Орлы капитана Людова

Чижов покорился, когда начальник штаба принял решение не уходить с мостика, но теперь, после аварии, нужно было отвести душу. Это отлично понимал Курнаков.

— Но ведь не было просчета в счислении! — горячо откликнулся Игнатьев. — Прекрасно знаете, товарищ третий помощник, учли и ветер и течения, все время контролировались по глубинам. Начальник штаба предупреждал, что маячный огонь открылся слишком поздно.

— Значит, остается предположить, что маяк Скумкам каким-то образом переместился на милю к норду? — насмешливо сказал Чижов.

Курнаков встрепенулся. Сонное состояние прошло. Какая-то, еще смутная, догадка мелькнула в глубине сознания. Переместился на милю к норду! В памяти возник рассказ Олсена о бергенском разговоре… Трап, ловушка… И все эти необычайные события, начиная с происшествия в базе…

В рубку торопливо вошел Олсен. Его расстроенное, худое лицо блестело от влаги. Волнуясь, он заговорил по-норвежски, потом перешел на английский.

— Огонь маяка Скумкам исчез! — выкрикнул лоцман.

Все бросились на мостик.

Кончалась короткая ночь. Синеватый сумеречный свет просачивался сквозь мокрый войлок туч. Яснее проступала поверхность моря. Но было еще достаточно темно, чтобы увидеть маячный огонь. И они увидели его: как раньше, блистающее сквозь мокрую полумглу, белое световое пятно на черном горизонте.

— Вот же он светит, маяк! — крикнул Олсену Чижов.

— Но его только что не было, — сказал Олсен.

— Погасший маячный огонь зажжен снова, — доложил Жуков от сигнальной мачты.

Белый огонь маяка Скумкам светил спокойно и ровно, откуда и должен был светить, как показывала мерцающая компасная картушка у борта. Ясно представили себе штурманы приземистую круглую башню на маленьком островке, с сияющим фонарем на ее вершине. Они прекрасно помнили рисунок и описание этого маяка на страницах лоции Северной Норвегии.

«Словно бы не на том месте он зажегся, где раньше горел», — чуть было не сказал вслух Жуков, все время не сводивший глаз с горизонта. Но тотчас подумал, что мог ошибиться. Даже, наверно, его ввело в заблуждение перемещение борта «Прончищева», под давлением ветра и волн все время вращающегося на отданных якорях.

Уже давно наступило утро.

Капитан первого ранга Сливин спрыгнул в пляшущий у борта ледокола вельбот, и несколько рук протянулось поддержать его, такого грузного, неповоротливого с виду. Но старый моряк даже не пошатнулся, сразу опустился на банку. Рядом сидел, глядел из-под надвинутого козырька фуражки Андросов.

— А, вы уже здесь, — одобрительно сказал Сливин. Только сейчас, спускаясь в шлюпку по шаткому штормтрапу, подумал он мельком, как трудно придется с этим упражнением замполиту, которому приказал тоже идти на док. А Андросов уже сидит спокойно на широкой банке, словно всю жизнь только и занимался лазанием по шторм-трапу в свежую погоду…

Лоцман Олсен тоже спрыгнул в шлюпку.

— Отваливай! — скомандовал Сливин.

Жуков отдал конец, другой матрос оттолкнулся крюком от борта «Прончищева». Гребцы вставили уключины и разобрали весла.

— Весла! На воду!

Сливин положил руль от борта. Дружно взлетели и опустились три пары весел. Вельбот шел к доку, вновь соединенному буксирами с ледоколом…

— Итак? — взглянул на Андросова Сливин, уверенно правя рулем.

— Итак, товарищ капитан первого ранга, — откликнулся Андросов, — вот, кажется, и объяснилось значение слова «трап». И штурманы и лоцман в один голос утверждают, что это мог быть только ложный огонь. Настоящий огонь зажегся лишь после того, как док коснулся грунта.

— Хорошо еще, что Курнаков так верил в свою прокладку, — сказал Сливин. — Вовремя заметил уменьшение глубин. При нашей черепашьей скорости док еле коснулся подводной скалы.

— Значит, Николай Александрович, можно полагать, что мы отделались легким испугом?

— Точно, легкий испуг имелся. Представьте себе, что было бы, если бы док на другой скорости врезался в грунт. Стало бы его волнами ломать, расшатывать башни. Верней, чем торпедой, могли они нас убить.

