Нет на земле твоего короля. Часть 2

В четыре месяца она пошла к врачу. Маленький черный экран мерцал в темной прохладной комнате, на мониторе шевелил ножками и сосал палец маленький человечек, такой родной и близкий, что защемило сердце.

— Распечатайте мне снимок, пожалуйста, — попросила она врача.

— Папаше покажете?

— Да, он у нас в армии сейчас, сделаем ему сюрприз.

Лика светила гордостью и предвкушала, какое у Миши будет выражение лица, когда он обнаружит в конверте снимок своего малыша. Она даже вложила открытку-поздравление для новоявленного папочки.

Письмо ее вернулось. Вложенным в конверт с ее адресом. В конверт так же была вложена краткая записка, в которой неизвестный ей человек сообщал о том, что Тихонов Михаил погиб при исполнении служебных обязанностей. Мир рухнул.

В больнице, куда ее положили на сохранение беременности, вместе с ней в палате находились еще две женщины. Они пытались заговорить с ней, но Лика лежала, застыв в одной позе, и не вступала ни с кем в контакт. После нескольких попыток соседки по палате перестали ее тревожить, решив, что новенькая не в себе.

— Представляешь, мой дурень вместо бульона куриного вчера мне копченную рыбку притащил! И это после того, что я ему сто раз долбила, что мне врачи все соленое запретили. Ну что с ним делать?

— Да ладно, скажи спасибо, что носит. Мой так, пока не позвонишь, ничего и не принесет.

— Ой, да все да все они дурные. Мужики, что еще сказать!

Лика вяло слушала их разговоры. Она никого не ждала. Мама ухаживала за отцом, у которого недавно случился сердечный приступ, сестры тоже были заняты — Маринка укатила отдыхать, Лиза сама ждала ребенка. Лика даже не стала звонить им и беспокоить. Ей никто не был нужен. Она была одна со своим горем и не хотела его ни с кем делить. Она ощущала, что осталась совершенно одна. Без Миши мир казался пустым, безлюдным, словно все живое население планеты исчезло вместе с ним. Ребенок страдал вместе с ней. У нее началось кровотечение, и врачи боялись, что ребенка она потеряет. Она лежала на больничной койке и смотрела на капли в капельнице. С каждой каплей ей все меньше хотелось жить.

На третий день в палату ввалился огромный, неуклюжий Кирилл в белом халате, накинутом на плечи. Халат был размера на три ему мал и смешно топорщился по бокам.

— Лика! Ликуся, господи, что ты творишь?

Соседки с любопытством уставились на посетителя. Муж? Любовник?

— Лика, почему ты никому не сообщила? Почему нам не позвонила? Я все морги обегал, все больницы проверил, пока нашел тебя. Зачем же ты так? Как ты? Ты так всех напугала.

Она пожала плечами. Знает ли Кирилл?

— Врач сказала, что тебе уже лучше. Тебе что-нибудь надо? Лекарства, еда, что? Ты только скажи.

— Миши больше нет.

Она произнесла это одними губами, едва слышно.

— Я знаю.

Он наклонился и сгреб ее в охапку, прижал к себе, слегка приподняв над изголовьем. Он качал ее и гладил по волосам, как маленького ребенка. Ее плечи беззвучно тряслись, но глаза оставались сухими.

— Я потому и бросился тебя искать. Думал, что-то случилось. Господи, Лика, как я испугался. Ты должна держаться, слышишь? Лик, ты просто обязана, ты в ответе за ребенка, ты должна, ради Мишки, слышишь?

— Я не хочу жить, Кирилл. У меня просто нет сил.

Он приподнял ее подбородок.

— Ради Мишки.

Внезапно она отстранилась от него.

— А как его мама? Ты ее видел?

— Да, — кивнул он. — Неважно. Вызывали врача, было плохо, сейчас получше. Надо будет помочь ей с… — он запнулся. — С похоронами.

— Я помогу.

— Тебе нельзя. Врач сказала, ты должна лежать.

— Но мне надо ее увидеть. Надо сказать. Миша так и не успел… так и не узнал… я не успела…

Она обхватила горло рукой, борясь со спазмом.

— Успеешь, Ликуся, все успеешь. Вылечись сначала, потом все успеешь. Главное — ребенок.

