Десантники Великой Отечественной. К 80-летию ВДВ

Майор вытянул руки по швам, заговорил об ошибках летчиков, об отсутствии продовольствия у населения. Он был самым старым в бригаде – шел сорок первый год, – в переходе на лыжах страдал одышкой. Но никогда не признавался в своей слабости и буквально умолил врачей разрешить ему десантироваться во вражеский тыл.

– Смотри, майор, вернемся, как бы не попасть в ревтрибунал! – Тарасов обратился к бригадному врачу: – Что будем делать с ранеными, товарищ Ковалев?..

Военврач 3-го ранга, выпускник Московского медицинского института 1941 года, доложил о том, что часть ранбольных переправлена через боевые порядки 202-й стрелковой дивизии в медсанбат, а многих нужно где-то оставить, пока не наладится воздушная связь с Валдаем…

– Ясно!.. Все свободны… Готовьтесь к переходу!

Часть третья

Без пощады

С врагом и смертью не играя в прятки,

Он шел сквозь эти хмурые леса.

Такие молча входят в пекло схватки

И молча совершают чудеса.

Алексей Сурков

Комбриг Тарасов требовал без скидок на трудности:

– Громите гарнизоны фашистов! Расширяйте фронт диверсий мелкими группами!

Ночами гремели гранаты, выстрелы, связанные с разведкой, с прокладкой маршрутов, захватом площадок, пригодных для приземления самолетов и приема груза с воздуха. Карта начальника штаба бригады Ивана Шишкина все гуще покрывалась значками и метками, высвечивая диспозицию противника.

Тарасов вел себя строго и бескомпромиссно в тылу врага, как и во время формирования соединения, не терпел возражений.

– Здесь служба, а не санаторий!

«Тарасов Н.Е., комбриг наш, выходил сам туда, где складывалось тяжелое положение у боевой группы или батальона, – пишет из Кирова Анатолий Михайлович Шаклеин, бывший порученец командира МВДБ-1. – При перестрелке вел себя осмотрительно, не отличался от рядовых красноармейцев. В пище был не разборчив, понимал, что у всех голодуха… Как мне помнится, думал о подчиненных. Слышал от него высказывание: «Не жалеть бойца, а беречь его надо!» Как-то связной ПДБ-1 Леня Морозов затерялся, так комбриг тотчас отрядил меня с поручением: «Найти Морозова, каким бы он ни был!» Нам повезло: ослабевший связной недалеко отошел от штаба. Но Тарасову показалось, что я долго был в поиске – отчитал!..»

Временами суровость Тарасова пугала Мачихина. Люди несли в тылу врага огромную психологическую нагрузку. Одолевало молодых красноармейцев физическое утомление. Угнетала необычность обстановки. Комбриг не считался со всем этим, жестко требовал полной самоотдачи.

Понимая и принимая ситуацию, Мачихин помогал укреплять авторитет комбрига в глазах подчиненных. Это отвечало конечным целям рейда по тылам 16-й немецкой армии. Рассуждая про себя, комиссар приходил к выводу, что ничего страшного пока не произошло. Было бы хуже, если бы бригада проложила себе путь через передовую линию фронта с боями и тем самым сделала дальнейший поход почти бессмысленным.

Затянулось начало рейда по тылам. Девять суток минуло, как бригада всеми силами вклинилась в тылы фашистов, а до выполнения главной задачи дело еще не дошло, это усиливало смутную тревогу комиссара бригады. Мачихин с комсомольских времен не привык и не умел покоряться обстоятельствам. Считал это уделом слабых. И прибегал к заключению, что сам виновен в первых просчетах и нелепицах в действиях десантников. Кто, как не комиссар, в первую голову ответствен за операцию соединения? Командир – по долгу, а комиссар – по партийной совести. Это, считай, посильнее первого!

Мачихин выбирал момент, когда можно будет поговорить с комбригом откровенно: не мог комиссар носить в душе сомнения, делая общее дело с Тарасовым.

