Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994–2004 гг.

Сейчас никто ничего не может купить, неизвестно, где найти продукты. В Чечне нет магазинов – это большая редкость. Все товары на рынках, базарах.

Разломали не только торговые ряды, запрещая торговать, но и ларьки с одеждой, конфетами, лекарствами. Поставить стол или ларек, привезти их – стоит приличных денег. Торговцы разорены. Паника. У многих товар украден! Но один ларек, ближе к автобусной остановке, все же уцелел. Это знаменитая “Аптека для верующих”. В ней торгуют две сестренки-мусульманки в огромных платках. Я зашла к ним – купила лекарство от головной боли. Они приветливо улыбнулись.

22.00. Сегодня я поняла, что все нерожденные души детей страшно мучаются. Не зря все религии мира запрещают аборты! Это кощунственный грех. Никогда, под страхом собственной смерти, не совершу это сатанинское действо.

В “аптеку-операционную”, где так страшно кричала Кайла, сегодня, к моему ужасу, стояла огромная очередь молодых чеченок: все пришли делать аборт! Особенно мне запомнилась девушка в строгой мусульманской одежде. Ей было 19 лет, как и мне. Она громко объяснила всем, что три с половиной месяца беременна. Очень боялась. Но, посовещавшись по сотовому телефону с мужем, все же стала в общую очередь.

Пока Кайле делали операцию, произошло еще одно событие: рыжеволосый худенький чеченец с козлиной бородой, прошел мимо очереди на аборт, мимо скамейки, где я сидела с ребенком, потом вытащил из-под куртки пистолет и снял его с предохранителя. Примерно в сорока шагах находился его сообщник, похожий на борова. Сообщник “страховал” рыжебородого чеченца. Некоторое время они выжидали. Потом рыжебородый промчался по улице мимо меня, размахивая пистолетом, со словами:

– Он пошел другой дорогой! Мы его упустили!

Похожий на борова помощник припустился за ним, поднимая вокруг себя клубы пыли. Думаю, едва не пронаблюдала очередное убийство среди белого дня. Вот сумасшедший город!

Я как в страшной сказке:

Направо пойдешь: Пропадешь! Пропадешь!

Налево свернешь: Ничего не найдешь.

А тут останешься: С последним расстанешься!

Стихи перестали печатать. Фамилия “неправильная”. Зато я “помогаю” местным поэтам. Десять рублей – одно стихотворение. Их публикуют, а мне – банка кильки.

Все здесь – обман. Я не нужна своей Родине.

Домик мне на берегу моря! Песок золотой – под ноги! Денег, чтоб на еду только. Ручку, бумагу. Книги писать буду обо всем, что пережила. Кошек заведу. Собаку! Попугая! Психотерапевта по пятницам! Реабилитацию мне! Реабилитацию!!!

За окнами – дождь. Он пробивается сквозь дырявую клеенку, натянутую в один слой – вместо стекла, и стекает на пол. Я в свитере, под тяжелым, отсыревшим от холода одеялом. Руки мерзнут. Пишу дневник при свете коптилки. Стихи, как золотистый орнамент, убаюкивая меня, клонят в сон.

Чувство тревоги не дает мне годами покоя, оно живет в каждой клетке моего тела.

Что мне нужно в этом мире? Что я ищу? За чем тоскую? Спать. Спать. Спать.

Вот я уже вижу деревья с изумрудными листьями. Ощущаю аромат яблок.

Спать.

П.

23.10.

Недалеко от единственного городского фонтана, где жители моют обувь, а в жаркие месяцы купают детей, есть банк. Под банком ночует толпа: люди спят в машинах, лежат на картонных коробках, сидят на ступеньках. Главное для них: не упустить очередь. Стихийно вспыхивают драки и ругань. Охрана разнимает граждан, стреляя из автоматов. Люди – в очереди на компенсацию за разрушенное жилье! Говорят, положено 350 000 р. (300 000 за квартиру + 50 000 за имущество).

Никого не волнует, какая именно была квартира: однокомнатная или пятикомнатная. Не волнует, какое было имущество и сколько именно у семьи было квартир. Но никто эти 350 000 р. не получает! Чеченцы договариваются с вооруженными бандитами, которые курируют весь процесс и “дежурят” прямо под банком, 50 % на 50 %. Русским людям разрешают оставить себе 30 % от суммы. И то живых “получивших” мы знаем только одну семью. Некоторые чеченские семьи были убиты бандитами за остаток компенсации в 50 %.

