Победившие смерть

Но обыск ничего не дал. Марийку втолкнули в машину и увезли.

— Я обязана вовремя явиться на работу в офицерскую гостиницу, — робко протестовала Марийка.

— Молчать! — злобно крикнул старший.

Ее закрыли в темной камере, где стоял затхлый воздух, вызывавший тошноту. Марийка сначала не увидела, кто находится в камере, но чуткое ухо уловило слабый стон женщины. Бедняга просила воды. Стоявшая возле женщины кружка была пуста.

— Воды нет, сейчас попрошу.

Марийка постучала в дверь. Никто не отозвался. Ударила кулаком посильнее. Потом двумя руками забарабанила по тяжелой, обшитой железом двери. Однако никто не подошел. Нервы сдали. Пережитое накануне, разболевшееся плечо, смрад в камере и бессилие помочь страдающему человеку — все это вывело из себя девушку, и она разрыдалась...

Приступ отчаяния длился недолго. «Чего это я нюни распустила? — упрекнула себя Марийка. — Слабую- собаку и петух заклюет!»

Глаза свыклись с темнотой. Теперь Марийка яснее видела в углу камеры женщину. Она лежала на соломенной подстилке, на ней была разорванная кофточка.

— Как вас зовут? — приблизилась к ней Марийка.

— Ирина... Я никаких бланков никому не давала... За что избивают?

Марийка вздрогнула: «Бланки? «Мельдкарты»? Боже, при чем здесь какая-то Ирина? Ведь...»

— Когда вас забрали?

<— Два дня назад... Прямо из типографии... Ох, лучше бы добили, мерзавцы, сил больше нету. — Ирина заплакала. — На допросе перебили руку... Выбили зубы... Ироды! За что такая напасть? Я ж ни в чем не виновата... ни в чем!

— Успокойся, Ирина, — молила Марийка.

Осторожно взбила под головой солому, подвязала больную руку, укрыла вздрагивавшее тело своей кофточкой.

«Неужели и мне предстоят такие муки? Страшно... Если бы Виктор знал о моей беде. Наверное, ищет, волнуется».

Марийку пугали предстоящие допросы. Но будь что будет, она не выдаст Виктора и его товарищей.

В камере стояла тишина. Измученная девушка подобрала под себя ноги, склонила голову на колени и уснула.

...Лесная полянка, освещенная майским солнцем.

Сколько цветов! Красные, синие, белые, желтые... Она в белом платье собирает их... Какой большой букет! От странного запаха кружится голова... Виктор! Виктор! Он бежит по траве, громко и радостно смеется. И вдруг сурово:

— Брось букет! Цветы отравлены!

Руки окаменели. Марийка хочет отбросить букет, но пальцы не повинуются. Пытается их разжать, напрягает все силы. Ничего не получается. Виктор вырывает букет и отбрасывает его. Зачем так резко? Болит плечо... Но теперь в руках — чайные розы. Какая прелесть! Спасибо, Виктор! Взялись за руки. Счастливые, смеются, бегут меж хлебами...

Раздался гром. Небо заволокло, тучами. Тяжелые, темные... Надо укрыться. Где? Еще ударил гром. «Го-го-го!..» — понеслось вокруг.

Марийка!

— Я здесь!

— Марийка!

— Я зде-есь!

Громовые раскаты заглушили удалявшийся голос Виктора...,

...Сколько времени продолжался сон, узница не знала. Проснулась от резкого толчка и окрика:

— Василенко, выходи!

Спросонья она не сразу поняла, кого зовут, замешкалась. Солдат сапогом толкнул ее в бок. Только тогда сообразила: «За мной».

В большой комнате за письменным столом сидел средних лет гестаповец. Гладко причесанные волосы, на горбатом носу — пенсне.. Он копался в бумагах, делал вид, Ч5удт® не замечает вошедшей. Спустя минуту поднял холодные глаза и вежливым тоном, по-русски пригласил сесть.

— Василенко? Мария Ивановна?

— Да.

— Двадцать два года?

— Да.

Молодая. Совсем молодая. Не успела еще пожить! Два года работаешь? Так!

Гестаповец открыл ящик, вынул оттуда пузырек с клеем и листовки, положил на стол. Внимательно посмотрел в лицо девушки.

Какую нужно проявить выдержку, собранность, чтобы ни единым мускулом не выдать себя! И, к удивлению палача, лицо Марийки оставалось невозмутимым.

