Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994–2004 гг.

Я сижу на кухне. Я не знаю, как придет смерть, и мне не страшно только когда пишу. Я думаю, что делаю что-то важное. Я буду писать.

К нам на днях приходил дядя Адам. Извинился. Мама ему все сказала за тетю Валю. Адам извинился, сказал, что ему стыдно. Он думал: Валю напугает, и она убежит, а ему – квартира и вещи!

– Я убить не хотел, – сказал дядя Адам. – Только напугать.

Он тоже ходил на базу за рыбой, но никому не дал без денег. Продавал!

Пожар потушили в нашем подъезде, а дом № 88 горит. Ох, горит! Дым черный валит. Всюду стрельба. Куда-то Лайла исчезла. Боевики куда-то делись. Русские солдаты наступают?

Ранило мальчика в среднем подъезде. Ему 7 лет. Все ноги в осколках. Опухли.

Пришла мама. Раздала рыбу. Бесплатно. Нам две рыбки оставила. Мама и соседки попали под стрельбу.

11.08.

Ингуши, родственники тети Марьям, сказали, что пойдут в беженцы. Вертолеты и самолеты стреляют по “коридору”, когда люди идут. Многих убило. Женщина с ребенком долго лежала на трассе, раскинув руки. Тетя Марьям видела.

Мама сказала, мы не пойдем по “коридору” в беженцы. А Барт и Зулва с ребенком, пойдут. А нам они свои ключи дали. Сказали у них в частном доме подвал, чтобы все люди, кто хочет, шли в их дом и прятались. Всю их еду можно брать и есть.

С нами решили пойти Юрий Михайлович и его жена. Они очень боятся бомб из самолетов.

Тетя Валя и Аленка пошли к деду Паше и дяде Саше. У тех частный дом в переулке. Дядя Саша – друг погибшего папы Аленки. Он добрый! Всегда детям раздает подарки, конфеты, когда его зарплата. Мы с Аленкой ждем этот день. Нам он много чего покупал.

Убило стариков в пятиэтажке. Ее ночью обстреляли из танков. Она горела. Люди бежали. Старики не успели.

Полина

21.08.

Буду все писать по порядку. Последние недели самолеты летали кругами. Бросали бомбы. Вертолеты тоже!

Я смотрела на небо и думала, что нам дали 48 часов. Столько по радио сказали – потом всех убьют.

Мы сидели в маленьком подвале. Там не укрыться от “глубинных бомб” – это бомбы, которые стирают в пыль дома и людей. Какая-то сволочь придумала нас убить ими. Мы сидели в темном, душном подвале: я, мама, дедушка Юрий Михайлович и его жена, бабушка Наташа, и ждали смерти.

Дом частный, тех самых людей, которых мы и не знаем толком. Они в беженцы пошли. Пешком. Дорогу обстреливали. И никто не знает, живы они или нет. Мы ели борщ из капусты. Пекли лепешки на костре, когда стреляли тише.

А еще что случилось! Мы с мамой пошли к нам в квартиру вечером – воды принести для цветов. На улице светло было. Там много соседей у подъезда. Затишье. Тетя Тамара, ее дети, и дядя Адам, и много соседей. Песни пели и семечки грызли. Мы сказали “Здрасте!”, и пошли к себе. Только дверь закрыли. Такой взрыв! Меня швырнуло до кухни, через весь коридор. Я полетела на пол! Мама упала. В подъезд снаряд залетел. Откуда-то боевики прибежали. Наверное, с садов – во дворе их давно не было. Они прибежали, стали раненых людей вытаскивать. Гарь, дым в подъезде! Крик ужасный! К нам залетели, кричат:

– Дайте бинты! Куча людей ранена, соседей ваших! Мама схватила простыню, стала рвать ее. Потом видит у боевика нож за поясом.

Кричит:

– Ножом быстрее!

Они стали резать простыню и соседей перевязывать. Я лежала на полу. В ушах звенело. Потом мама говорит:

– Я еще простыни принесу! И жгут. Сильно течет кровь!

И зашла назад в квартиру. И тут еще один страшный взрыв. Это второй снаряд прилетел в подъезд. Все, кто на помощь прибежали, ранены или убиты стали. А мама чудом зашла.

Крики стояли страшные. Наша дверь от взрыва перекосилась. Мы же на замок не закрыли. Она не вылетела поэтому совсем. Я поползла в подъезд, а там… ТАМ части тел людей – куски от них и крови много. И кровь густая, темная-темная. Дядя Адам кричит. Под нашей дверью головой бьет пол. Ему стопу оторвало. Он же в подъезде для соседей на гармошке играл! Выпивший.

Юная Пушинка держится за живот и кричит:

– Ратмир!

Тетю Жанну, соседку, на куски разорвало, а тетя Тамара кричит: ее ранило, а сына ее убило. Ее сын у подъезда сидел. Оказалось, убило Ратмира в шляпе, того, что нравился Пушинке. Он людям на помощь прибежал. Другие соседи ранены.

Мама дяде Адаму, соседу со второго, из нашей грелки жгут на ногу завязала. Он кричал:

– Лена, убей меня! Убей! Мне больно!

А мама:

– У тебя четвертый ребенок на днях родится. Придется жить. Адам, терпи!

Потом какие-то ополченцы-боевики погрузили наших раненых соседей в машины и повезли в больницы. Конечно, они могли так и не делать. Соседи же обычные люди. Но они не бросили их. Затем я пошла по ступенькам, и мои ноги были по щиколотку в крови. Я вся была в крови! Вся!

Во дворе несколько боевиков сделали живой щит из себя и всех женщин и детей (меня и маму тоже) вывели со двора. Из зоны обстрела. Они прикрывали нас собой! Причем мы их раньше никогда не видели!

Дедушка-сосед Юрий Михайлович испугался, когда меня увидел – думал, я сильно ранена. Но все мои вещи были в чужой крови.

Не могла писать сразу. Я просто лежала и смотрела в потолок.

А тут 48 часов объявили власти России. И все. Вот и все. Нам конец.

Боевики на следующий день, после того как разорвались снаряды и в нашем дворе убило много мирного народа, постучали в дом. Тут, где мы живем, частный. Мама пошла открывать. Они не зашли. Просто сказали:

– Мы знаем, ребенок у вас (это я-то ребенок!) и старики. Мы молока принесли.

Поставили две пластиковых бутылки с молоком на землю и ушли. У них еще ящик молока был – они всюду, где дети и старики, разносили молоко.

Мы добрели до Аленки и тети Вали. Они у деда Паши и дяди Саши. Дядю Сашу хотели расстрелять. Он вел дневник, как и я. Писал матом ругательства про военных. Боевики дневник нашли, про себя прочитали и хотели его пристрелить. А он им сказал:

– А вы про русских военных почитайте!

И перевернул страницу. Те почитали, и давай хохотать – такие там ругательства. Отпустили дядю Сашу. Но дневник не отдали. Себе забрали. На память!

Тетя Валя дала нам вареников с картошкой.

Поля

23.08.

Рассказывают, что некоторые русские солдаты перешли на сторону боевиков. И воюют за Чечню. Когда нас перестанут бомбить самолеты? Когда?! Когда нам перестанут давать по 48 часов перед тем, как убить?

Подумала и написала стихи России: