отделений кормовых турбин. Непосредственное руководство действиям личного состава в кормовой части корабля взял на себя командир БЧ-5 инженер-капитан 3 ранга Г.И. Купец.

Командир "Красного Кавказа" капитан 2 ранга А.М. Гущин

Снова в Феодосию

(Из книги А.М. Гущи на Курс проложенный огнем. М, Воениздат, 1964.)

Через 47 минут, после того как бой часов на Спасской башне Кремля возвестил наступление 1942 года, мы отдали якорь в Цемесской бухте.

И тут же получили новогодний "подарок": грянул бора. На палубе непроглядная темень, хотя буквально за несколько минут до этого ярко светила луна. Крейсер сильно качало. Надо бы отдавать второй якорь, но он остался на дне Феодосийской гавани. Пришлось подрабатывать машинами, чтобы крейсер не навалило на мол или не выбросило на камни.

К утру ветер усилился. Волны, казалось, вот-вот собьют с поврежденных бортов заплаты. Кое-где внутрь помещений проникала вода. Мы вызвали из портовых мастерских бригаду рабочих для заварки пробоин и других неотложных работ. Но портовый буксир не рискнул в такую погоду подойти к крейсеру. Не теряя времени, личный состав 5-й боевой части начал своими силами подкреплять заплаты и ремонтировать машинные телеграфы, рулевую колонку, переговорные трубы.

Бора, напугавший портовиков, не помешал, однако, командующему эскадрой Л.А. Владимирскому прийти к нам на катере-охотнике. Улучив удобный момент, когда палуба катера чуть сравнялась с площадкой трапа, адмирал ловко прыгнул на нее. Лев Анатольевич крепко обнял и расцеловал меня, поздравил весь экипаж крейсера с победой. Потом мы долго еще сидели в каюте. Адмирал подробно расспрашивал о штурме Феодосии, о ходе нашего боя с береговыми батареями и авиацией.

Проводив командующего эскадрой, я снова отправился на мостик.

Бора прекратился только утром 3 января. Стих так же внезапно, как и начался. Море быстро успокоилось, но пал сильный туман, плотный, как дымовая завеса. С мостика не стало видно не только шпилей, но даже и носовых башен главного калибра, находившихся совсем рядом. Тем не менее мы решили подойти к стенке. Соблюдая осторожность, крейсер через некоторое время благополучно ошвартовался в порту.

Только подали на берег сходню, как по ней торопливо поднялся какой-то артиллерист в серой армейской шинели. Это был командир зенитного дивизиона, прибывший о предписанием штаба флота. "Красному Кавказу" предлагалось принять на борт зенитчиков и доставить в Феодосию.

- Прошу начать приемку людей и техники немедленно, -настаивал артиллерист.

"Нет ли тут какого-то недоразумения? - подумал я. - Неужели штаб флота не осведомлен о состоянии "Красного Кавказа", исключающем поход". Решил сходить за разъяснениями к контр-адмиралу И.Д. Елисееву. Иван Дмитриевич - человек обычно очень приветливый - на этот раз встретил меня суховато.

-Да, да, подписывая распоряжение о перевозке зенитного дивизиона, я не знал всех подробностей положения на "Красном Кавказе", - признался он. Значит, восемь крупных пробоин, заделанных шинелями, а другим серьезным повреждениям нет числа? Понятно, Алексей Матвеевич, понятно... И все же прошу учесть, что этот дивизион сейчас в Феодосии очень нужен. Отправляйся на крейсер, собери своих командиров, посоветуйтесь, взвесьте все "за" и "против" и возвращайся с докладом. Я повернулся и шагнул к двери. Елисеев остановил меня:

- Скажу без обиняков - положение безвыходное: почти все наши зенитчики, высаженные в Феодосии, продвинулись вместе с пехотой в глубь Керченского полуострова. Зенитной артиллерии, оставшейся в порту, явно не хватает для его прикрытия. А туда сейчас идут и идут транспорты с войсками. Единственный корабль, который может быстро помочь, - "Красный Кавказ", Вот теперь ступай к себе и думай, как быть.

А над чем, собственно, думать? Все ясно: надо везти дивизион в Феодосию. В приемной начальника штаба ко мне подошел незнакомый генерал.

- Помогите, моряки, сухопутчикам. Мы знаем, что крейсер ваш чуть дышит, и тем не менее доверяем вам. Я извинился и спросил генерала, достаточно ли отчетливо понимает он, какие могут быть последствия, если израненный крейсер встретится по пути со штормом.

- Вполне понимаю, - ответил генерал. - Ты не смотри, что мы в серых шинелях, — кивнул он в сторону находившихся здесь же нескольких полковников. - Мы всякое и видели и многое знаем. У меня почему-то мелькнула мысль, что, видимо они сражались в Испании и морем ходили не раз.