Живые и мертвые

о прикрыв огонь ладонью. - Хорошо бы мороз еще покрепчал.

- Чего ж хорошего? В крепкий мороз в поле тяжело.

- А я так предвижу: нам тяжело, а немцам еще тяжелее, - сказал Сирота с такой ухмылкой, словно в его собственной власти было устроить этот подвох немцам. - У меня во взводе один студент-химик, с четвертого курса, говорит, что у ихней авиации смазка морозу не выносит, замерзает. Вы посмотрите, - Сирота кивнул на небо, - второй день зима по-настоящему, и второй день фрицы меньше летают. Может, если покрепче ударит, так и в танках у них смазка откажет?

- А ты танков не бойся.

- А я и не боюсь. Мы их уже два сожгли...

- Два - это еще не все.

- Так ведь на взвод! - обидчиво возразил Сирота. - Вот вы так посчитайте, если только стрелковые взвода брать: два - на взвод, шесть на роту, восемнадцать - на батальон. Пятьдесят четыре - на полк, - загибая пальцы, продолжал он, - сто шестьдесят два - на дивизию, а на десять дивизий - уже тысяча шестьсот... Уже бы и танков, глядишь, под Москвой у немцев не было. Если б все так! А разве у нас все взвода по два танка сожгли? Хотя бы взять наш батальон. Не знаю я еще такого взвода, который бы два танка сжег, кроме нашего! - самолюбиво закончил он.

- Значит, все подсчитал, за целый фронт, - усмехнулся Малинин, - ты свое дело сделал, свои два танка сжег, и можешь на печку: пусть теперь другие, их очередь?

- Почему? Я так рассуждать привычки не имею. Я просто за правду, что два танка на взвод - это немало.

- Я не говорю - мало, я говорю - на смазку не надо надеяться. Мороз ударит, смазка у немцев откажет, орудия стрелять перестанут, автоматы заест, и останется их только с дорог сгребать да в поленницы складывать! Это настроение неверное, не надо себя им успокаивать.

- Да что уж нам себя успокаивать? - Сирота не привык лезть за словом в карман, когда находился в положении "вольно". Он развел руками, потом задрал голову и посмотрел на солнце. - Это все обман, - жмурясь на солнце, сказал он. - Как дадут духу, так от всей этой погоды один дым останется...

- Ну что ж, обойдем вашу позицию. - Малинин бросил окурок и, притоптав его, первым полез в проем.

Через десять минут он, как это всегда с ним бывало в часы затишья, уже сидел и разговаривал с солдатами. Вокруг него собралось шесть человек, остальные, в том числе и Синцов, были на своих позициях, но Малинин уже привык к тому, что всех сразу не соберешь, и довольствовался той аудиторией, что была.

- Вот, Михнецов, - говорил он худому молодому солдату, нервно потягивавшему козью ножку, - ты, конечно, химик, а я - нет, тебе и карты в руки: вот ты говоришь, что авиационное горючее у немцев негодящее для морозов, а там и в танках смазка у них замерзнет, а там, может, по-твоему, и орудийные системы у них откажут, и автоматы начнут заедать. - Эта тема забеспокоила Малинина, и он теперь неуступчиво поворачивал ее так и эдак, намереваясь в конце концов повернуть по-своему и поставить так, как считал правильным. - Может быть,