Дембельский аккорд 1

Я внимательно слушал и старательно всё запоминал. Зампотеха роты у нас не было. Начфин в батальоне появлялся редкими наскоками. Следовательно в комиссию мог войти и сам Дегтярёв, который являлся единственным ротным зампотехом… Картина складывалась средненькая: не совсем уж хорошая, но и не очень плохая… То есть перспектива победы была… Но в густом тумане…

— Ну, вы идёте жрать или нет?

Тимофеев терпеливо ждал нас, стоя у входа. Оглянувшись на него, я отметил в уме какое-то непонятное злорадство в глазах Васильевича. Что вообще-то не соответствовало его добродушному характеру. Но я быстро вернулся к нашему разговору с зампотехом, который объяснял уже нюансы внутриштабных передвижений бумаг и телодвижений членов комиссии. И я его внимательно слушал далее…

Он по-прежнему сидел на кровати напротив меня и рассказывал всю суть почти до мелочей. При этом его туловище чуть наклонилось в сторону и правая рука стала на ощупь шарить под кроватью… Но так ничего не нашла… Не прерывая своей речи, Дегтярёв накренился уже в противоположную сторону и уже левая рука стала рыскать под кроватью… И опять безрезультатно…

От дверей уже доносилось многозначительное покашливание Николая Васильевича… Я невольно оглянулся, но так ничего и не понял… А в его глазах уже вовсю полыхал костёр злой радости, тогда как губы расплылись в довольной и торжествующей улыбке… Но он ждал… Вернее, выжидал благоприятного момента…

Наконец зампотех второй роты выговорился полностью и быстро заглянул под кровать, где до этого так безуспешно метались его руки. При этом он откинул одеяло и я увидел, что там почти ничего нет. Если не считать древних окаменелостей… Эти же носки заметил и Дегтярёв, после чего он коротко выругался.

В этот момент Тимофеев издал победный индейский клич и мы, естественно, посмотрели на него. Я — непонимающе. А зампотех с нескрываемой досадой…

— Ан нет их там! — выкрикнул Николай Васильевич и профессионально изобразил ботинками русско-народное танцевальное коленце. — Оп-па!

Потом он прошёлся Гоголем между нами, выдал напоказ длинную чечеточную дробь… Так что я сразу понял: старший лейтенант Тимофеев откровенно праздновал победу…

— Коля! — сказал Дегтярёв. — Так это ты их одел?

И тут я стал постепенно прозревать…

— Во-первых! Не «одел», а обул, лепёшка ты самаркандская! А во-вторых!.. — Николай Васильевич назидательно загнул средний палец. — Объясняю тебе уже в десятый раз! Это!.. Мои!.. Повторяю!.. Мои!.. Ботинки!..

Ну, вот теперь-то мне стало всё понятно… А Тимофеев продолжал глаголить истину…

— И я их обул по праву первополучателя с вещевого склада! Роспись моя! Пойди проверь… А в третьих! Обувай свои рыжие галоши…

— Они ещё не просохли. — пробурчал Дегтярёв.

— А вот это меня абсолютно не волнует! — с апломбом заявил единственный и потому счастливый обладатель ботинок с высоким берцем.

Я посмотрел на свои подрезанные сверху валенки и негромко крякнул. Меня они вполне устраивали. Из-за ледяной слякоти я предпочитал ходить в армейских валенках на толстой резиновой подошве. Пусть громоздко и неуклюже, но зато сухо и тепло. На развод и на занятия я конечно обувал ботинки, но в остальное время суток мой выбор был за сваленной обувкой.

А зампотех второй роты почему-то ходил в старых порыжелых гражданских полусапожках с вроде бы меховой подкладкой. Может он тоже по-своему любил тёплую и сухую обувь, но замочки на обеих молниях полностью отсутствовали, вследствии чего отвороты его сапожек болтались при ходьбе в разные стороны. Как ботфорты или матросские клёши… На такую странность уже никто из начальства не обращал внимания, ибо такой свой необычный внешний вид Дегтярёв с лихвой компенсировал своей каждодневной работой… Но мне его всё же было жалко… Потому что я уже несколько раз слышал отчаянные матюки зампотеха второй роты, в очередной раз угодившего в глубокую лужу и зачерпнувшего из неё порядочную порцию ледяной жижи…

А старший лейтенант Тимофеев продолжал развивать и раздувать своё чувство благородного возмездия над старшим лейтенантом Дегтярёвым.

