Необыкновенные приключения юных кубанцев (СИ)

— Не одолжим, а дадим с удовольствием! Скы-ы, Сирега?

— Не одного, а двух или даже трех, — подтвердил тот.

— Спасибо, хватит и одного. Да тройку выделим от своей добычи.

Рудику пришлось еще раз навестить тетку, и мужикам было объяснено, как выйти на партизанскую явку.

В тот же день, но уже потемну, Ванько с Михаилом успели побывать у Елены Сергеевны — к неописуемой радости всех ее домочадцев (кроме разве бабули, которая редко покидала уютное лежбище на печи), и трудно сказать, кто из троих радовался больше. Хозяйка не находила слов для благодарности, принимая гостей около пуда кукурузной дерти «на кашу», четыре замороженных заячьих тушки (одна, правда, предназначалась для степкиных матери, сестренки и деда), а также полдюжины немецких походных свечек из амбара, недавно, как помнит читатель, взорванного изнутри лимонкой. Сережке подарили «годнецкое» кресало, расколотый на части «мыльный» кремень и изрядный клочок ваты, проваренной в растворе подсолнуховой золы, и ему теперь не нужно было что ни день добывать у соседей угольков, чтоб развести огонь в печке. Степка, раненный и к тому же простудившийся накануне, не мог ходить и мучился оттого, что дома, возможно, все еще не знают, жив ли, а потому места не находят от горя. Он воспрянул духом, узнав, что их навестят (эту миссию Ванько планировал возложить на сообразительного Михаила, но Елена Сергеевна взяла на себя), все обскажут да еще и угостят зайчатиной.

Подворье Голопупенковых находилось «на край станице», где-то на отшибе, но Ванько, прощаясь с хозяйкой, посоветовал:

— Вы, теть Лена, будьте осторожны: сперва убедитесь, что там нет засады, и только после этого…

— Да уж постараюсь, — пообещала она. — За это можете не беспокоиться.

Н е д е л ю спустя Рудик принес из станицы радостную весть: Красная Армия теснит фашистов уже на подступах к Краснодару. Что это так и есть, подтверждалось заметно усилившейся суетой и беспокойством во вражьем стане.

Вплоть до Нового года оккупанты на хуторе появлялись изредка и не надолго, а уже к середине января почти в каждой второй хате их было по двое и более; при этом хозяйки с детворой вынуждены были довольствоваться кухней либо меньшей по величине комнатой. В большинстве своем непрошенными постояльцами являлись поляки, бельгийцы и румыны; в хате, ранее принадлежавшей Андрею, их поселилось не менее пятнадцати человек.

Вместе с разношерстной солдатней прибыла и техника — автомашины с походными кухнями на прицепе или пушками, а тягачи притащили несколько длинноствольных, видимо — дальнобойных, орудий. Одно из них установили в невысоком кустарнике на юговосточной окраине Дальнего. Из него по нескольку раз в сутки стали палить куда-то в сторону Краснодара. Ухало так, что в ближних хатах позвякивали стекла в окнах.

Эти пушкари оказались нестрогими, и пацанва помельче приходила глазеть. Интересно было наблюдать сблизка, как обслуга, подтащив ящик (штабелек из них находился метрах в двадцати от орудия), доставали из него большущий «патрон» со снарядом, заталкивали его в ствол, захлопывали, словно дверцей, затвором и, отбежав и заткнув уши, дергали за веревку. Кто из пацанов не успевал прикрыть ладонями свои, в голове долго звенело.

Пару раз наведался сюда и Михаил. Он обратил внимание, что и пушка, и склад с боеприпасом в перерывах между стрельбой оставляли без охраны. Ему страсть как хотелось обзавестись хоть одним снарядом, и он сказал об этом Ваньку:

— Слышь, Вань, давай один сопрем. Разрядим — знаешь, скоко там пороху!

— А что, это идея! Они в ящиках?

— Да. По четыре штуки в каждом.

— Вот и сопрем вместе с ящиком.

Сказано — сделано. Подождав, когда орудийный расчет ушел то ли греться, то ли на ужин, под покровом сумерек Ванько взгромоздил на плечо тяжелый, пуда под три, ящик и быстренько переправил в заранее подготовленное место. Извлекли «одну дуру» — снаряд с гильзой имел в длину около полуметра — и, замаскировав остальное, унесли в бесхозный, полуразвалившийся сарай на околице (дверь, стропила и все, что способно гореть, еще осенью они же перетаскали на дрова Вере Шапориной).

