Великий перелом

Иоганнес Дрюккер тоже исчез ненадолго, но вскоре вернулся с триумфом, притащив столько колбасы, что ее хватило бы на ужин для всех.

— Рыцарский крест этому человеку! — воскликнул Гюнтер Грилльпарцер. Повернувшись к Ягеру, он сказал с улыбкой: — Прежде чем вы отправите меня в генеральный штаб, господин полковник, я ведь тоже могу повеселиться, не так ли?

— Почему же нет? — сказал Ягер. — Почему бы и нет?

Когда сгустились сумерки, они развели костер и поставили на огонь горшок, чтобы сварить колбасу. От вкусного пара, повалившего от горшка, у Ягера потекли слюнки. Когда он заслышал приближающиеся шаги, то решил, что идет экипаж другого танка, привлеченный запахом, в надежде получить свою долю.

Но люди, которые подходили к костру, носили не форму танкистов, они были в черной форме СС. «Значит, Макс и его друзья тоже не прочь попросить колбаски?» — удивленно подумал Ягер.

Макс вытащил из кобуры «вальтер» и направил в живот Ягеру. Эсэсовцы, которые пришли с ним, взяли на прицел остальных танкистов.

— Вы немедленно пойдете со мной, полковник, или я застрелю вас на месте, — сказал Макс. — Вы арестованы за измену рейху.

— Благородный адмирал, — поздоровался Мойше Русецкий.

Он привык к встречам с Атваром. Он даже стал готовиться к ним. Чем более полезным считал его Атвар, тем меньше вероятность того, что ему и его семье придется расплачиваться за прежние выступления против ящеров. А догадываться о ходах дипломатов великих держав было такой замечательной игрой, что шахматы по сравнению с ней казались ребяческой забавой. Очевидно, его догадки были гораздо точнее, чем у большинства ящеров. И поэтому вопросы поступали бесконечным потоком. От него требовалось оценивать, как идут переговоры, что вызывало восхищение у него самого: он был причастен к секретам, известным лишь горстке людей. Атвар заговорил на своем языке. Золрааг превратил его слова в обычную польско-германскую смесь:

— Вам, конечно, известен тосевитский не-император Гитлер, и вы не имеете хорошего мнения о нем — я полагаю, это остается истинным?

— Да, благородный адмирал. — Мойше добавил усиливающее покашливание.

— Хорошо, — сказал Атвар. — Из этого я делаю вывод, что тогда вы выскажете более честное мнение о его действиях, чем, например, о действиях Черчилля: ваша солидарность с другими Большими Уродами в отношении Гитлера будет меньше. Это тоже правильно?

— Да, благородный адмирал, — повторил Мойше.

Напоминание о том, что Гитлер является его соплеменником, вовсе не наполнило его радостью. Что бы ни говорили о ящерах, но они показали себя лучшим народом, чем нацисты Адольфа Гитлера.

— Очень хорошо, — сказал Атвар через Золраага. — Тогда такой вопрос: как вы расцениваете поведение Гитлера и фон Риббентропа? Последний призывал меня объявить о взрыве атомной бомбы и возобновлении военных действий Германии против Расы, в то время как на самом деле этот взрыв и военные действия — исключая несколько эпизодов чуть активнее обычного — не имели места.

Мойше задумался.

— Это в самом деле произошло, благородный адмирал?

— Истинно, — сказал Атвар слово, которое Русецкий понимал и на языке ящеров.

Он задумался и почесал голову. Насколько он знал, в глазах Атвара этот жест мог показаться грубым. Но с другой стороны, он был Большим Уродом, так что в глазах Атвара он был грубым по определению. Он медленно проговорил:

— Мне трудно поверить, что фон Риббентроп мог сделать такое заявление, зная, что это неправда и что вы легко можете это проверить.

— Таково ваше восприятие, — сказал адмирал. — Когда самец, представитель Гитлера, сделал это заявление, я немедленно проверил и, найдя его фальшивым, вернулся, чтобы проинформировать его об этом факте. Единодушное мнение наших психологов — мое заявление стало для него сюрпризом. Теперь посмотрите сами.

По жесту Атвара Золрааг включил небольшой экран. Появилось изображение фон Риббентропа, который выглядел одновременно наглым и напуганным. Ему что-то говорили на пришепетывающем английском.

Глаза германского министра иностранных дел широко открылись, челюсть отвисла, рука схватилась за край стола.

— Благородный адмирал, этот человек в состоянии крайнего удивления, — объявил Мойше.

— Так мы и думали, — согласился Атвар. — Это поднимает следующий вопрос: не является ли выдача фальшивой информации частью какого-то нечестного плана гитлеровской стороны, или же эта информация должна была быть правдивой? В любом случае, конечно, фон Риббентроп должен был считать ее точной в тот момент, когда сообщал ее.

— Да. — Мойше снова почесал голову, стараясь определить, какую возможную пользу мог получить Гитлер, умышленно обманывая своего министра иностранных дел. — Я прихожу к выводу, что немцы намеревались напасть на вас.

— Такое заключение сделали и мы, хотя и предупредили, что они сильно пострадают, если предпримут такое нападение, — сказал Атвар. — Это беспокоит: где-то на границе между нами и гитлеровскими войсками, а возможно, за этой границей, вероятно, имеется ядерное оружие, которое по какой-то причине не взорвалось. Мы искали его, но не нашли. После случая в Эль-Искандрии у нас нет уверенности, что мы сможем найти его. Отсюда вопрос: смирится ли Гитлер с неудачей и возобновит переговоры или все же постарается взорвать бомбу?

Заглянуть внутрь мозгов Гитлера — все равно что удалить ткань, пораженную гангреной: отталкивающее, но необходимое дело.

— Если немцы найдут способ взорвать бомбу, то я предполагаю, что они это сделают, — сказал Мойше. — Но я должен повториться, что это всего лишь предположение.

— Оно совпадает с предположениями, которые сделали наши аналитики, — сказал Атвар. — Насколько оно точно, покажет только время, но я думаю, что вы высказали мне лучшее и наиболее обоснованное суждение.

— Истинно, благородный адмирал, — сказал Мойше на языке Расы.

— Хорошо, — ответил ящер. — Я придерживаюсь того мнения, что в прошлом мы старались использовать вас в слишком широких пределах, и, как в случае с любым инструментом, которым злоупотребляют, это вызвало трудности, которых мы могли бы избежать, если бы вас держали в рамках, подходящих к вашей ситуации. Кажется, это в значительной степени является причиной вашей враждебности по отношению к нам и вашего выступления против нас.