То АТО. Дневник добровольца

По порядку: позавтракали, проводили отбывающих по частям (из другой роты рембата с вещами стояло человек двадцать, а из автобата — целая рота), построились (традиционный хоровод вокруг казармы до плаца и обратно), понапрягали уши, перехватывая разговоры командиров (бесполезно, от группки офицеров донеслось только «який підарастам курить на плацу дивізії?!»), флаг подняли и приспустили — траур по шахтерам. Разговоры в строю: сепары там нас пиздят, а мы тут по ним скорбим. Потом первый-четвертый взводы пошли на занятия, а у нашего пятого — погружение в дзен: уборка листьев, свалка, медитативное созерцание, сон.

Многие пытались достичь нирваны, начиная сразу с п. 4 (сон), а некоторые мазохисты — даже совместить пп. 1–2 и п.4. Позиции: «Журавль спит, но червяк не спрячется в листве», «Лису в засаде под забором не смутит смрад гнилой капусты».

Постепенно в казарму приходило все больше людей, не понявших планы начальства, некоторые даже возмущались: «Что это за занятия: завели в кабинет, говорят, посидите тихонько, и ушли!» Да, к сожалению, сегодня до нирваны никто не доберется, а я уже было надеялся, представляя себе картину: «Солдат Будзенко просветляется под стендом ”Схема кривошипно-шатунного механизма”».

Самые хитрочакровые просто остались в казарме, сразу перейдя к п. 4, но их путь тоже оказался сложен и тернист: периодически кто-то прибегал и нечеловеческим голосом орал: «У кого нет формы — строимся на склад!» «Еще десять человек на уборку!». Через полчаса: «Какой ебаный ишак позвал 4-ю роту на склад? Вернули их взад! Там уже заебались отвечать — для хоббитов штанов нет!»

Окончательно план медитаций был сорван насяльником: «Всем построиться!» Построились. Он посмотрел и ушел. Только я один заподозрил, что предусматривалась стоячая медитация «Будет ли камень стонать, ожидая лавины», но наши рембатовцы не оценили тонкость замысла командования.

Ближе к обеду позвонил С., пошли пить кофе. В свой 25-й батальон «Киевская Русь» идти не рекомендует: что-то не то с начальством, многие переводятся в другие, в Житомир, например, в 95-ю аэромобильную. Если 25-й получит статус «штурмовой батальон», то неподготовленных туда брать вообще не будут, так что остается только медитировать, ожидая свою гайко-болтовую судьбу.

После обеда пошли в баню. Памятуя об отключении воды неделю назад и будучи уже готовым к подобным превратностям судьбы, я помылся побыстрее и ушел. Зато остальным рембатовцам повезло побывать в настоящей бане: температура воды резко поднялась до отметки «кипяток» — все выскакивали красные и, счастливые, кричали: «С легким паром!» Кое-кто, правда, сетовал на «мыльные яйца», ведь ни моек, ни раковин в бане нет, а под такой душ не каждый самурай рискнет сунуть те самые, намыленные…

Вечером чуть не остался без ужина: пошел в столовую позже и не в форменной куртке, а бдительный офицер усмотрел во мне синяка, видимо. Рядом допрашивали еще одного бедолагу-западен-ца, вообще, похоже, не соображавшего, чего от него хотят, и только повторявшего: «Але я не матерився» (с его акцентом это можно было принять за что угодно, в т. ч. «але я не похмелився/помилився/ народився/покотився)». Я же, без акцента, оказался не столь интересен, так что от меня быстро отстали.

Еще один культурный шок ждал нас на раздаче — там стоял ПАРЕНЬ! Каждый остряк-самоучка, обычно сражающий своим остроумием 45-летних теток, посчитал своим долгом отметиться и на парне. Один изображал испуг и обходил его за три метра, прося девушек «кинуть хлебушку»; другой просил телефончик: «и как такую красивую зовут?» Тетки с раздачи заступались, просили «не ломать парню жизнь»: «Он у нас правильной ориентации».

