Так было(Тайны войны-2)

Жюль Бенуа торопливо записывал изречения де Голля, несмотря на то что все это он давно читал в книгах де Голля с лаконичными наименованиями «Вождь», «Характер», «Авторитет», в его поучениях, предназначенных для офицеров. Жюль посмотрел на генерала влюбленными, преданными глазами и воскликнул:

— В освобожденный Париж вы вступите, мой генерал, как Иисус Навин в землю обетованную!

Бенуа расплылся в улыбке. Но внезапно разговор круто повернулся. Жюль оказался застигнутым врасплох. Полуприкрыв глаза, де Голль откинул голову, помолчал и сказал:

— К вступлению в Париж надо готовиться. Скажите, у вас сохранились связи во Франции?

Еще не понимая, к чему клонится разговор, Жюль ответил:

— У меня там жена, тесть, кажется мать, если они живы.

— В Париже?

— Нет. Вероятно, в Фалезе. Там имение моего тестя. Он занимается виноделием.

Жюль давно не вспоминал ни тестя, ни Лилиан, ни тем более маленькую Элен, к которой никогда не питал никаких чувств. В Лондоне даже в военное время можно развлекаться с девицами не хуже, чем в Париже. Не одними же заботами должен жить человек! Но вопрос де Голля вызвал нечто похожее на угрызение совести. Он добавил:

— У меня есть еще дочь.

— Взрослая?

— Да… То есть, нет… — Жюль сразу никак не мог сообразить, сколько же теперь Элен — два или полтора года. — Два года. — Потом, прикинув, определил, что Элен уже скоро три. Как летит время! Хотел исправить ответ, но де Голль забыл уже о своем вопросе. Вытянув длинные ноги из-под стола, он продолжал задумчиво глядеть перед собой.

— Мы не можем упускать из своих рук движение Сопротивления. Левые элементы могут использовать наше отсутствие. Они будоражат и подстрекают патриотов к преждевременным активным действиям.

С некоторых пор Шарля де Голля начала тревожить обстановка в оккупированной Франции. Он был согласен с тем, что в начале войны Даладье запретил компартию. Так и надо!.. Коммунисты и вообще левые заметно усиливают влияние в группах Сопротивления, рвутся в бой с оккупантами. Это чревато всякими осложнениями. Мало изгнать немцев из Франции, надо суметь сохранить власть. Вот почему генерал предпочитает выжидательную политику. Решающие действия внутри страны надо сочетать с вторжением союзных армий через Ла-Манш. Оно когда-нибудь состоится. С помощью британских, пусть даже американских солдат легче справиться с левыми элементами. Такую точку зрения разделяет и Черчилль. Правда, у Черчилля есть и другие мотивы — он опасается за агентурную сеть во Франции. Добровольцы разведчики сами участвуют в диверсиях, в покушениях на немцев. Начались провалы. Так можно остаться без агентуры. С этим нельзя не согласиться. Следует принять кое-какие меры. Надо посылать и посылать своих людей во Францию.

Де Голль спросил сидевшего перед ним журналиста:

— Скажите, месье Бенуа, как вы посмотрите на то, чтобы вам отправиться во Францию? Наша страна ждет героев.

— Мне?! — Жюля Бенуа бросило в пот, хотя в комнате было весьма прохладно. — Но ведь там… Вы говорите серьезно?

— Вполне серьезно. Я верю, что вы выполните свой патриотический долг. К тому же вы смогли бы прекрасно написать из Франции о царящих там настроениях, влить трезвую струю в некоторые горячие головы. Я очень надеюсь на вас.

Рождественский визит несколько затянулся. Жюль Бенуа покинул гостиницу полный смятения и тяжелых предчувствий. Он переживал примерно то же самое, что там, на «Массилье», когда ему предложили бежать на берег. Но он совсем не рвется быть героем, которого ждет Франция…

Жюлю все же пришлось ехать, точнее — лететь глухой ночью во Францию. С таким же тоскливым чувством, со щемящей тревогой покидал он ее почти два года назад и в таком же состоянии возвращался теперь обратно. Он опять думал, что, захваченный водоворотом неотвратимых событий, снова совершает непоправимую оплошность. Но Жюль ничего не мог уже сделать.

