Крылатое племя

Впервые мы встретились в 1937 году. Он прибыл в мое звено на должность летчика. Молодой, стройный, розовощекий. Подошел ко мне, лихо козырнул, отрекомендовался:

— Лейтенант Вишневецкий.

Из-за плохой погоды проверить летное умение прибывших молодых пилотов долго не удавалось. А когда

после дождей и сплошной облачности выдался ясный солнечный день, к полету подготовили спарку.

Командир полка собрал новичков.

— Пока летать будете с инструктором. Прикрепляю к вам для обучения командира эскадрильи капитана

Беркаля.

Слушатели недовольно загудели. Послышались голоса:

— Опять заставляете учиться!

— В курсанты зачислили!

— Выходит, мы напрасно летную школу кончали?

Командир усмехнулся:

— Эх вы, молодежь зеленая. Ничего-то не понимаете. Разве мы сомневаемся в том, что вы обучены

летать. Сомневались бы — вовсе к самолетам не допустили. Но мы считаем, летчику-истребителю мало

просто уметь летать. Истребитель обязан быть виртуозом, мастером своего дела, я бы сказал» артистом.

Вы со мной не согласны?

— Нет, отчего же... Мы понимаем, — смущенно ответил за всех Вишневецкий.

— Вот и хорошо...

Все свободные от занятий собрались на аэродроме. Я тоже пришел посмотреть, на что способен мой

новый [73] подчиненный. Как раз капитан Веркаль обратился к Вишневецкому:

— Товарищ лейтенант, принимайте самолет, вы летите первым. Полет по кругу. Я в управление не

вмешиваюсь.

Ровно катится самолет по взлетной полосе, набирает скорость и плавно отрывается от земли. Что ж, взлет

сделан мастерски. Мысленно я ставлю Вишневецкому первую оценку: «пять».

Самолет набирает высоту, делает размашистый круг и идет на посадку. Я уже начал симпатизировать

своему подчиненному, поэтому немного волнуюсь — как-то он приземлится. Ведь посадка — самый

сложный элемент полета, здесь требуется и точный расчет и хороший глазомер. Но страхи мои напрасны.

Машина касается земли всеми тремя точками. Несколько полетов с инструктором, выполнение некоторых

фигур высшего пилотажа — и Вишневецкий готов к самостоятельным полетам. Последний раз с ним

вылетает сам командир полка. Он доволен. После полета говорит:

— Вы знаете, лейтенант, у вас развито ценное качество — быстрая реакция. Будете хорошим летчиком.

Потом Костя Вишневецкий летал в одном звене со мной. Все учебные задания он выполнял только на

«отлично».

Незаметно мы с ним сблизились. Он часто заходил ко мне домой. Мы подолгу беседовали за чашкой чая.

Но особенно дорог он мне стал после одного случая. Мы сидели с ним в комнате и горячо обсуждали

только что прошедшие полеты. Увлеклись настолько, что забыли о моем сыне — малыше. А тот забрался

на окно к начал шалить. Он, конечно, выпал бы на улицу и разбился, если бы Костя не метнулся к нему и

не подхватил ребенка буквально на лету.

Теперь мы с Вишневецким еще больше подружились. Вместе участвовали в освободительном походе

советских войск в Западную Белоруссию. В одном строю прикрывали наши войска и вместе перелетели

на аэродром Белостока.

Но служба есть служба! И в мае 1940 года пришлось [74] нам расстаться. Я получил новое назначение и

уехал.

А потом началась Великая Отечественная война. Она принесла советскому народу неисчислимое горе, разлучила многих родных и близких людей. Мне же война помогла встретиться с другом.

Полк, в котором я служил заместителем командира по политической части, участвовал в горячих боях, а

потом был выведен на отдых. К нам поступили пополнение летчиков и новые самолеты. Потом была

напряженная учеба, слетывание. И вот мы опять можем идти в бой. Для окончательной проверки нашей

готовности из штаба Военно-воздушных сил прибыла группа инспекторов. Среди них мой друг старший

лейтенант Вишневецкий.

Кто пережил подобные встречи, тот знает им цену. Рассказам не было конца.