— Нет, Кирилл, — она покачала головой. — Я уже ничего не успею. Я везде опоздала. С разводом, с ребенком. Все думала, не к спеху, успеется, оттягивала. И что теперь? Теперь поздно.

— Если ты волнуешься из-за развода и ребенка…

— Да нет. Просто я столько всего не успела сказать ему. И никогда теперь не успею.

— Это не твоя вина.

Кирилл ощутил комок в горле. Он чувствовал себя точно так же. Не успел, не успел. Когда погибает близкий тебе человек, погибает внезапной, бессмысленной смертью, всегда преследует чувство вины, что не смог сделать его жизнь лучше, хотя мог бы.

Ребенка Лика сохранила. Вскоре после выписки она получила развод. Для этого ей пришлось пригрозить свекрови, что напишет в газету о том, что она думает о смерти Миши и участии свекрови в этой истории.

— Думаете, не сделаю? Вы отняли у меня самое дорогое, теперь мне ничего не страшно. Я способна на все. Либо я в течении недели получаю документ о разводе, либо о вашей семейке узнает весь город.

Это говорила уже не девушка с глазами, полными сочувствия, которую так легко склонить к сожалению и пониманию ситуации. Это говорила самка, защищающая своего детеныша. С твердым взглядом, с крепко сжатыми губами.

Толик что-то бормотал о том, что готов помочь ей материально, что поделит квартиру, что он не чудовище. Лика лишь махнула рукой.

— Мне от вас нужна лишь бумага, подтверждающая то, что больше у меня с вами нет ничего общего. Я вас ненавижу и никогда не прощу. Может, Бог простит. Живите с этим.

Она ушла. Через два дня шофер свекра привез ей свидетельство о разводе. После этого она собралась с духом и решила навестить Мишину могилу. В тот день мать Миши тоже поехала на кладбище. Они с Катюшей прибрали могилку, полили цветы. Чуть позже подъехал на «жигулях» Паша, Мишин двоюродный брат, тоже привез букет цветов. Посидели, помянули. И Артема, и Мишу. Потом Катя уехала с племянником домой, в город. Она же осталась. Хотелось побыть наедине с погибшими детьми, поговорить. Поплакаться, пожаловаться на свою несчастную материнскую долю, вспомнить доброе прошлое. Какими они оба были… Неожиданно она увидела Лику, медленно идущую по дорожке, вглядываясь в имена на могилах. Лика давно не заходила к ним, с тех пор как Миша уехал, она знала о ней только из писем сына, он называл ее невестой, но сама Лика, по всей видимости, стеснялась заходить к ней в его отсутствие. Надежда Васильевна прищурила уставшие глаза, пытаясь разглядеть на лице приближающейся женщины ее эмоции. Горестная складка на лбу, серьезный взгляд. Когда Лика заметила ее, она остановилась, а потом ускорила шаг. Подошла, по-простому обняла ее и заплакала. Слова были лишними. Женщины поняли друг друга. Горе сблизило их, как никогда.

Лика вновь появилась на работе. Она больше не скрывала свою беременность. Напротив, ей стало доставлять удовольствие говорить об этом, говорить о Мише, об их любви. На заводе ее неожиданно поддержали. Обещали помочь материально, жалели. Лика не хотела, чтобы ее жалели. Но ей нравилось говорить, наконец, открыто, о своих чувствах. Нравилось, что она может обсудить с друзьями Миши то, как пинается его ребенок, нравилось вспоминать вместе с ними эпизоды из его жизни.

В апреле она вышла в декретный отпуск. Живот вырос до внушительных размеров, стало тяжело дышать и ездить на завод из ее квартиры на окраине было уже нелегко. Она по-прежнему давала частные уроки и брала переводы на дом, это помогало ей иметь более или менее постоянный доход. Родители нет-нет помогали, а еще Кирилл, верный друг, постоянно привозил что-то из продуктов и на выходные старался затащить ее к ним домой, где Ксения Карловна кормила ее так, словно хотела накормить на неделю вперед. Ей было хорошо у них дома, хорошо и спокойно.

В День Победы Ксения Карловна собралась на центральную площадь. Она надела свой лучший костюм и свои награды за труд в тылу. Когда Лика предложила пойти вместе с ней, Кирилл воспротивился.