Резервисты

Днем мы рассказали Мишане.

— Нужны ли тут слова? — заявил это хренов полиглот, начитавшияся в госпиталях книжек, — Был человек и нет человека. Жил себе невинный холостяк, как птица на ветке, — и вот он погиб через глупость. Пришел еврей, похожий на матроса, и выстрелил не в какую-нибудь бутылку с сюрпризом, а в живот человека. Нужны ли тут слова? — горестно вопросил Мишаня.

— В голову, а не в живот. — Мрачно поправил Зорик, — и вообще, не смешно. Завтра любой из нас может получить такую же вентиляцию в башке, так что не остри.

— Это не я, — пробурчал Мишаня, — это Бабель.

— И Бабелю скажи. — строго наказал Зорик, — это всех касается.

Мишаня сел на землю и заржал как лошадь.

В субботу вечером мы увидели в новостях по телевизору уже знакомый расстрелянный фиат. Ведущий рассказал о погибшей семье.

Перед заступлением в караул я сварил грог, разбавив его подаренной Михалычем «минералкой». Первый час мы с Зориком держались, но потом холод начал заползать в ботинки и за воротник. Оставшееся время мы подогревались грогом, так что в конце смены нас основательно штормило. Термос мы передали Лехе и Габассо, предупредив о крепости продукта. Утром голова ощутимо потрескивала, стоны муэдзина пилой врезались в мозг, но от свежего воздуха мне немного полегчало. Зорик, наоборот, выглядел как огурчик. Опель с борцами за права мирного населения уже стоял тут как тут. Приехал и Клод с сыновьями: оказалось, что погибшая в пятницу семья жила напротив его дома. Похороны назначили на двенадцать дня. Настроение у меня совсем упало. Клод сообщил интересную подробность: полицейские обнаружили в кустах оригинальный, четырехрядный магазин от итальянского пистолета-пулемета «спектр». Никто из наших не знал, что это за «зверь».

Проверяя документы и вглядываясь в лица молодых парней, я понимал, что убийцей мог быть любой из них. В тот день народу столпилось особенно много. Обе дамочки из WATСHa цеплялись к нам каждый раз, когда у кого-то возникали проблемы с документами. Звонили в какие-то штабы, совали нам мобильник выслушать чьи-то указания.

Уже не помню, что было не так с документами у того небритого парня в куфие. Я сказал, что он не сможет пройти. Он закричал по-арабски, но кроме ругательств я ничего не понял; потом оттолкнул меня и сунул документы Зорику. Краем глаза я заметил, что правозащитницы стали пробираться к нам. Сжав зубы, я перехватил винтовку и медленно, стараясь не заводиться, отодвинул парня в сторону. Пожилая правозащитница, дотянувшись, выхватила у небритого документы и уставилась в них, в это время он заорал на иврите: «Ублюдки! Всех вас валить надо, как ту семейку на шоссе!». Планка у меня «упала» сразу, еще до того, как он в меня плюнул, а тут вообще потемнело в глазах. Приклад полетел парню в лицо кроша зубы, ломая нос, нога сама въехала каблуком в колено, удар прикладом сверху попал в пустоту — это Зорик оттащил меня сзади за разгрузку. Парень отшатнулся, вскинув ладони к лицу и получив по ноге, свалился. Одновременно пожилая правозащитница выхватила из сумочки фотоаппарат. Но Аюб «случайно» повернувшись, выбил фотоаппарат стволом. Только тогда у меня слегка прояснилось перед глазами. Что тут началось: крики, сирена моментально нарисовавшейся скорой, журналисты. Наш прапорщик первым делом приказал мне исчезнуть, Леха встал вместо меня. Полчаса я отсиживался в палатке, но, наконец, утихли вопли правозащитниц и хриплый бас прапора. Я снова сменил Леху. Только документы уже проверял Зорик. А меня до конца смены продержали на «страховке».

