Наш добрый друг

А Джулька смотрит на ползущих с явным возмущением, нервничает, тихонько скулит.

Васо Доладзе и Шика Маргулис, стоявшие возле нее, осторожно поглаживали собаку, просили, чтобы лежала спокойно, не волновалась. Немцев там, впереди, не так уж много, чтобы опасаться их, к тому же они на виду. Как-нибудь быстро расправимся с ними, пусть только подползут к нам.

Огрызок месяца скупо освещал нашу маленькую долину, и мы видели, правда, не очень отчетливо, как приближаются к нам немцы. Но вот он скрылся за наплывшими облаками, и все впереди растворилось во мраке. Мы только с трудом заметили, как один немец отделился от группки и пополз быстрее, опередив намного остальных. Видно, ему не терпелось первым достичь нашей траншеи.

До боли в глазах мы вели наблюдение за этим смельчаком. Ждали.

Но что это?

Как же мы пропустили мгновенье? Наша Джулька молнией перепрыгнула через бруствер. Оторвавшись от земли, она в несколько прыжков оказалась возле немца и впилась в него клыками, стала его рвать. Для молодчика, видно, появление четвероногого «санитара» было столь неожиданным, что, к счастью, не успел пустить в ход оружие. Он был ошеломлен и только успел неистово заорать, к нам донеслись его душераздирающие крики: «Майн готт!»

Кажется, эти дикие вопли услышали не только мы, но и его дружки. И, вместо того, чтобы прийти ему на выручку, они стали отползать назад, вскочили на ноги и бросились врассыпную, пятясь к своим окопам.

А разъяренная, как рысь, Джулька ни на что не обращала внимания, даже на выстрелы, которые понеслись с вражеской стороны, она обрабатывала своего пленника, не давая ему шевельнуться.

С вражеской стороны понеслись красные и зеленые ракеты, ленты трассирующих пуль, освещавших на какие-то мгновенья долину, но так и не могли немцы разобраться, что происходит у них за колючей проволокой.

Наши пулеметчики открыли заградительный огонь, не давая убегающим немцам добежать до своих окопов. Ударили наши минометчики. Уже трудно было разглядеть, что там, впереди нашей траншеи происходит. Все вокруг гудело, свистели пули, и сквозь эту кутерьму к нам прорывались рычание Джульки и мольбы, крики немца. Мы опасались, что Джулька погибнет, не вернется к нам, и мысленно себя терзали. Как же мы не удержали ее? Так жалко нашего друга!

Вот мы ее на минуту вовсе потеряли из виду, думали, что уже погибла, но по крикам и воплям немецкого солдата, пытавшегося уйти от нее, понимали, что она еще там свирепствует.

Кто-то из наших стал свистеть, звать Джульку, но она, конечно, не слышала этого, занятая своим непонятным делом.

Мы мысленно уже прощались с нашим другом. И не только прощались, а поедали себя поедом, не могли себе простить, что не уберегли ее от несчастья. Ведь с этой небольшой кучкой немцев, которая коварно подбиралась к нам, мы быстро и легко бы справились, не помешав нам Джулька этого сделать.

Пропадет ни за понюшку табаку наш друг, и это нарушило радость оттого, что провалился замысел врага застигнуть нас врасплох, сорвали их замысел захватить у нас «языка».

Блеклая пелена дыма стлалась по балке, и трудно было Разглядеть, что там впереди. Видно, и немцам, сидевшим По ту сторону и ведущим беспорядочный огонь, не ясно было, что произошло с их разведчиками, ждали – может, все же вернутся, уцелеют.

Мы поймали на себе сердитый взгляд Самохина. Этот взгляд как бы означал: «Что ж вы, друзья мои, натворили? И дело сорвали, и Джульку потеряли. Эх, шляпы, бить вас некому!»

Да мы сами укоряли себя мысленно, сами понимали, что попали впросак.

Мы всматривались в балку, подернутую дымком. Звали Джульку, но ей, видно, было не до нас, а может, уже погибла. Время шло медленно. Томило ожидание. Минуты тянулись, как вечность.

Над головой чуть расступились тучи, и на какое-то мгновенье вынырнул краешек месяца, осветив балку. В тусклом сиянии мы заметили нашу Джульку. Выбиваясь из сил, она тащила в нашу сторону немца.

Да, сомнений уже не было. Она!

Вот она выпустила жертву из цепких своих клыков, чтобы, видно, перевести дыхание, и тут же снова набросилась на него.

Спросив разрешения у Самохина, Васо и Шика стремглав выскочили из траншеи и быстро поползли в ту сторону, прижимаясь к земле, чтобы пули не задели. Немец, едва живой, тяжело дышал, с ужасом посматривая на собаку. Ребята потормошили пленника – будет ли с него толк, стоит ли его потащить к траншее – и решили; что можно будет его привести в чувство.

Схватив цепкими руками за шиворот куртки, ребята поползли к траншее, потащив за собой немца.

Джулька, постояв несколько секунд на месте, поглядев на хозяев, побежала следом.

Через несколько минут Васо и Шика добрались к траншее, втащили немца и облегченно вздохнули.

Вокруг еще свистели пули, но ребята уже были у себя под надежным прикрытием матушки-земли.

Джулька тут же, обессиленная, свалилась на плащ-палатку.

Кто-то из солдат поднес ей банку с водой, и она жадно стала пить, приходя медленно в себя, затем стала дышать ровнее, облизывать рану.

Мы смотрели на нее, измученную, окровавленную, а санитар стал ее ощупывать, желая обнаружить место, откуда сочилась кровь. Он занялся нашим бесстрашным другом, а остальные окружили чуть живого немца.

Самохин осветил фонариком пленного и увидел на изодранной куртке знаки фельдфебеля, толкнул его ногой и обернулся к Джульке:

– Что ж ты, милая, натворила? Не могла уже притащить живого? На кой бес нам эта дохлятина? Приволокла бы сюда нам живого, мы бы тебя поблагодарили!

Сделав шаг к собаке и увидав, как она тяжко дышит, ранена, опустился на корточки, придвинув ближе к ней банку с водой.

– Пей, дорогуша, хоть дисциплину нарушила, без приказа бросилась в бой, но придется на этот раз тебя простить. – И нежно погладил по окровавленной шерсти: – Ты уж гляди за ней, санинструктор, приведи в полный порядок…

А сам подошел к немцу, нагнулся над ним, прислушался.

– Дышит, товарищ взводный! – махнул рукой дядя Леонтий, дымя цигаркой. – Черт его не возьмет! Здоровый как бык. Очухается скоро.

И в самом деле, через несколько минут фельдфебель открыл мутные, залитые кровью глаза, что-то стал мямлить.