Второе рождение Клоса (сборник)

Было сделано шестнадцать попыток побега. Большинство из них групповые, по два-три человека, но были и индивидуальные. Бежавших быстро вылавливали и возвращали в лагерь. Одного из них привезли мертвого.

— Все это объясняется просто, — продолжал Пьер. — Бежали они в южном направлении, в сторону своих. От мест, где они могли рассчитывать на помощь поляков, их отделяло триста километров.

— Больше, — уточнил Сташек. — Граница рейха проходит теперь в пятидесяти километрах к востоку от Варшавы.

— Тем более. Поэтому необходимо бежать не здесь, а вот где… — Пьер начертил гвоздем на куске листовой стали, которая должна была стать частью корпуса бронированного корабля, какое-то подобие карты и провел стрелку, указывающую направление на юг.

Они разговаривали во время работы на судоверфи. Только здесь, в оглушающем грохоте пневматических молотов и скрежете стали, они могли говорить спокойно, не опасаясь, что их кто-то подслушает.

— Стало быть, бежать нужно не туда, — повторил Пьер, — а вот куда. — Он провел гвоздем стрелку под прямым углом к прежней, указав дорогу.

— На восток? — удивленно спросил Сташек. — Ты что, с ума сошел? Ведь там большевики!

— Конечно, — кивнул Пьер. — Отсюда до границы около восьмидесяти километров. Подумай только!

— А если русские выдадут нас немцам? Или посадят за колючую проволоку где-нибудь в Сибири?

После этого друзья долго не возвращались к этой теме, правда, Пьер, судя по всему, очень хотел снова поговорить об этом. Сташек вскоре понял, в чем дело. Пьер был коммунистом, вот почему его тянуло на восток. Ему хотелось бы, конечно, снова вернуться во Францию, но он понимал, что это невозможно, и потому выбрал советскую Россию. А он, Станислав Мочульский? Нельзя сказать, что Сташек был воспитан в духе любви к восточному соседу. За его двадцать два года ему просто не встретились люди, которые имели на эту великую страну иной взгляд. Конечно, его интересовала эта загадочная Россия. Слышал он о пятилетках, о Днепрогэсе и Магнитогорске, удивляло его превращение когда-то отсталой аграрной страны в мощную промышленную державу. Но, воспитанный старой польской школой и буржуазными газетами, Сташек не знал, правда ли все то, о чем писали в газетах, и поэтому принять решение о побеге на восток было для него делом далеко не простым. Побег в родные места был хотя и трудным, почти невозможным, однако понятным. Бежать же в Россию…

Поэтому, когда Пьер начертил стрелку, указывавшую на восток, Сташек непроизвольно воскликнул: «Ведь там большевики!»

— Читал? — спросил Пьер спустя две недели, во время получасового перерыва на обед, когда они сидели в машинном отделении ремонтируемого судна. Еду им привозили прямо к месту работы. — Читал «Майн кампф»?

Вопрос Пьера был для Сташека таким неожиданным, что он даже не донес ложку с крупяной похлебкой до рта.

— Ты что?! Почему я должен читать эту пакость, из которой следует, что я недочеловек?!

— Если бы читал, — сказал Пьер, выскребая остатки похлебки со дна миски и старательно облизывая ложку, — то знал бы, что недочеловеками Гитлер считает не только поляков, но и вообще всех славян. И знал бы еще, что уничтожение страны большевиков — его главная цель. Без этого он никогда не завоюет «жизненного пространства для избранного провидением немецкого народа». Ему необходимы просторы Украины, поэтому война с Россией неизбежна. А вот ты мне скажи, пошел бы ты вместе с русскими бороться против общего врага — фашизма, если бы Гитлер напал на Россию?

— Знаешь, теперь мне кажется, что пошел бы с самим чертом, лишь бы только разгромить нацистскую Германию!

— Вот посмотришь, вспыхнет война.

Сташек хотел ответить, что не очень верит в это, но тут завыла сирена, возвещая о конце обеденного перерыва. В машинном отделении появился мастер, который приказал им приступать к работе. И только через неделю-другую подвернулась возможность продолжить прерванный разговор. Теперь Пьер мог подтвердить свои доводы некоторыми фактами. Концентрация немецких войск и техники в районе Кенигсберга ни для кого не была секретом.

