Исповедь военнослужащего срочной службы

      Зато гораздо позже, в одной из желтых газет, «КП», кажется, я прочитал статью об этом институте, написанную якобы со слов такого же бойца-срочника, при сходных обстоятельствах отобранного из учебки (какой — не указывалось) медкомиссией этого института. Из статьи следовало, что эти ребята становились попросту подопытными кроликами в медицинских экспериментах, испытаниях образцов нового снаряжения, техники и еще бог знает чего. В частности, описывался эксперимент, когда испытуемые (добровольно согласившиеся на эксперимент, ибо им пообещали увольнение в запас по окончании эксперимента и денежную сумму, на которую можно было в те времена купить автомобиль «Волга» и еще кое что до кучи) должны были длительное время провести в полностью неподвижном состоянии. Многие якобы стали инвалидами, некоторые даже погибали. Не знаю, можно ли верить этой статье, напечатанной в такой газете, но многие факты сходились. Других подтверждений этой версии я, увы не имею, опровержений — тоже. Если вдруг среди читающих эту писанину найдется человек, имеющий достоверную информацию и не стесненный обещаниями и подписками о неразглашении, я с удовольствием выслушал бы его или прочитал где-нибудь об этом заведении.

      Стало заметно попрохладнее, днем температура редко поднималась выше +35, ночью холодало до +10. Прошел первый (и последний за время моего нахождения в учебке) дождь, настоящий такой, проливной, с серым небом, прямо как дома, даже ностальгия накатила по нашему калининградскому, серому небу и сырой погоде.

      Начался осенний призыв, в часть стали прибывать толпы новобранцев, больше всего из соседних республик. Наши старослужащие из постоянного состава учебки (как стало потом известно, не отправленные в строевые части «стукачи», «обиженные» и просто люди, родители которых нашли путь к сердцу замполита роты через его кошелек и просили оставить на прежнем месте до конца службы. По прибытии в полк меня расспрашивали насчет них старослужащие и я получил исчерпывающую характеристику на каждого) устроили нам «перевод» из «духов» (0–6 месяцев службы) в «молодые» (6-12 месяцев службы), утверждая, что для полноценного «перевода» каждому из нас необходимо обязательно получить несколько раз ремнем (бляхой) по жопе. Лично я засомневался в истинной эффективности такого метода и от «перевода» отказался. Иные же умники добровольно приходили к ним и умоляли ударить их бляхой. Было смешно. Впрочем, насильно никого не заставляли.

      Я так и не научился курить, что было очень кстати, жалко было смотреть на несчастных курильщиков, которые безмерно страдали от дефицита курева (стоило денег). Когда кто-то закуривал, к нему тут же подходил еще один раб никотина и преданно глядя в глаза спрашивал: "Покурим?". Тот либо соглашался, либо отвечал: "Уже курю с тем-то", и показывал глазами в его сторону. Отказывать без причины было западло со стороны курящего, курить же одну сигарету более чем на двоих — жлобство со стороны просящего. «Обиженным» и и чмырям никто курить не давал, а если и давали добрые люди, то только когда никто не видел, да они и не подходили на людях. Делиться с ними тоже было западло. Мне же эти проблемы с курением были абсолютно пофиг.

      Да простит меня читатель за практически тюремный жаргон, но советская тюрьма и советская армия (не знаю как сейчас) были весьма близки по некоторым критериям.

      Вскоре, в конце октября, все наши «парадники» уехали на свой парад и наступила полная лафа.

      В очередной раз выписали из госпиталя Леху, с которым я и проводил все свободное время, сидя в дальней курилке и философствуя на разные темы. После возвращения с парада Юры Ляпаева и Владика Бабаева мы с Лехой они хорошо дополнили нашу компанию. Теперь нас была уже почти «банда». К нарядам мы уже привыкли, чистить картошку по ночам (раньше чистка картошки сводилась к открытию трехлитровых жестяных банок с уже очищенной и плавающей в страшно соленой воде картошкой, к осени начали привозит настоящую, ее приходилось действительно чистить) было даже прикольно, тем более, наутро давали отоспаться, а по ночам привозили свежих «духов», только что с гражданки, они как раз проходили мимо столовой и часто угощали нас домашними продуктами, а желающие выцыганивали у них «траву», бухло, насвай и прочие радости жизни.