Бригада стала на долгий привал в лесах за Полометью. Штаб, как обычно, очутился в центре многорядового круга: сперва редкие точки батальонных штабов, потом, подальше – цепочка ротных и взводных биваков и, наконец, линия боевого охранения. Все эти звенья сложного механизма соединения располагались достаточно далеко друг от друга, отделялись рощами, просеками, тщательно маскировались. Вскоре это многокольцевание ложилось на карту-схему, которую Иван Шишкин и Василий Рыбин наскоро набрасывали, как только десантники обосновывались на местности. В штаб по твердо заведенному Тарасовым порядку прибывали связные с донесениями, с уточнениями дислокации подразделений МВДБ-1.

Комбриг Тарасов колдовал с радистами и светлобородым шифровальщиком Алексеем Бархатовым, надеясь на связь с Валдаем.

Комиссар Мачихин прислонился к дубу и пережидал, когда угомонится люд, чтобы отправиться в батальоны, выслушать комиссаров и политруков рот о состоянии подразделений, о настроении десантников.

– Видал, опять со связью нелады! – ругнулся Тарасов, подходя к комиссару. – Батареи сели, черт бы их побрал!.. Сводки Совинформбюро длинные и частые… Придется сократиться до одного раза!

– Без вестей с фронтов как обойтись, Николай Ефимович! – удивился Мачихин. – Газет не получаем….

– А вот так! – Тарасов был все же доволен: бригада переборола леса и болота, расположилась в заданном районе, ждет продуктов, настроение личного состава нормальное. Продолжил умиротворяюще: – Помню, на Дальнем Востоке десантный полк десять суток рейдировал по Уссурийской тайге на ученье. Без газет. Без радио. Маршал Блюхер дал отличную оценку занятиям! Понял, комиссар?

Имя Блюхера тогда было не в ходу, а к разговору прислушивались радисты, порученцы, штабные командиры, и Мачихин поспешно предложил:

– Николай Ефимович, прогуляться не хочешь?

– Нагулялся за день! – Комбриг заметил требование во взгляде комиссара и понял смысл предложения. – И правда, побывать в расположении Жука не помешает…

Отошли от штабного бивака. Порученцы следовали за ними в отдалении. Мачихин, не глядя на комбрига, проговорил:

– Коль уж ты сам, Николай Ефимович, заговорил о Дальнем Востоке, то скажи, за что там тебя отстраняли от командования?..

– Будто бы не знаешь! – усмехнулся Тарасов. – Знаешь, поди…

– В общем – конечно, а конкретно – нет.

– История уже… Надо ли? – Тон голоса Тарасова, как у человека, которому собираются причинить необязательную боль.

– Раз уж начали… Давай начистоту, Николай Ефимович.

А теперь, наверное, самое время предоставить слово бывшим сослуживцам комбрига Н.Е. Тарасова по Дальнему Востоку.

Из Пятигорска Алексей Мухортов, старейший парашютист Советского Союза, до Отечественной войны служивший в ОКДВА вместе с Тарасовым, переслал автору письмо-воспоминание Т.Д. Праведникова, который прошел в десантных войсках путь от рядового до офицера, был секретарем комсомольской организации батальона, командиром взвода, роты, начальником вещевого довольствия в 5-м авиаполку и 211-й ВДБ. Он видел Тарасова во всех ракурсах его десантной деятельности.

«Тарасов Н.Е. был строгим армейцем. Внешний вид определял сразу, каким должен быть командир Красной Армии. Опрятен. Быстр в движениях. Не принимал разболтанности. Всемерно поощрял физическую закалку личного состава. Он многое делал для становления десантной службы в РККА.

И вдруг Тарасов Н.Е., комиссар 211-й ВДБ Абрам Яковлевич Гринберг и комиссар авиаотряда Бойко оказались арестованными. В нашем окружении было много толков по поводу арестов – время такое настало!.. Узнали, что Тарасов был женат на дочери таежного золотопромышленника – лыко в строку!..

Примерно через полгода Тарасов встретился мне на территории банно-прачечного комбината 211-й воздушно-десантной бригады. Обмундирование на нем было ужасно изорванным. Большая борода с рыжинкой. Обнялись. Он заплакал. Я отвел его в баню. Обмыли, переодели. Потом – в парикмахерскую. Только сел в кресло и увидел себя в зеркало, как снова заплакал…

Тарасову тогда предложили вновь принять командование над ВДБ-211, но он отказался и уехал в Москву. Вскоре прислал письмо: назначен, мол, заместителем начальника школы летчиков гидроавиации в Крыму по строевой части…»