— Что я говорил тебе? Сейчас как раз подходящий момент. Войска и боевая техника беспрерывно движутся на восток. Думаю, что это тактика. И немцам и русским необходимо было выиграть время. Сталин прекрасно понимал, что в тридцать девятом СССР еще не был готов выступить против Гитлера. Да и Запад вел двойную игру. Русские, чтобы выиграть время, заключили с Германией договор. Я знаю, не всем был понятен этот шаг. У нас во Франции тоже многие этого не понимали…

Вскоре они с Пьером выработали план побега из лагеря. Бежать лучше всего было бы после окончания работ, во время возвращения в лагерь, когда сопровождавшая их охрана менее бдительна. Решили спрятаться по дороге в картофельном поле и переждать. Пока рабочие дойдут до лагеря, пока поужинают… А в девять вечера проверка… Пройдет уже около двух с половиной часов. Пьер договорится, чтобы во время проверки кто-либо из французов крикнул, что мастер оставил их работать в ночную смену. Пока их будут искать на судоверфи, пройдет еще не менее получаса. В итоге у них будет время: три с половиной — четыре часа. Они успеют добраться до железнодорожной станции. У каждого есть по две марки. Пьер продал охраннику свой теплый шарф, Сташек — трехдневную порцию хлеба. Их денег хватит, чтобы купить билеты. Поедут они в сторону Клайпеды. На билеты же до самой Клайпеды у них денег не хватит, поэтому они решили сойти на четвертой или пятой станции от Кенигсберга. Выйдя из поезда, они отправятся пешком в восточном направлении. Разыскивать же их будут не на востоке, а на юге, куда, как правило, направлялись все бежавшие из лагеря…

Все получилось неожиданно легко и просто. Когда они шли в лагерь, уже стемнело. Ни один из охранников не заметил, что от толпы понуро бредущих людей отделились две фигуры. Да и невозможно было это заметить. Шеренги строя давно уже смешались, рабочие, укутавшись чем попало, медленно брели против ветра. Струйки мелкого холодного дождя секли лицо, и все старались пониже пригнуть голову.

Побегу способствовало и то, что их спецодежда не отличалась от спецодежды немецких рабочих. На них были такие же синие комбинезоны, натянутые поверх гражданской одежды. Единственными опознавательными признаками были пришитые на левых карманах полоски белого материала с буквой, которая обозначала национальную принадлежность заключенного.

Сразу же после побега, еще в картофельном поле, они сорвали эти тряпки, превратившись с этой минуты согласно юридическим законам третьего рейха и внутреннему лагерному уставу в беглых преступников. Начальник лагеря Артз только за повреждение белой полоски с буквой национальной принадлежности наказывал рабочих трехдневным карцером.

Как и было договорено, сели в трамвай на конечной остановке. Без пересадки доехали до железнодорожного вокзала. Их немного беспокоило то, что Пьер говорил по-немецки с французским акцентом. Это могло вызвать подозрение. К счастью, все обошлось благополучно. Но на вокзале Сташек потерял Пьера в толпе пассажиров и начал пристально разглядывать спешащих людей, что могло привлечь внимание полицейского, который важно прохаживался по залу ожидания, заложив руки за спину. Однако полицейский не обращал внимания на толпу, и Сташек успокоился. Купил билет до станции, до которой договорились ехать с Пьером. Прошел не торопясь мимо стоявшего у выхода из зала на перрон контролера, который, даже не взглянув на него, механически проверил билет.

Поезд уже стоял у перрона. Среди спешивших пассажиров Сташек увидел Пьера, который дал ему знать, что все в порядке, и направился к одному из первых вагонов. Сташек вошел в тот же вагон и сел в последнее купе. Он был там единственным пассажиром. Потом появился какой-то железнодорожник, возвращавшийся с работы домой. На счастье, спутник оказался неразговорчивым. Он закурил и, не говоря ни слова, протянул Сташеку пачку сигарет. Железнодорожник вышел на ближайшей станции, и Сташек, посмотрев на часы, подумал, что если и дальше все пойдет так, как было запланировано, то их начнут разыскивать в лагере только через час. Теперь его больше всего беспокоило, что он скажет русским на границе, сумеет ли убедить их не отсылать его обратно к немцам.