Мафия отлажена и налажена. “Снизу” до “верха” есть “свои” люди, и никто из получивших компенсацию не остается незамеченным.

Мы с мамой, проходя на днях мимо, смотрели на списки, наклеенные вдоль стен банка. “Счастливцы” были указаны в них с именами и фамилиями! Любой желающий (бандит или жулик) может подойти на улице и посмотреть: есть ли в списке его соседи?

Толпа не уходит неделями: очередные ютятся под банком. Там же крутятся торговцы хлебом, булочками, водой. Продают воду – два рубля кружка! “Бизнес”!

Вчера мы пошли погулять: я, мама и Азамат, и увидели, что вооруженная охрана некоторых людей пропускает без очереди. Дед-чеченец сказал охраннику:

– Не нужна мне компенсация. Я за пенсией пришел!

Охранник, отогнав беснующуюся толпу автоматной очередью, пропустил старика внутрь. Мы с мамой переглянулись.

– Брат мой! – обратилась к охраннику мама на чеченском языке.

Он оглянулся, скривился, но, увидев меня с ребенком на руках, расплылся в улыбке.

– Чего тебе, тетка? – спросил он маму.

– Пенсию получить пришла! – сказала мама, которая никогда пенсию не получала.

Азамат залепетал на чеченском языке, я в огромном платке заулыбалась. И нас пропустили в банк! Людей внутри было мало, и стояли скамейки, куда я с Азаматом сели, а мама подошла к окошку и встала в очередь: мы решили узнать, есть ли наша семья в списках на компенсацию за жилье.

Охранник стал шутить со мной, заговаривать. По кавказскому обычаю, я просто смотрела в пол и молчала – мужчина говорит! Вооруженный охранник был высоким сельским парнем. Его коллега шепнул ему, что моя мать – не чеченка, и велел проверить, кто мы на самом деле. Тогда мой новый “друг” стал говорить с Азаматом, которому нет трех лет – только по-русски. Я от удовольствия стала про себя смеяться: Азамат ни слова по-русски не знает!!! Малыш стал отвечать на чеченском языке, что не понимает “дядю”. Тогда вооруженный до зубов охранник спросил малыша:

– Кто тебе эта женщина? – и показал на меня пальцем.

Азамат (которому в жизни не особенно посчастливилось) громко “выдал”:

– Нáна!

(По-чеченски “нáна” – мать.)

Охранник заулыбался и сообщил коллеге прямо при мне:

– Бабка, наверное, армянка, а девушка замужем за чеченцем! Нохчи! [7]

Я с Азаматом вышли на улицу. Через некоторое время мама выбежала из банка и сказала:

– Уходим!

Подхватив ребенка на руки, я пошла за ней. Мама успела вручить мне сумку, и я повесила ее на плечо. Мы быстрым шагом направились к Центральному рынку, смешались с гигантской рыночной толпой и, обойдя кругом, вернулись к дому Кайлы и Алхазура. Тут мама и говорит:

– Я компенсацию за жилье получила! Она в сумке!

От удивления я не могла ничего сказать, а мама продолжила:

– Тут гораздо меньше, чем положено, но все же это хоть какие-то деньги!

24.10.

Пока ничего не предприняли. Зато я побывала на ж/д вокзале. Видела поезд “Грозный – Москва”. Багаж провозить не разрешено – боятся перевозки взрывчаток. Да и сам поезд может налететь на фугас. Билет плацкартный стоит 850 р. Место в купе: 1450 р.

Там мы встретили парня, который ухаживал за Линой. У его восемнадцатилетней жены в войну оторвало голову при обстреле их дома. Парень – порядочный и серьезный. Но Лина с улицы Заветы Ильича была легкого поведения, и он оставил затею вернуть ее к нормальной жизни. Сегодня мы узнали, что он стал важным господином, работает в Москве, снимает там жилье. Иногда приезжает проведывать старика-отца.

P. S. Я не хочу расставаться с Кайлой и Азаматом. Не хочу уезжать! Да и куда уезжать с такими копейками?! Эти деньги, чтобы кушать некоторое время. Жилье даже тут, у нас, на них не купить!