Черное солнце Афганистана

— Борюсь за живучесть корабля! — прокричал Екимов на морской манер.

А что еще он мог ответить?

Майор не мог понять, что же произошло, что случилось с еще недавно послушной боевой машиной, почему она упрямо задирает нос? Екимов бросил тревожный взгляд на прибор авиагоризонта и отметил, что стрелка показывает опасный угол тангажа, перевалив уже за шестьдесят градусов. Тревога быстро перерастала в холодный парализующий страх.

Ну, вот и все! Отлетался…

Мгновенно вспомнилась семья: жена, дети, старики-родители… И тут в памяти воскресла присказка отца-фронтовика: «Никогда не дрейфь, Володька! Безвыходных положений не бывает!» Екимов грустно улыбнулся и сжал зубы. Усилием воли подавил неприятную дрожь в коленях. «Володька, не дрейфь! — приказал он себе. — Не паникуй! Думай, думай, думай!» В воспаленном мозгу вспыхивали вопросы: «В чем загвоздка? Что случилось? Где причина?! Почему отказ управления? Где произошла авария? Что вышло из строя?» Один за другим отбрасывались в сторону, словно оторванные листки календаря, спешные предположения, пока не выкристаллизовался и не определился правдоподобный ответ: «Произошел внезапный обрыв поводка тарелки автомата и начался перекос несущего винта. Под действием встречного воздушного потока, несущий винт стал самопроизвольно заваливаться назад, а сам вертолет пошел на неуправляемую мертвую петлю…»

Что же делать?! Что можно предпринять?! Как выкарабкаться из мертвой петли?…

В те критические секунды Екимов даже предположить не мог, что вертолет попал в глубокий «подхват» — весьма опасный режим полета боевой машины. О «подхвате», о причинах его возникновения, велись теоретические споры, ибо большинству вертолетчиков в такой режим самим попадать не приходилось.

Как не растерялся, не дрогнул, майор сам не знает. Выручили выдержка и самообладание, а еще — острое желание спастись, выжить. Выжить, во что бы то ни стало! Спасти самого себя, спасти экипаж, — штурмана и бортового техника, судьба которых сейчас в его руках… Он хорошо знал технические качества своего вертолета, верил в его летные возможности. Действовал почти автоматически. Но, как потом выяснилось, правильно. Уловил момент падения скорости. Как-то непроизвольно, словно кто-то подсказал, уменьшил «шаг» несущего винта. Всего на чуть-чуть, на пару градусов. Скорость подъема упала почти до нуля. И сразу, со спасительным облегчением почувствовал, что ручка управления стала медленно подаваться. Она пошла! С трудом, но все же послушно пошла от себя. Нагрузка, страшная сила, которая давила на ручку управления, а через нее на его руки, на его тело, вдруг ослабла и… мгновенно исчезла. Так же внезапно, как появилась и проявила себя.

Вертолет снова становился послушным!

Екимов, еще окончательно не веря в спасение, стал осторожно, не спеша, но уверенно выводить боевую машину в нормальный горизонтальный полет и первым делом проверил показания приборов. Они, как по команде, показывали «норму»! Только теперь майор облегченно вздохнул и почувствовал, как расслабляется напряженное тело.

Спасены!

За стеклами вертолета снежные склоны, ядреный мороз, а с него ручьями стекал пот, застилал глаза, катился по щекам, по шее, по спине, словно майор в полном зимнем обмундировании оказался в парной бане. А сердце счастливо бухало в груди. Протер глаза кулаком. Очухался. Отдышался. Двигатели работали уверенно и наполняли кабину радостным и приятным гулом. А Екимов дотошно анализировал каждый момент сложной ситуации.

— Что случилось? Что случилось? — запрашивали с земли. — Отвечайте! Отвечайте!

— Теперь все нормально! Справились сами. Разрешите продолжать полет?

— Разрешаю.

А в голове звучал один единственный вопрос, на который Екимов не находил вразумительного ответа: «Так что же все-таки произошло?»

Этот вопрос прозвучал в наушниках. Его задал штурман дрогнувшим от пережитого волнения голосом.

— Сначала подумал, что отказало управление, — ответил Екимов, размышляя вслух, — а потом мне вдруг показалось, что возникли нелады с автоматом перекоса.

