Сорок утренников (сборник)

— Тебе что, наплевать, что будет с ротой? А если от этого нашего наступления зависит иcxод большой операции? Да ты понимаешь, что говоришь?

— Но я же — штабной работник! — визгливо выкрикнул лейтенант. На его верхней губе выступили капельки пота, губы дрожали. — У меня свои обязанности!

— Лейтенант Трёпов тоже работник штаба, однако посчитал, что здесь он нужнее.

— Это его дело!

— Ну, хватит. Примешь взвод Белугина. Он ранен. Все.

Надев каску, Охрименко пошел вдоль траншеи. Лицо лейтенанта вытянулось, руки бегали по складкам шинели, теребя ремешок полевой сумки.

— Это произвол! Он не имеет права! Меня ждут в батальоне!

— Кто это? — спросил Мухин подошедшего Трёпова.

— Игорь Раев из штаба батальона. Прислан для связи. А что?

— Ничего. Все правильно.

Своего помкомвзвода Мухин нашел возле раскрытой, как сундук, землянки. Он сидел на корточках и набивал патронами пулеметную ленту. Булыгин горстью одной руки— другая была забинтована до локтя — сгребал и подавал ему патроны, в изобилии рассыпанные по земле.

— Видали? Прям в середку угодил, — сказал Дудахин, кивнув на развороченную землянку. Это была та самая землянка, где находились раненые. У Мухина перехватило дыхание.

— Как же так? Выходит, всех сразу?

— Выходит.

В тишине отчетливо слышался гул моторов за селом и дальше, на шоссе.

— А санинструктор? Она ведь с ними была!

Странно, но именно о ней, единственной девушке здесь, на этом пятачке, младший лейтенант вспомнил в этот момент и со страхом ждал ответа. Но Дудахин почему-то отвечать не торопился.

— Закурить, что ль, Василь Федотыч?

— Достань у меня кисет в правом кармане. — Булыгин что-то делал здоровой рукой в приемнике.

— Зойка жива, — сказал наконец Дудахин, — между прочим, про вас справлялась. Куды, говорит, девался… — Дудахин вытер руки полой шинели. — А вы чего за нее так спужались?

— Да так, ничего, — Мухин покраснел, — боец все-таки…

— Оно ведь как вышло-то, — сказал Булыгин, — побегла девка давеча за бинтами, обернулась, ан перевязывать-то и некого…

— С ней ясно, — прервал его Дудахин, — вы скажите лучше, что делать с теми гнидами?

— О чем ты? — Мухин встревожился.

Помкомвзвода с минуту смотрел изучающе, потом сказал примирительно.

— Да будет вам. Не первый год замужем, знаем, отчего дети родятся. — Весь взвод видел, как вы их вон в тот окоп прятали. Токо разе в окоп спрячешь? Эх вы! От кого таитесь? От Дудахина? Да я, если хотите знать, за этой троицей с самого начала наблюдаю! Глаз у меня на таких наметанный, ясно?

— Ну и что же увидел твой наметанный глаз? — Мухину начал надоедать этот разговор.

— А то что надо, то и увидел. Этот Зарипов…

— Ну хватит. Зарипов хороший боец, комсомолец.

Дудахин рассмеялся.

— Не понимаю я вас, товарищ младший лейтенант. Ну на что вам вся эта возня? Спокойная жизнь надоела? Их же в прокуратуру сдать положено, а вы… Что вы с Зариповым собираетесь делать?

— Назначу командиром отделения вместо Мохова.

— Отвечать придется.

— Отвечу, — Он пошел прочь от Дудахина, но быстро вернулся. — Вот что: отдай этим ребятам мои «наркомовские». Сколько там накопилось? Триста? Пятьсот? Вот и отдай. Накорми сначала, не то окосеют. Ну и остальное: проверь, как у них насчет обуви, обмундирования. В общем, сам знаешь…

Дудахин посмотрел на Булыгина, Булыгин — на Дудахина; пулеметчик показал большой палец, помкомвзвода согласно кивнул.

Не глядя на них, Мухин спрыгнул в соседний окоп, где сохранилось немного деревянной обшивки, нашел место посуше и, свернувшись калачиком, мгновенно уснул.

Впервые Борис Митрофанович Поляков оказался в этих местах в январе 1942 года. Он и тогда командовал стрелковым полком, только тот его полк был иным — полнокровные взвода, новенькие, прямо с завода, винтовки, орудия на конной тяге, пулеметы, минометы и боезапас, рассчитанный на неделю.