На завтра обещают стрельбы. Еще один пустой день окончен. Напоследок, с просторов тырнета (переделанное):

Подъем и завтрак были ранними, в поезде были в семь. Причем этот поезд уже один раз успел отвезти на полигон более ранних пташек, так что ехали с комфортом. На выходе пересчитывать не стали («хто там засне, у такім дубарі?») А я вот думаю, зря, за месяц тренировок у нас лучше всего отработана как раз способность спать.

Стрелять довелось не на краю, а в дальней части полигона — это полчаса пешей прогулки. По дороге насмотрелись смешных картинок на стендах: танки и другая техника, эмблемы частей, человечки… Одна так и просилась на конкурс карикатур, жалею, что не щелкнул: название «НАЕМБ» (букву М пытались стереть), в поле два типа десантника в скрюченных позах. Приковывают внимание глаза: они круглые, огромные и подведены по краю черным. Как в анекдоте: «Ты кто?» — «Мышка». — «А почему глаза такие большие?» — «Какаю!»

С другой стороны от стендов стояло два десятка танков, БТРов и другой подобной техники. Стреляло все это железо регулярно, весь день. Были видны и места, куда попадали снаряды, — шутили про шуструю бабку-грибницу, что все никак не подобьют. А когда взрывы пошли в воздухе (прикольные облачка — сначала огненные, потом черные), остряки стали предупреждать, что инопланетяне скоро разозлятся.

Насяльник по прибытию всех предупредил, что в округе встречаются гражданские, так что не мусорить и в лес не ходить, разве что группами по 4–5 человек, чтобы сознательные могли удержать несознательных от шатаний: «В лесу ни грибов, ни магазинов нет, нечего там искать!» — «А молодиці є? Може, хоч дупла?» — «Никого там нет, даже дупел!» Как раз в этот момент к насяльнику подходит миловидная и хорошо одетая женщина лет 35–38 и что-то ему говорит. Тот же дядечка, что раньше подал реплику про молодиць, продолжает: «А казав, молодиць нема!» «Та й дупла мають бути», — добавляет кто-то еще.

Раздражало, что минут сорок ждали в строю машину с патронами, — пошли уже предложения разбиться на группы и идти замочить мишени прикладами.

Сами стрельбы проходят намного свободнее, можно даже сказать, бесконтрольно. Получаем по 45 патронов, стреляем двумя группами по пять человек в каждой. За одной группой смотрит насяльника, за другой — контрактник, но им не до нас: периодически автоматы клинит, им приходится или менять, или как-то чистить. Сами стрелковые места оборудованы так себе: у кого и лечь нельзя, только сидя или стоя, а мишени очень далеко, и лежа их практически не видно.

Так что все оторвались по полной — сразу было видно, что стреляет кто куда хочет, фонтанчики от пуль летят во все стороны, иногда и в 20 м от стрелков. Еще шутники предлагали поиграть повзводно: сначала одни бегают от других, потом наоборот, если кто-то выживет. Собака, прибежавшая на запах сала из кулечков запасливых селян, тоже живой мишенью быть не захотела.

В итоге доставалось всем сколько-нибудь заметным ориентирам: шинам, красным железякам, доскам, столбикам, даже елочкам. Я стрелял в третьей десятке и испытал удовольствие: погонял кусок доски поблизости, порыхлил пригорки около мишеней из полуприседа. Обидно, конечно, что никто не учил и не подсказывал, как это надо делать по науке (инструктор после каждого выстрела должен подсказывать: выше, левее… только так можно быстро научиться), но все равно всем понравилось.

Потом началось томительное ожидание, пока все отстреляются. Пошел снег, опять все перемерзли, в лесу развели несколько костров (наш так и не разгорелся), сало жарили на палочках (мы с двумя Ж. прилепились к щедрым черниговчанам и меняли свой арахис на жареное сало).

Наконец всех построили, но команды топать на обед не было: наш насяльник занимался с чужой пехотой, в том числе, с девушкой из Правого сектора. Все отметили, насколько облегченным лексиконом пользовался насяльник, я уже ждал «не соблаговолите ли вы» или «будьте столь любезны». Нас же насяльник называл исключительно вариациями, иногда несочетаемыми, женских и мужских половых органов.