— И что же было на самом деле? — допытывался Зайцев. — Может «подхват»?

«Подхват»? — мысленно повторил Екимов, и только теперь все стало ему ясно. Как же он раньше об этом не догадался? Вот что они пережили! И вслух произнес:

— Боюсь, что да!

— Это был «подхват», командир? — переспросил штурман.

— Попал в самую точку.

— Самый настоящий?

— Да, Шура, — подтвердил Екимов и добавил: — Натерпелся страху по самое горло…

— Главное, что выкарабкались!

— И остались живыми, — вставил слово бортовой техник.

— Ты-то как? — спросил его Екимов.

— Отделался шишками, — признался тот. — Никак не ожидал такого кульбита! Честно говоря, не успел ухватиться руками за что-нибудь, ну и улетел к дальней стенке свой кабины, там и зажало. Черт-те что в голову полезло. Показалось, что всем нам кранты.

— А ты думаешь, у меня поджилки не затряслись? — признался штурман.

В эти радостные минуты Екимов невольно вспомнил, как уже переживал подобную передрягу, как натерпелся страху, впервые попав в «штопор». А теперь этот самый «подхват»… Еще тот сюрприз! Как говорят два сапога, но не пара, поскольку оба на левую ногу…

«В полете — думай о полете!» — этой железной формулы Екимов придерживался безоговорочно и настоятельно советовал то же подчиненным. Но сегодня полет был необычным, исключительным. Он снова и снова вспоминал недавние события, не спеша прокручивал в голове эпизод за эпизодом, припоминал мельчайшие подробности. И чем больше думал и анализировал, тем явственнее вырисовывалась картина нестандартной ситуации.

А ведь такое может запросто случиться с каждым летчиком, кому выпала судьба попасть в горный Афганистан. Никакой страховочной гарантии на этот счет ни у кого нет. Екимов вспомнил, как пару недель назад, в штабе ВВС 40-й Армии, он стал невольным очевидцем серьезного разбирательства вероятных причин, которые привели к гибели экипажа вертолета Ми-8 на этом же перевале. Командиром был летчик 1-го класса, человек опытный, имевший боевые награды. К нему, как военному специалисту, никаких претензий, естественно, не было. Но вертолет разбился, и люди погибли. Пленка радиообмена зафиксировала тревожный голос командира:

«У меня отказало управление!..»

«У меня заклинило управление!..»

А потом — тишина…

Комиссия пришла к выводу, что подвела техника. Но когда были доставлены и исследованы останки вертолета и записи в технической документации, оказалось, что по всем показателям боевая машина находилась в отличном состоянии. И возник вопрос без ответа: с одной стороны — великолепный и опытный летчик, а с другой — вертолет в отличном состоянии. А люди погибли…Что же произошло на самом деле?

Теперь майор Екимов знал, что тогда произошло, какая страшная трагедия разыгралась в горах. Одно слово «заклинило» в том радиообмене убедительно и бесспорно доказывало: вертолет попал в «подхват». В этом Евдокимов убедился сам, испытал его на собственной шкуре. У него тоже «заклинило управление». Еще как «заклинило»! На всю жизнь запомнил.

Да, ему, Екимову, повезло. Здорово повезло! Случайно попал в мощный восходящий воздушный поток и удачно выскользнул из него. Счастливчик! Майор грустно улыбнулся: «случайно попал» и также случайно «удачно выскользнул». Неужели так будет докладывать он о случившемся? И примерно так рассказывать летчикам своей эскадрильи? Нет, нет! Так дело не пойдет, так не годится. Он командир, подчиненные ждут от него конкретных советов, обмена опытом и ясных четких рекомендаций. А у него самого этого опыта с гулькин нос. Майор так и подумал: «с гулькин нос». Хотя, если б у него спросили что-нибудь насчет этого самого носа какого-то загадочного Гульки, то вряд ли Екимов что-либо понятное и вразумительное смог растолковать. Просто существует такая поговорка. И еще Екимов подумал, что нечто подобное и еще более загадочное происходит с «подхватом». Да, он реальность. Он есть, он существует. В него можно запросто попасть. Но главный вопрос состоит не в том, чтобы в него попасть, а в том, как из него, из этого «подхвата» выкарабкаться? Особенно здесь в горах, в районе боевых действий.