Великий перелом

Молотов через Донского попросил слугу-египтянина, маячившего в углу зала, подать ледяного чая. Неудивительно, что тот оказался знающим английский язык. Поклонившись Молотову — который сохранял спокойное выражение лица, презирая себя за такую уступку, — он поспешил удалиться, чтобы тут же вернуться с высоким запотевшим бокалом. Молотову хотелось прижать бокал к щеке, прежде чем пить, но он удержался. Веер был бы более пристойным.

Через несколько минут появился Атвар, сопровождаемый ящером с гораздо менее замысловатой раскраской — своим переводчиком. Делегаты-люди встали и поклонились. Ящер-переводчик обратился к ним на английском, который казался гораздо более правильным, чем тот, на котором говорил Струксс. Яков Донской перевел Молотову:

— Адмирал Атвар с признательностью воспринимает вежливость и благодарит за это.

Фон Риббентроп пробормотал что-то на немецком языке, который Донской тоже понимал.

— Он сказал, что им следовало бы проявить больше вежливости по отношению к нам теперь и вообще отнестись к нам с большей вежливостью с самого начала.

Как и почти все, что говорил нацистский министр иностранных дел, заявление было в равной степени верно и бесполезно. Фон Риббентроп, плотного сложения, в тесном воротнике и с белым лицом, был похож на вареную свинину с голубыми глазами. Насколько представлял себе Молотов, у него и мозги были, как у вареной свинины, Но ради интересов народного фронта он удержался от колкости.

Донской стал переводить слово за словом.

Иден спросил Атвара:

— Должен ли я понимать, что мое присутствие здесь означает: Раса распространяет прекращение огня и на Великобританию точно так, как на других участников войны, представленных за этим столом?

Красивый англичанин — второе «я» Черчилля — уже задавал свой вопрос раньше, но не получал прямого ответа. На этот раз Атвар ответил. Переводчик-ящер, только что переводивший вопрос Идена, теперь передал по-английски ответ Атвара.

— Благородный адмирал в своей щедрости решил, что перемирие распространяется и на ваш остров. Оно не распространяется ни на одну из других территорий вашей империи за морем от вас и от этого острова.

Энтони Иден, хотя и умел сохранять невозмутимость, все же не дотягивал до уровня Молотова. Советский министр иностранных дел без труда обнаружил его ужас. Как и предсказывал Сталин, Британская империя уже мертва, и ее смерть возвестило зелено-коричневое существо ростом с ребенка, с острыми зубами и поворачивающимися на бугорках глазами. «Несмотря на весь ваш героизм, диалектика приговаривает вас к свалке истории, — подумал Молотов. — Даже и без ящеров это все равно случилось бы».

Джордж Маршалл:

— Для нас, адмирал, перемирия недостаточно. Мы хотим, чтобы вы ушли с нашей земли, и мы подготовились к тому, чтобы нанести еще больший ущерб вашим соплеменникам, если вы не покинете землю добровольно и быстро.

— Германский рейх высказывает то же самое требование, — заявил фон Риббентроп помпезно. — Фюрер настаивает на полном освобождении территории, добровольно находившихся под покровительством рейха и его союзников, включая Италию, на момент, когда вы и ваш народ прибыли из глубин космоса.

Как считал Молотов, ни одна из стран не находилась под покровительством рейха добровольно. Однако не это беспокоило его в данный момент. Прежде чем Атвар ответил фон Риббентропу, Молотов резко сказал:

— Большая часть территорий, на которые предъявляют свои требования немцы, была незаконно отторгнута от миролюбивых рабочих и крестьян Советского Союза, которому, как справедливо требует товарищ Сталин, генеральный секретарь коммунистической партии большевиков, они и должны быть возвращены.

— Если вы, тосевиты, не можете договориться, где проходят границы ваших империй и не-империй, почему вы ждете, что мы сделаем это за вас? — спросил Атвар.

Фон Риббентроп посмотрел на Молотова, который ответил ему каменной невозмутимостью. Они оба могли быть союзниками в борьбе против ящеров, но друзьями — ни теперь, ни в будущем — они не будут никогда.

— Может быть, — сказал Шигенори Того, — поскольку такая ситуация нетипична, то оба государства людей согласятся на то, чтобы Раса оставила за собой некоторую территорию между ними, которая служила бы буфером и помогала бы в установлении и поддержании мира во всем нашем мире.

— Необходимо уточнить границы этой территории, но в принципе идея приемлема для Советского Союза, — сказал Молотов. С учетом германских успехов не только с бомбами из взрывчатого металла, но и с нервно-паралитическим газом и управляемыми ракетами большого радиуса действия, Сталин хотел бы иметь буфер между советской границей и фашистской Германией. — Поскольку Раса уже находится в Польше…

— Нет! — сердито прервал его фон Риббентроп. — Для рейха это неприемлемо. Мы настаиваем на полном выводе, и мы продолжим войну, пока не добьемся этого. Так заявил фюрер.

— Фюрер много чего заявлял, — не без удовольствия сказал Энтони Иден. — Например, «Судеты — последняя территориальная претензия, которая есть у меня в Европе». Заявление вовсе не означает соответствия реальности.

— Если фюрер обещает войну, то он ее начинает, — ответил фон Риббентроп, и это возражение Молотову показалось более удачным, чем можно было ожидать от Риббентропа.

Джордж Маршалл кашлянул, затем сказал:

— Если уж мы перешли на цитаты, джентльмены, то позвольте привести цитату из Бена Франклина, подходящую к нынешним обстоятельствам. «Мы должны все быть в одной связке, или же нас повесят по отдельности».

Яков Донской прошептал перевод Молотову, затем добавил:

— На английском это игра слов, которую я не могу передать по-русски.

— К черту игру слов, — ответил Молотов. — Скажите им, что Франклин прав, и Маршалл тоже прав. Если мы собираемся образовать народный фронт против ящеров, то надо забыть об удовольствии целиться друг в друга. — Он дождался, когда Донской закончит перевод, затем добавил, но уже для самого переводчика:

— Если я лишен удовольствия сказать Риббентропу то, что я о нем думаю, я хотел бы, чтобы и никто другой этого тоже не мог сделать. Это не переводите.