После январских боев все изменилось. Брошенный в самое пекло 1113-й стрелковый таял на глазах. Присылаемые пополнения ничего не меняли. Хорошо отлаженная немецкая мясорубка педантично перемалывала русские косточки. Полякову казалось, что он помнит в лицо каждого, кто погиб тогда в водоразделе Ловати и Полы среди снежных равнин, лесов и незамерзающих болот. Чем-то очень похожие одно на другое эти лица возникали перед ним с одинаково голыми, нежными подбородками, посиневшими от мороза, и глазами в венчике пушистого инея…

В феврале его полк отвели на переформирование. Несмотря на громадные потери — личный состав теперь свободно умещался в двух грузовиках — полку сохранили прежний номер.

Как бы там ни было, попытка немцев прорваться к Бологому не удалась. Войска Северо-Западного фронта остановили продвижение всего правого крыла группы армий «Север». Тогда же, в январе, части двух ударных армий двинулись из района Осташкова на Торопец, Великие Луки, Холм. 25 февраля — это число Поляков помнил особенно четко — второй гвардейский корпус в районе Холма соединился с войсками третьей и четвертой ударных армий. Демянская группировка была отсечена от остальных сил. В котле осталось около 70 тысяч солдат и офицеров. Десятью днями позже 1 гвардейский корпус, наступая с севера, в районе Залучья соединился с 42 стрелковой бригадой. Образовались внутренний и внешний фронты окружения с разрывом между ними до сорока километров.

Нелепая ситуация, при которой трудно разобраться, где русские, где немцы, одинаково беспокоила тех и других. 271 стрелковая дивизия, в состав которой входил полк Полякова, должна была, по замыслу Ставки, вместе с другими войсками положить конец Демянской группировке немцев.

Уверенный, что все будет именно так, Поляков вторично, с новым составом полка, высадился на той же станции и, как в первый раз, повел людей к указанному месту на карте. Как и в январе, опять бушевала метель, только теперь под ногами был не хрустящий снег, а расползающееся мокрое месиво. Сотрясая воздух, день и ночь гремела канонада — за лесистыми холмами среди бесчисленных рек и озер, шла великая битва за Демянский плацдарм. 1113-й стрелковый полк должен был с марша ударить от деревни Извоз по немецкой обороне в направлении Залучья, но неожиданные события изменили весь так хорошо продуманный план командования.

Утром 20 марта из-под Старой Руссы на помощь окруженной группировке неожиданно двинулся корпус под командованием генерала Зейдлица. Само по себе сосредоточение крупных сил противника в этом районе не было секретом для советского командования, но противопоставить что-либо существенное Зейдлицу оно все равно не могло. Северо-Западный фронт, говоря языком штабистов, не относился к числу главных фронтов. Судьба весенней кампании решалась на центральном, юго-западном и южном направлениях. Соответственно этому Юго-Западный фронт получал сравнительно небольшие пополнения людьми и еще меньше — техникой. Окруженную группировку удерживали с помощью отдельных укрепленных точек, представляющих собой настил из неошкуренных бревен, на котором стояло орудие или пулемет. Пехота располагалась на сухих пригорках, где можно было отрыть стрелковые ячейки, в редких случаях — окопы; болота же только патрулировались.

Зейдлиц довольно легко разбил заслон под Старой Руссой, оседлал единственное шоссе и двинулся на соединение с окруженцами. Скоро все шоссе от Старой Руссы до Залучья было в его руках, 23 апреля он соединился с окруженной группировкой. Проходя по шоссе, он одновременно расширял образовавшийся коридор и теперь готов был отражать любые атаки русских. К слову сказать, эти атаки не прекращались, но небольшие подразделения, посылаемые в бой с упорством и методичностью метронома, успеха не давали — войска неизменно натыкались вначале на вкопанные в землю танки и самоходки, затем начали встречаться с оборонительной полосой, сооруженной по всем правилам военного искусства в сказочно короткие сроки. К моменту соединения с окруженной группировкой у Зейдлица по обе стороны шоссе уже имелась двойная линия траншей, усиленная противотанковыми надолбами, колючей проволокой и минными полями. Не было недостатка и в боеприпасах— по приказу Гитлера командующий 16 армией снабжал Зейдлица всем необходимым.