Миша, которому больше других не терпелось «раскурочить» приобретение, на следующий день собрал всех пораньше. Ванько, взявшись одной рукой за снаряд, другой — за противоположный конец гильзы, без особого труда, как это не раз делал с винтовочными патронами, расшатал и вынул стальную болванку из сужения. Затем из гильзы извлекли белый, похожий на шелковый, мешочек с порохом толщиной в руку. Но не сыпучим, как предполагалось, а в виде длинных зеленоватых трубочек чуть толще вязальных спиц. И лишь внизу, за перегородкой, обнаружили со стакан обычного, винтовочного, квадратиками.

— Вань, попробуй вывинтить и пистон. — попросил Миша. — Я вот ножницы для этого прихватил.

— А зачем он тебе?

— Тогда из этой дуры можно будет сделать классную мину.

— Ми-ину? Как это? — переспросил Борис с недоверием.

— Поясни, — не понял и Ванько.

— Очень, воще, просто, воще. — Миша взял пустую гильзу в руки и стал пояснять: — В отверстие от пистона вставим несколько порошин…

— А понял! — догадался Борис. — Всыпаем мелкий порох, сверху — длинный, затыкаем снарядом…

— Точно. А к наружным порошинам подводим фитиль…

— Мысля хорошая, — одобрил Ванько. — Ты, Мишок, голова! Но подорвем не склад — грохнет так, что повылетят стекла и на вашем краю. А вот орудие испортить можно запросто.

— Это намного выгодней, — признал и Федя. — Останутся целыми стекла, перестанут бухать под самым ухом, а главное — хоть немного поможем Красной Армии. От этой смертоносной машины не погибнет больше ни один наш боец!

Ну а дальше было и того проще. «Мину» закрепили так, что снаряд разорвался в области замка, раворотив его так, что орудие убирали уже после изгнания оккупантов. Кто и как это сделал, осталось видимо, загадкой и для обслуги. Если, конечно, ее не расстреляли за головотяпство.

К а к уже упоминалось, в андреевой хате, опустевшей после смерти матери, чье больное сердце не выдержало после пропажи сына, поселилась банда румын. Этим дикарям фашисты поручили гонять хуторских женщин на рытье окопов километрах в пяти восточнее хутора. Мало того, что звероватые надсмотрщики обращались с ними по-хамски там, они и здесь вели себя разнузданно.

Врываясь в чье-либо жилье, где не было других постояльцев, в поисках съестного переворачивали все вверх дном, забирали теплые вещи, тащили топливо вплоть до камыша или куги с крыш сараев. Гадили где попало, иной раз испражнялись прямо из окна, выставив оголенную задницу наружу.

Подобные издевательства, глумление и надругательство над жильем друга ребят нервировали и наконец вывели из себя настолько, что они решили найти способ «поджарить этих вшивых мамалыжников». Операцию так и назвали: «Смерть мамалыжникам!» А так как дело предстояло непростое и в случае неудачи чреватое большими неприятностями, Ванько пригласил всех на совет.

— Давайте подумаем, как сделать, чтоб ни на кого не накликать беды, — сказал он. — У кого какие будут предложения? — Ребята переглянулись, но охотника высказаться первым не находилось. — Тогда по порядку. Начнем, Рудик, с тебя…

— Легче всего, думаю, поджечь крышу: она камышовая, почти сухая да и порох как раз подходящий. А если что — подумают, загорелась от искр из дымаря, — предложил тот.

— Нет, это не то, — покрутил головой его ближайший сосед. — Нада, чтоб пожар возник внутри. А так, воще, токо помешаем им выспаться да немного напужаем.

— А на чем они спят? — поинтересовался Борис. — На кровати да андрюшкиной койке много не поместится.

— Я видел, как они заносили сено, — вспомнил Федя. — Большинство, наверно, спят покотом на доливке.

— Сено — это уже лучше! — заметил Борис. — Но проникнуть в комнату незаметно не получится.

— А что если… — Федя несколько секунд помедлил, поскреб в затылке и только после этого закончил: — Что, если предложить им свои услуги?