Матросы прислушивались к разговору. Загребной Жуков так заинтересовался, что чуть было не «словил щуку» — глубоко зарыл в воду, с трудом вытащил весло — неслыханное дело для мастера гребли.

— Но этот огонь… Если предположить, что он зажегся приблизительно на милю от маяка… Вся протяженность острова Скумкам меньше полумили.

— Мы выясним это, — угрюмо сказал Сливин. Чуть кивнул на Олсена, неподвижно сидевшего на банке. — Смотрите, как волнуется лоцман. Здесь затронуты и его интересы. Резонно потребовал, чтобы отправили его на маяк — установить причину аварии.

Глаза начальника экспедиции на мгновение померкли. Он молча правил рулем. Потом заговорил снова:

— Док едва коснулся скалы, и тем не менее есть, вероятно, пробоина. Узнаем это, когда водолазы обследуют днища понтонов.

— Уж очень легко удалось снять его с мели, когда завели мы буксиры… — сказал Андросов.

Русая борода и повеселевшие глаза Сливина повернулись к нему. С удовольствием капитан первого ранга выдержал паузу.

— Это вас удивляет? А помните, дал я приказ, перед выходом из шхер, притопить док. Обратили внимание, как он низко сидел в воде?

Андросов слушал с большим интересом.

— Понтоны, из которых состоит стапель-палуба дока, — это же пустые металлические резервуары с системой клапанов затопления. Вот я и приказал принять туда забортную воду. Правда, тяжесть буксируемого объекта увеличилась, зато уменьшилась парусность, меньше сносило его ветром в океане. А главное — это дало возможность легко снять его с мели.

Как всегда, начав говорить о любимом деле, Сливин с особым вкусом входил в детали морской практики. Но вот его лицо омрачилось опять.

— А этот ложный огонь… В голове не укладывается, что кто-то мог пойти на такую подлость.

Надвигался длинный, четко выступавший над волнами борт доковых понтонов. Сливин и Андросов выбрались из шлюпки.

Матросы отдыхали. Заново заведенные с дока на ледокол буксиры влажно поблескивали. Порванные тросы уже были втянуты на палубу. Будто рассеченный топором, голубел ровным изломом конец одного из тросов.

Осмотрев буксиры, поговорив с водолазами, Сливин подошел к мичману, стоявшему среди матросов. Обвел глазами молодые, мужественные лица.

— Спасибо, товарищи! Отлично закончили заводку, уложились в кратчайший срок!

— Служим Советскому Союзу!

Лицо Агеева только что лоснилось от пота и дождя, намокшая фуражка сдвинулась на затылок, из-под кителя, расстегнувшегося на груди, выглядывали полосы тельняшки. Но, отвечая начальнику экспедиции, мичман мгновенно привел себя в надлежащий вид: застегнул китель, выровнял фуражку — привычно коснувшись ребром ладони козырька и кончика носа. Даже успел вытереть лицо. С удовольствием Сливин смотрел на подтянутую, высокую фигуру. Ему пришла в голову превосходная мысль.

— Очень устали, товарищ мичман?

— Не так, чтобы очень, товарищ капитан первого ранга.

— Видите, какая муть получилась. Есть предположение, что зажег кто-то вместо маяка Скумкам ложный огонь, потому мы и на мель сели. — Матросы слушали, обступив Сливина. — Сейчас норвежский лоцман пойдет на остров — узнать, почему не работал маяк. Хочу командиром шлюпки послать вас.

— Сейчас пойдем? — только и спросил Агеев.

— Сейчас и пойдете, — Сливин потирал руки, как потирал, бывало, в минуты опасности на фронте. — Все равно, пока водолазы не обследуют днище дока, не выяснят характер повреждений, придется нам на якоре стоять… Лоцман ждет в шлюпке. Идите, переоденьтесь в сухое.

Агеев прошел своим размашистым, мягким шагом к барже, поднялся на ее борт, исчез в люке. Через несколько минут вернулся одетый в сухой бушлат.

— Вы, мичман, на остров, конечно, не выходите, останетесь с матросами в шлюпке, — сказал Сливин. — Ни шагу на норвежскую территорию, чтобы не было потом разговоров. Сам Олсен выяснит, что случилось на маяке. Тут его честь затронута, отвечает и он за проводку… Похоже, что расставили нам здесь западню.