— Ну, Василенко, перейдем к делу. Я уже сказал, что ты по-настоящему не пожила, а такая возможность имеется. Необходима только откровенность. Поняла? Только откровенность.

Следователь замолчал, дал возможность осмыслить сказанное.

— Куда направлялась ты позавчера вечером? Кто тебе дал вот эти бумажки? Молчать не хорошо, рассказывай!

Вежливость гестаповца подкупала. Но Марийка уже видела работу этих «джентльменов» на примере Ирины! Собравшись с мыслями, она ответила. Вчера шла на вокзал, хотела в буфете купить продуктов на ужин и завтрак. Ну, по дороге встретились офицеры, один к ней пристает давно. Пыталась убежать от него подальше. Вот и все.

— Заодно расклеить листовки? Так? — испытующе взглянул гестаповец. — Не кривляйся! Кто дал листовки? Почерк не твой, — значит, их писал кто-то другой? Я сказал: не теряй хорошую возможность! — начинал беситься фашист.

Марийка молчала.

Так ты назовешь сообщников?

Никаких сообщников у меня нет. Я ничего не знаю о листовках.

Фашист нажал кнопку. В дверях появился солдат.

— Приведите из одиннадцатой!

Через несколько минут в комнату втолкнули Ирину.

Марийка глянула на нее при свете и ужаснулась. Ирина старше ее на три года, а выглядела старухой. Седая прядь разделяла ее черные волосы. На лбу и между бровями залегли глубокие морщины. Чуть сгорбившись, Ирина обвела испуганными глазами гестаповцев, посмотрела на Марийку и истерически закричала:

— Я ничего не знаю!

— Молчать, собака! — вскочил ранее казавшийся спокойным и вежливым немец в начищенных до блеска сапогах. — Подумала? Скажешь правду? Не знаешь?! — И, повернувшись к солдату, распорядился:— Позовите ефрейтора, пусть поработает над упрямицей. Да так, что-

бы заговорила! А она пусть смотрит! — кивнул офицер в сторону Марийки. — Может, образумится.

Подчеркнуто спокойно вошел красный толстый ефрейтор с засученными рукавами...

Ирину пытали. Это было страшное зрелище. Впервые Марийка увидела, как жестоко, изощренно издеваются над человеком. Ирина издавала отчаянные вопли, стонала, пока не потеряла сознание. Ей ткнули под нос нашатырь, привели в чувство и снова начали истязать.

Марийка вскочила с места, ей хотелось чем-нибудь помочь несчастной. Но как тут поможешь? Девушка тяжело рухнула на стул. Ей стало дурно. Нашатырь вернул Марийку к действительности. Пытка продолжалась. Ирина уже не кричала, лишь изредка слышался глухой стон...

— Молчит? Пока уведите! — скомандовал гестаповец. — Ну вот и с тобой так будет, если не признаешься, кто дал тебе эти бумажки, — и он потряс листовками перед лицом Марийки,— Больше ничего от тебя не нужно. Сознаешься — пойдешь на работу.

После короткой паузы гитлеровец продолжал:

— Понимаю, ты расстроилась, сейчас трудно говорить. Даю на размышление час. Только один час, не злоупотребляй моим терпением.

Как Марийка вышла из комнаты пыток и снова оказалась в темноте, она не помнила. Крик Ирины звенел в ушах. Она не могла избавиться от вида палача с засученными рукавами, истязавшего беззащитную женщину. Слезы туманили глаза. Она забылась...

Узнав, что Марийка попала в гестапо, Виктор Измайлов проклинал себя: как он мог на первое задание отпустить ее одну?! Зачем поддался доводу — «одной лучше, меньше подозрений».

Утром на одной из прилегавших к вокзалу улиц снова появилась листовка, в которой сообщалось о положении на фронтах.

Бешенству полицейских не было предела. Они арестовали первых попавшихся и подвергли их жестокому допросу.

Вечером по городу пронесся слух: на окраине подорвалась на мине машина с двумя офицерами, убит жандарм.

Виктор Измайлов мстил за Марийку...

* * *

— Приведите Василенко! — приказал гестаповец.

В комнату вошла Марийка. Лицо ее побледнело, глаза глубоко запали, пухлые губы сжаты. Опытный истязатель понял, что эти губы нелегко разомкнуть для откровенного разговора, и мысленно одобрил родившийся в его голове провокационный план дальнейших действий. Но все же решил еще раз поговорить с узницей.