Самолет монотонно гудел, завывал, переходя с высоких тонов на низкие, басовитые нотки, и рокот его чем-то напоминал остервенелый металлический визг работающей лесопилки. Бенуа сидел на жесткой скамье, протянутой вдоль борта самолета. Синий свет дежурной лампочки освещал переднюю часть кабины, оставляя в полумраке дальние углы ее, где стояли ящики, пакеты с прикрепленными к ним парашютами. Такой же парашют был прицеплен за спиной Жюля. Он сковывал движения, и Бенуа казалось, что он сам ни больше ни меньше как такой же пакет, тюк, который выбросят в люк, когда придет время.

Напротив Бенуа на такой же жесткой скамье сидели двое его спутников. Шелковые шлемы защитного цвета плотно обтягивали их головы, а зеленые мешки парашютов в неясном свете придавали им вид горбатых гномов или фантастических марсиан с лысыми, иссиня-зелеными черепами. Оперевшись на широко расставленные колени, они невозмутимо дремали, и это вызывало в душе Бенуа не то раздражение, не то зависть. Какое-то лошадиное спокойствие! Бенуа недоумевал, как можно вести себя так бездумно, если через час, может быть через полчаса, им предстоит ринуться в неизвестность, навстречу смертельной опасности. Не иначе, люди с примитивной психикой. Такое поведение Бенуа мог объяснить только отсутствием интеллекта.

Обозреватель почти не знал спутников, с которыми ему предстояло делить опасность подполья. Знал только их имена, да и то, вероятно, вымышленные, и еще то, что один, который помоложе, летел радистом, а второй, Франсуаз, назначен старшим их группы. Он имел какое-то задание британской разведки. С Франсуазом Жюль познакомился у полковника Пасси в разведуправлении незадолго до полета, когда все трое проходили тренировку и инструктировались и предстоящем задании.

После встречи с генералом де Голлем Жюль еще надеялся, что ему удастся выкрутиться из затруднительного положения и уклониться от полета во Францию. Но недели через две, почти успокоившись, он вдруг получил приглашение явиться во второе бюро на Сент-Джеймс-сквере, дом три, где в просторном особняке разместилось управление разведки при ставке де Голля. На какой-то момент присущая ему самоуверенность покинула Бенуа. По его растерянному виду полковник Пасси понял состояние бородатого человека, сидевшего перед ним. Он пристально посмотрел ему в глаза и сказал напрямик:

— Месье Бенуа, генерал рекомендовал вас как человека, способного выполнить наше задание. Передумывать теперь уже поздно. И если вы не намерены выполнить это добровольно, мы найдем средства принудить вас к этому. Время военное. Решайте.

Бенуа не в силах был отвести взгляд от лица полковника. Глаза разведчика будто сверлили его насквозь. Этот и в самом деле добьется всего, чего он захочет. Говорили, что он состоял в кагулярах, был членом фашистской диверсионной группы и Париже. Его настоящая фамилия Деваврен. Теперь об этом не принято болтать, но Бенуа сразу вспомнил, где он впервые услышал фамилию Пасси-Деваврена. Это было лет пять назад, как раз в тот день, когда он познакомился с Лилиан. Во время демонстрации Народного фронта. Пьяный парень из отрядов «Камло дю руж» — королевских молодчиков — затеял дебош на улице. Он-то и хвастался своим знакомством с капитаном Девавреном, Теперь он полковник Пасси. Ему лучше не возражать.

— Нет, что вы, — невнятно пробормотал Бенуа. — Я готов добровольно выполнить свой долг перед Францией… Я так и сказал генералу де Голлю. Мне не хотелось только прерывать работу над его монографией. Но если так, я готов…

Теперь все пути были отрезаны. Полковник Пасси подробно расспросил, где находится поместье его тестя, можно ли организовать там хранение оружия, как далеко это от шоссейной дороги. Ответы как будто удовлетворили полковника Пасси. В заключение он подбодрил Бенуа, пообещав в недалеком будущем отозвать его обратно в Лондон. Так же как и де Голль, порадовался, что Бенуа удастся повстречаться с семьей. Они расстались друзьями.

Потом началась подготовка. Жюля заставили стрелять из бесшумного пистолета с натянутым на ствол резиновым надульником, прыгать с парашютом, возиться со взрывчаткой, изучать детонаторы, учили пользоваться картой и компасом. Месяц Бенуа провел в «Патриотик скул» — в британской разведывательной школе под Лондоном — и только ближе к лету очутился в кабине самолета по пути к поместью тестя месье Буассона.