Мы не увидимся с тобой...

а, надо похоронить его, привезти его вещи и дописать то, что он начал и не кончил, так что придется лететь.

- Когда? - спросила она.

И он по ее лицу понял, что, хотя она совершенно не ожидала услышать то, что услышала, задавать вопросы - действительно ли ему нужно лететь туда и почему должен лететь непременно он, - задавать все эти вопросы, к которым в былые времена приучила его жизнь с Ксенией, она не будет. Не будет тратить на них ни времени, ни сил - ни своих, ни его.

- Самолет в семь, - сказал он - Но это далеко. Я полечу вместе с фельдъегерями, с того аэродрома, с которого они летают, и тебе нельзя будет туда ехать. Я в четверть шестого пойду от тебя в редакцию, там в половине шестого будет ждать машина. Оттуда и поеду.

- А почему от меня в четверть шестого, - спросила она. - Ну, туда, на аэродром, нельзя, но до вашей редакции-то можно?

- Можно, но.

- Что - но? На сколько ты туда полетишь?

- С дорогой - на пять, самое большее на шесть дней, - сказал он то, что в действительности думал. - Вещевой мешок не возьму, возьму только чемодан, который здесь. Можно бы взять поменьше, но тогда пришлось бы заходить домой. Правда, там, дома, надо бы сделать кое-что еще, но жаль терять время.

- А я тебе и не позволю его терять, - сказала она.

- Да, конечно, - сказал он. - Верно. Но я не про чемоданы...

Он подошел к подоконнику, где лежала его полевая сумка, а в ней последняя тетрадка дневника. После записи про Ефимова в ней оставалось еще с десяток чистых страниц, а в его правилах было дописывать тетради до конца, до корки; но на этот раз он изменил своим правилам, вытащил из сумки тетрадь и отдал ее Нике.

- Это мой военный дневник. Все прежние лежат там, у Гурского. Раньше лежали у редактора, а потом редактор, когда уехал, отдал ему. Пусть там и лежат, пока я не вернусь. А эту, чтоб мне не возить ее еще раз туда-сюда, возьми и спрячь где-нибудь здесь, у Зинаиды Антоновны, до своего возвращения. Когда ты вернешься, я уже буду в Москве- и сразу вас встречу и повезу к себе... Что ты думаешь делать с вашим ташкентский жильем? Будешь продавать его?

Он говорил с ней именно так и об этом - не только потому, что об этом тоже надо было поговорить перед тем, как они снова расстанутся, но и потому. Что хотел, чтобы она побольше думала о делах, которые остаются на ее долю и здесь, и в Ташкенте, и поменьше о нем и его поездке.

- Продать - не купить. Еще не знаю. Там сама уже думала об этом, а сейчас - с тобой - даже не хочу об этом ни думать, ни говорить, - сказала она, сжимая в руках его тетрадку. - Куда же мне положить ее здесь? Так, чтобы... - Казалось, -это больше всего беспокоило ее. - Ага, знаю. Хорошо. Заверну во что-нибудь и зашью кругом стежками, ниткой, потому что клея здесь нет, и надпишу Зинаиде Антоновне, чтобы она не трогала, что это твое. Не беспокойся, не пропадет. Может, хочешь оставить что-то еще?

- Не", больше ничего не хочу.

- Есть чай. Я два раза подогревала.

- Ты знаешь, ничего не хочу,