  Экзамен

      Буквально через день после возвращения «парадников» прошел слух о скором распределении нас в части для дальнейшего прохождения службы. География была обширной и весьма пугающей. Шепотом назывались разные города: Чита, Хабаровск, Волгоград, Рига, Шауляй (как мне туда хотелось, о Калининграде или Черняховске я даже не мечтал), Каунас, Москва и подмосковье, Цхакая, Тбилиси, Грозный (охо-хо!), Киев и еще куча всяких разных городов Советского Союза. Были как и откровенные дыры, вроде побережья Охотского моря или Чукотки, так и поистине райские, по слухам, места… Про Цхакаю говорили, что это почти что рай на земле, чистый воздух, курорт, край виноделия и шашлыка. Хуже всего отзывались о подмосковной Кубинке: по слухам там царило засилье не то уставщины, не то дедовщины, не то и того и другого вместе. Те же слухи утверждали, что даже в туалет там обязательно было ходить строевым шагом, а по территории передвигаться только бегом. Никто не хотел попасть на Кубинку.

      Всех, разумеется, волновало, куда ему суждено будет отправиться. Один из взводных, не хочу упоминать его фамилию, хотя и вспомнил ее, тонко намекнул своим подопечным, что отправка в определенное место определенного бойца по его желанию будет стоить немножко денег, поэтому просил всех желающих поторопить своих родных с переводом. Я об этом узнал гораздо позже из письма одного парнишки, с которым мы тоже были в хороших отношениях в учебке. Он как раз служил в том взводе, а потом его оставили в постоянном составе, потому что он был водителем. Я был более чем удивлен таким известием, тем более что их кэпа я никогда не заподозрил бы в подобном — будучи ответственным, он часто приносил в казарму гитару и приятным голосом пел вышибающие слезу песни, в основном про Афган. Поймали его за руку, когда родительница одного из бойцов, который заплатил ему денег, подняла бучу, потому что бойца отправили в совсем другое место. Некрасивая история, но не верить тому парнишке у меня нет оснований. Что стало с кэпом впоследствии, я не ведаю.

      Наши подозрения утвердились, когда на следующий день, когда нам объявили о предстоящем экзамене непосредственно по специальности, которой мы должны были настойчиво овладевать в учебке. Мой взвод должен был получить звание механика по авиационному вооружению третьего класса. Всех, не получивших классности, то есть не сдавших экзамен, грозились распределить в роты охраны. Людям, имеющим водительские права, можно было не волноваться — свое место в автопарке они всегда бы нашли.

      Правда, я довольно смутно себе представлял, что я смогу рассказать, а тем более показать на этом экзамене, ибо учеба наша, прерываемая парадами, нарядами и хозработами была столь непродолжительной, что спросить с нас было практически нечего. Тем не менее, экзамен состоялся.

      Сказать, что это был цирк с медведЯми — ничего не сказать. Экзамен состоял из двух упражнений: практического задания и устного экзамена, когда нужно было ответить на несколько вопросов, на выбор экзаминатора. Практику сдавали парами. Я тут же «спарился» с Лехой. Нам достался блок НУР УБ-16, который нам предстояло подвесить на наш многострадальный МиГ-23 за определенное время. Минут пять мы бестолково пытались и так и сяк приставить злополучный блок к балочному держателю, надеясь, что произойдет чудо и он приклеится сам, но у нас почему-то ничего не получалось. Отведенное время истекало, а мы как Бивис и Баттхэд из известного МТВшного мультика тупо возились с блоком, иногда переговариваясь фразами: "Эээээ….типа…чувак, давай дернем за эту штуковину… может он встанет….Да нет, упырь, не сюда… Переверни его другой стороной… Блин… не лезет…". Потом мне пришло в голову, что наверняка нам потребуется какой-нибудь ключ, потом я заметил какие-то странные тросики с красными флажками… потом…. Потом время наше кончилось. Наш боевой прапор-преподаватель смотрел на нас с жалостью и скорбъю, скрестив на груди руки. Ему положительно было стыдно за своих учеников, которые пытались воткнуть УБ-16 на авиационное пусковое устройство, предназначенное для подвески ракет (это я теперь уже знаю). Он отобрал у нас блок, попросил его подержать с тыльной стороны и ловко, в два приема воткнул его в нужное место, подсоединил разъем, обжал струбцинами, после чего посмотрел на нас, морщась как от зубной боли и поставил по тройке в ведомость… "За ваши голубые глаза…" — объяснил он свое решение… "В полку все равно научат…"