Костя поведал мне, что война застала его с семьей там, где мы вместе служили. Утром 22 июня он

проснулся от ноющего гула моторов. Светало. На розовеющем небе четко вырисовывались силуэты низко

летящих самолетов с фашистской свастикой на крыльях. Вначале показалось, что это страшный сон. Но

последовавшие затем взрывы бомб не оставляли сомнений. В последний раз обняв перепуганных детей и

жену, Костя бросился на аэродром. Больше своих детей он не видел. Их в тот же день похоронила

фашистская бомба.

Когда Вишневецкий выскочил на улицу, кругом горели дома. Фашистские самолеты шли колонна за

колонной.

Где ползком, а где перебежками добрался он до аэродрома. Его «Лавочкин» был невредим, и Костя

поспешил в кабину. Вместе с командиром эскадрильи вырулили на взлетную полосу. Впереди упала

бомба. Взрывная волна резко развернула самолет, но, к счастью, не повредила его.

И вот Вишневецкий в воздухе. Внизу рвутся бомбы. Не хочется верить, что самолет командира

эскадрильи загорелся и уже не взлетит.

Костя один в воздухе. Набирая высоту, он замечает, что на него стремительно идет пара Ме-109. Резко

развернувшись, уходит из-под атаки и сам заходит [75] в хвост бомбардировщику Ю-88. Дает длинную

очередь. Из правого мотора «юнкерса» выбивается пламя, оно растет, и вот уже бомбардировщик

превращается в факел и падает.

Слева у Вишневецкого появляется самолет с красными звездами. Костя узнает машину командира полка

и пристраивается к ней. Теперь они атакуют в паре, и еще один фашистский бомбардировщик врезается в

землю.

На какое-то время небо очистилось. В воздухе остались лишь несколько успевших взлететь И-16.

Посадка на основной аэродром невозможна, и группа идет на запасный.

Сердце Кости сжимается до боли. Нестерпимо жаль погибших товарищей. Хочется мстить за них, за

детей, за женщин и стариков, ставших жертвами вероломного нападения фашистов.

Несколько раз в этот и в следующие дни Вишневецкий поднимался в воздух, участвовал в отражении

атак вражеской авиации.

В районе Смоленска во время штурмовки механизированной колонны фашистов Костя увидел, как

огромная грузовая машина, перескочив кювет, пытается уйти в поле. «Не уйдешь, паразит», — думает

летчик и, пикируя на нее, нажимает гашетку. Когда машина загорелась, Костя вывел самолет из пике, стал набирать высоту. И тут огромной силы взрыв потряс воздух. Вишневецкий ощутил резкий толчок.

Что-то обожгло правую ногу, кровь стала наполнять сапог. Вскоре от потери крови закружилась голова, стало темнеть в глазах. Собрав последние силы, Вишневецкий пересек линию фронта и посадил самолет

в поле на фюзеляж.

Пять месяцев врачи восстанавливали его здоровье. А потом командование направило Костю в запасной

полк обучать молодых летчиков. Более ста человек подготовил он для фронта, но самого его на фронт не

пускали. Потом Вишневецкого, как отличного летчика-истребителя, перевели в инспекцию ВВС.

Рассказав мне все это, Костя вдруг заявил:

— А теперь что хотите со мной делайте, из вашего полка никуда не уйду. [76]

На этот раз командование удовлетворило просьбу Вишневецкого. Вновь мы, с ним оказались в одной

боевой семье...

* * *

Вылетели на фронт — и началась боевая страда. Работы было много. Приходилось прикрывать наземные

войска, патрулировать в воздухе, сопровождать бомбардировщиков.

Вот и в тот мартовский день полк во главе с командиром отправился с бомбардировщиками. На

аэродроме остался лишь Костя со своим ведомым младшим лейтенантом Михаилом Коменьковым.

А в это время на командном пункте получили сообщение: «С юго-востока идет разведчик противника в

сопровождении истребителей». Сразу передали Вишневецкому. Два истребителя взмыли ввысь. С земли

было видно, как краснозвездные машины стремительно набирали высоту. Потом в репродукторе на КП