— И вообще! Ты случайно не детдомовский? Что за привычка обувать чужие ботинки? Лично я такого не понимаю…

До того сдерживавшийся зампотех перешёл в контрнаступление:

— Коля! В отличие от вас, жлобов… У нас в Самарканде круглый год тепло! И мы всё время там ходили босиком… Понимаешь?! И только в конце декабря что-нибудь обували на ноги…

— Ну, да! Конечно! — скептически отозвался Тимофеев. — Чтобы тебя пропустили на новогоднюю ёлку! За подарком… А также для того, чтобы пару леденцов стибрить! С общего дастархана…

— Это у нас традиция такая… Местная… О-о… Что ты за человек?! — возмущался Дегтярёв и вдобавок призвал меня в свидетели. — Алик! Ну, хоть ты скажи ему! Что мы там весь год босиком ходили…

— Скажи, Алик… Скажи… — поддразнил его Николай Васильевич.

Но я от смеха ничего не мог произнести… единственное, что мне удалось сделать, — так это суматошно отмахиваться обеими руками от такой внезапно появившейся «местной традиции»… Хоть я и проживал когда-то давно в ста километрах от его Самарканда… Но не до такой же степени…

Из комнаты командира роты появился Красный от смеха Валера Златозубов, которому мы не дали работать дальше над картой. Он тоже с трудом смог произнести несколько слов…

— А в твоём Самаркандском автомобильном училище… Вы там вообще как ходили?

Николай Васильевич знал уже всё о прежней жизни зампотеха и поэтому отвечал вполне грамотно:

— Валера! Об чем ты спрашиваешь?! Точно также… В строю босиком шлепали… У них же там снега не бы-ва-ет!.. А галоши они всей ротой из старых камер шили… Ты думаешь почему он и здесь старые покрышки не выбрасывает?! Скоро он и наших бойцов научит самопальную обувку делать…

— Коля! — с большим нетерпением проворчал Дегтярёв. — Ты из-за своего балабольства на ужин опоздаешь. Иди быстрее…

Утверждение зампотеха было резонным и мы постепенно стали подтягиваться к выходу.

— Счастливо оставаться! — на прощанье Тимофеев помахал ручкой бывшему жителю солнечных краёв. — Оревуар!

— Иди-иди! — послышалось вслед. — И побыстрей возвращайся!

— Ни ху-а! — ответил Николай Васильевич на якобы китайском наречии, но затем перешёл на русский диалект. — Я очень люблю ходить в своей новой обуви. После ужина я пойду сначала в первую роту… потом в третью… Так что иди-ка ты на ужин так, как ты раньше ходил…

Дегтярёв что-то ещё прокричал нам вдогонку, но мы уже захлопнули дверь и пошли к выходу.

— Представляешь… Я вчера проспал малехо. А этот урюк обул мои ботинки и с чистой совестью умотал сначала на завтрак, а оттуда сразу на развод. — жаловался мне Коля. — Я проснулся-потянулся, а мои ботинки-то тю-тю. С завтраком пролёт — это не так было страшно… Но вот когда меня сам Сухов стал вызывать на развод! Вот это был аллес! Я тут метался по казарме… Пришлось снять ботинки с дневального на тумбочке…

— И в них пойти на развод? — спросил я, уже по интонациям Васильича предчувствуя дальнейшее продолжение этой истории.

— А что ещё оставалось делать? Дегтяря на разводе перехватить не удалось — он смылся в свой автопарк, как только меня издалека увидел. Зар-раза… А меня Сухов сразу же отправил на дежурном бронетранспортёре в штаб группировки, отвезти какие-то бумажки. Ботинки жмут — страшное дело! Но это ещё мелочи…

— Чего там ещё? — меня опять разбирает смех.

— Слушай дальше! Этот разутый мной дневальный Мельников оказался один-одинёшенек на всю нашу вторую роту. Он ведь быстренько позавтракал и прибежал сменить другого дневального. И только потом он попал в мои ручки!.. А дежурный-то по роте с третьим бойцом весь завтрак ошивались в столовой. И стоит этот бедолага один… а я еду себе спокойненько в БТРе туда-сюда-обратно… Ничего этого не знаю и, стало быть, ни в один ус не дую… А комбат прямо с развода собрал всех ротных и пошёл проверять порядок в подразделениях. Ну, и начали с самого ближайшего… То есть со второй роты. Вот заворачивают они всей своей оравой за угол, а там на входе стоит наш бравый дневальный… В каске и бронежилете, с автоматом… Но в портянках и солдатских тапочках! Ты только представь такую картину! У Лимонова тут же столбняк! Комбат поорал… Сколько у него мочи хватило… И начинают прямо на месте проводить расследование. «Да что же с тобой, наш любимый и родной?! И это кто же тебя, сладенького нашего, без ботиночек на морозец-то да выставил?! Ты не бойся!.. Говори и не стесняйся!..» Ну, и так далее… А наш солдатик от такого неподдельно командирского обращения весь расчувствовался… Ну, и чистосердечно во всём признаётся… И по ходу пьесы вкладывает меня с потрохами. Мол, пришёл старший лейтенант Тимофеев, снял с него ботинки, сам обулся в них и куда-то ушёл…