Тайна профессора Бураго. Том 1

— Только, пожалуйста, без шума, чтобы не возбуждать разговоров среди пассажиров.

— Шум не нужен ни нам, ни этому субъекту, — ответил штатский и, подойдя вплотную к Найденову, бесцеремонно положил руку на его плечо.

Найденов сделал гневное движение, но почувствовал, что рука финна крепко впилась в него. К тому же Найденов заметил, что другой рукой тот наводит на него револьвер, не вынимая его при этом из кармана пальто.

Да, шум действительно ни к чему не мог привести, и потому, не меняя позы, Найденов спросил по-немецки:

— Кто вы такой и что вам нужно?

— Государственная полиция, инспектор Венсторп, — несколько смущенно пояснил помощник капитана.

— Какая полиция? — удивился Найденов.

— Вам придется последовать за ним, — сказал помощник капитана.

— Тут очевидное недоразумение, — негромко, но внушительно произнес Найденов.

— Каждый из вас прикидывается девицей, впервые идущей к причастию, — насмешливо сказал Венсторп.

Найденов взглянул на встревоженную Валю.

— Не волнуйся, пожалуйста. Я сейчас вернусь. Какая-то чепуха, — сказал он и последовал за помощником капитана.

Они вошли в капитанский салон, и дверь захлопнулась. В этот же миг за спиной Найденова что-то звякнуло, и он ощутил на запястьях холодную сталь наручников, которые ловко защелкнул прятавшийся за дверью помощник Венсторпа, по имени Майерс.

Найденов невольно напряг все свои силы, натягивая цепь. Венсторп засмеялся.

— Ну, ну, не испытывай прочность своих костей, — пробормотал он.

Найденов старался трезво оценить положение. Немцам удалось схватить его руками местной полиции. Значит, прежде всего нужно, чтобы Валя снеслась с советским посольством в Хельсинки.

— Господин капитан, — обратился он к молча стоявшему в стороне капитану «Клариссы», — поскольку все это произошло на вашем судне, я требую объяснения от вас.

Капитан вынул изо рта сигару и, глядя на ее тлеющий кончик, смущенно проворчал:

— Чертовски неприятно! Я и сам никак не думал… И если бы ваша жертва не опознала вас, я бы ни за что не поверил…

Он протянул Найденову бланк радиограммы. Любекская полиция сообщала, что в купе берлинского экспресса, прибывшего в Любек накануне утром, был найден некто Зуденшельд, кем-то усыпленный и обысканный.

— Вот оно что! — вырвалось у Найденова.

Дальше в депеше говорилось, что если пострадавший Зуденшельд опознает своего подозрительного спутника, такового следует арестовать при содействии полиции ближайшего порта и доставить в Германию.

— К счастью, не пришлось ждать ближайшего порта, — со смехом сказал Венсторп и самодовольно ткнул себя пальцем в грудь. — Тут оказался я. А из моих рук ты уж не ускользнешь.

— Не понимаю, о каком пострадавшем тут говорится, — сказал Найденов. — Если бы он был здесь, этот Зуденшельд, то, наверно, не отказался бы подтвердить…

— Старый прием, приятель, — сказал Венсторп. — Но на этот раз он тебе не поможет. На твое горе господин Зуденшельд здесь. — И Венсторп обратился к капитану: — Разрешите пригласить пастора?

Через несколько минут капитан и офицеры почтительно поднялись навстречу входящему пастору. Найденов узнал в нем… своего ночного спутника.

«Ловко подстроено!» — подумал Найденов, удивляясь тому, как своевременно его молчаливый спутник по экспрессу Берлин — Любек оказался на «Клариссе».

Между тем пастор, опираясь на руку стюарда, с трудом дошел до кресла и опустился в него с болезненным стоном.

— Узнаете ли вы его, господин пастор? — спросил Венсторп.

Взгляд темных спокойных глаз Зуденшельда показался Найденову проницательным и полным человеческого достоинства. На какой-то момент Найденов даже усомнился — действительно ли перед ним шпик гестапо?

— Это он, — спокойно проговорил пастор.

— Объясните, как все случилось, — сказал Венсторп.

Зуденшельд подумал немного и принялся не спеша рассказывать. Найденов обратил внимание на то, что, с трудом начав говорить по-фински, этот пастор поспешил перейти на немецкий язык.