На следующее утро приехали офицеры военной полиции, часа два мотали нервы всем, снимая показания; потом чистенький, щеголеватый капитан неофициально рассказал мне, как правозащитницы честно подтвердили, что парень меня толкнул и плюнул. Палестинские свидетели в один голос заявили, что я набросился на ни в чем неповинного молодого человека, который мирно стоял в очереди, и запинал его почти до смерти. Но в деталях их версии сильно отличались друг от друга. «Короче, можно спать спокойно, — успокоил капитан, — ничего тебе не будет»

Во второй половине дня, когда мы осматривали какую-то машину, высоко, над нами протарахтели два «апача». Зависнув над городом, они саданули вниз ракету, потом еще одну. Шарахнуло так, что даже нас тряхнуло. «Апачи» неторопливо развернулись и поплыли обратно. Через пол часа, по радио в выпуске новостей передали, что израильские ВВС ликвидировали в Дженине руководителя местного отделения террористической организации «Хамас».

Вечером приехал Халед на своей скорой помощи. Долго ругался и рассказывал, как жилось раньше, когда он работал врачом в частной клинике, и какая жизнь пошла после того, как начался этот дурдом. Я молча слушал его крик души, а Зорик стал спорить: «Вы же сами этого Арафата выбрали!»

Халеда прорвало на полчаса: «Кто выбрал?! Кто нас спросил? Вы же с ним сами договорились, сами его нам на голову притащили! А, чего теперь вспоминать, дело прошлое», — проворчал он, садясь в свою колымагу.

На утро приехал Мишаня, сел на бетонное ограждение и трепался с нами, пока толпа рабочих и колонна машин продавливалась сквозь блокпост. Вдруг в очереди послышались возмущенные гудки, вдоль ряда машин внаглую пер белый мерседес прямо на нас. Мы шарахнулись за бетонные стенки, Мишаня тоже кувырнулся на землю, лязгнув затвором. «Уакеф!» (стой араб.), — закричал Зорик, но водила не слыша его, притормозил и втиснулся в очередь первым. Из-за руля медленно вылез долговязый парень в мятом белом костюме, он опасливо покосился на дула винтовок и что-то сказал на арабском, хамовато улыбаясь при этом. «Че он там несет?» — произнес Мишаня голосом, которой заставил нас с Зориком оглянуться. Так и есть, у Мишани «сорвало башню»: левое веко задергалось, лицо побледнело. «Да это сын какой-то шишки из местной администрации, — перевел Аюб, испуганно глядя на Мишаню, — его тут все боятся» И действительно, никто из водителей ничего не сказал, только бросали угрюмые взгляды. «Он мой!», — бросил Мишаня и двинулся к парню с таким выражением, что тот попятился. Мишаня показал ему отъехать в сторону. До конца нашей смены мы наблюдали, как парень под чуткой Мишаниной опекой разбирал на части свой злосчастный мерс, стаскивая чехлы с сидений, снимая внутреннюю обшивку дверей, вынимая запасное колесо. Белый пиджак намок на спине, взгляд метал молнии, но бледное лицо нашего друга не сулило ему ничего хорошего. Водители одобрительно косились в их сторону. Наконец Мишаня удовлетворенно оглядел аккуратно разложенные на асфальте панели, чехлы, коврики, кучки заглушек и винтиков, перевел взгляд на взмыленного водителя махнул рукой, показывая, что парень может ехать; тот сверкнул глазами и, побросав в салон «запчасти», развернулся и умчался обратно в город, визжа покрышками, провожаемый ухмылками палестинцев. «Вот так и становятся террористами, — проворчал Рони — небось поехал автомат покупать».

После обеда Мишаня уехал, а мы завалились в палатку отдыхать. Поскольку резервистов бриться не заставляли, мы все порядочно заросли. Зорик как раз философски рассуждал о достоинствах и недостатках четырехдневной щетины, когда в палатку влетел прапорщик Ави. «Мужики, подъем! — заорал он, — Ты, ты, ты, — он натыкал пальцем шесть человек, в том числе и нас с Зориком, — через минуту в машине в полной выкладке!» Судя по тому, что он остался прикрикивать на нас, случилось что-то серьезное. На улице кашлял черным, дизельным выхлопом бронированный «абир». Мы выстроились у борта. Ави быстро проверил, что мы ничего не забыли, рассказывая в чем дело. Оказалось, что у перекрестка N поселенцы слышали сильную стрельбу, туда направился патруль пограничников, но они далеко, нам нужно было доехать до поселения и проверить дорогу, так как через пол часа туда должен был проехать школьный автобус.