— Я сразу заметил, что этот человек следит за мною, — говорил Зуденшельд. — Не стану объяснять вам, почему, но у меня были основания опасаться кое-кого. Я вез очень… ценные бумаги. Этот человек несколько раз выходил из купе. Каждый раз, как он возвращался, я ждал, что вместе с ним в купе ворвутся его сообщники и нападут на меня. Вы хорошо понимаете, господа, в той стране, где мы находились, можно было ждать чего угодно. — При этих словах он поглядел на офицеров «Клариссы». Те молча кивнули. — Я готовился к защите, хотя отлично понимал, что ничего не смогу сделать. И вот, незадолго до прибытия в Любек, он, — Зуденшельд указал рукой на Найденова, — снова ушел. А через несколько минут дверь отворилась. Это было сделано так бесшумно, с такой ловкостью, что я не сразу заметил образовавшуюся щель, а когда обернулся, было уже поздно. На лицо мне упало что-то мягкое, похожее на мокрую вату. Я тотчас потерял сознание и больше ничего не помню. Говорят, что меня так и нашли без чувств, когда поезд прибыл в Любек. Мое лицо было накрыто газетой. Купе оказалось запертым снаружи. Интересно и то, что никто не обратил на меня внимания на границе. Немцы столь тщательно проверяют паспорта, но отпереть мое купе немецкая полиция почему-то не сочла нужным.

— Теперь вы не сомневаетесь в том, что перед вами ловкий малый? — удовлетворенно сказал Венсторп капитану.

Тот с хмурым видом пожал плечами, а Зуденшельд добавил:

— Ко всему этому могу добавить: пока я был без чувств, меня тщательно обыскали. Даже подкладка пиджака оказалась вспоротой. Преступник искал бумаги.

— И похитил их?

— К счастью, нет, — сказал Зуденшельд. — Может быть, кто-нибудь спугнул его, а может быть, он убедился в том, что их… при мне нет.

— Надеюсь, капитан, — сказал Венсторп, — что на вашей «Клариссе» найдется надежный уголок, где можно поместить эту птичку?

Посоветовавшись с помощником, капитан приказал показать Венсторпу помещение для пленника.

— У вас есть оружие, капитан? — спросил Венсторп с порога. — А то эти господа способны на что угодно, даже с таким украшением на руках. Ведь он русский!..

От Найденова не укрылось, что при слове «русский» пастор вскинул голову. В его темных глазах, внимательно уставившихся на пленника, загорелся огонек.

— Вы русский? — спросил он, когда Венсторп ушел.

Найденов пожал плечами и промолчал.

— Русский! — повторил Зуденшельд и покачал головой.

Найденову показалось, что в выражении его строгого лица появилось сострадание.

— Когда-то я изучал русский язык, — сказал Зуденшельд. — Разделяю ваше удивление. Вы не из тех русских, которые могут меня понять.

Покосившись на капитана «Клариссы», Найденов спросил по-русски:

— На какой язык вы могли бы перейти, чтобы нас не поняли?

С трудом подбирая слова и коверкая ударения, Зуденшельд отвечал по-русски же:

— Родной для меня язык норвежский, но едва ли вы…

Найденов тут же ответил по-норвежски:

— Я не блестяще владею этим языком, но…

— О! — удивленно прервал его Зуденшельд. — Вы излишне скромны. Отличное произношение! Даже трудно поверить, что вы… не норвежец.

— У нас слишком мало времени, — торопливо продолжал Найденов. — Заинтересованы ли вы в том, чтобы я оказался в руках финской полиции?

— Мне совершенно безразлично, от кого вы понесете заслуженное наказание.

— Перестаньте притворяться! — гневно сказал Найденов. — Все равно я вам не верю. Ваша задача — доставить меня в Германию…

— В Германию? — Зуденшельд рассмеялся. — Ну, нет! Добровольно вы меня туда не затащите. Перед вами уже не заключенный лагеря Дахау, а свободный сын норвежского народа. И если моему организму удастся справиться с последствиями отвратительного снадобья, которым вы угостили меня в вагоне, то…

— Послушайте, — перебил его Найденов, — от передачи меня финским властям гестапо так же мало выиграет, как если бы я вообще был на свободе. Советские власти сумеют доказать, что все происходящее — не что иное, как гнусная игра всей вашей шайки.