Батарея

Перечить германскому офицеру, к тому же старшему по чину, командир не стал. Проникнувшись ответственностью момента, он не только направил свой бронекатер к правому берегу, но и обошел мыс с севера на юг, чтобы затем высадить баронессу как раз в том месте, где Сату-Ноу «срастался» с материком. Здесь все еще отчетливо просматривались полузасыпанные окопы, земля возле которых была испещрена воронками так, словно на нее обрушился метеоритный град.

– Хотите сказать, что именно здесь держали оборону моряки десантного батальона? – с волнением спросила Валерия, останавливаясь возле полуразрушенного блиндажа, в котором наверняка приходилось бывать и капитану Гродову.

– Как вы уже поняли, мы называли их «черными комиссарами». И командира их тоже до сих пор называют Черным Комиссаром.

– Мне известно, как вы называете русских моряков и как сами моряки называют вас, румын-фронтовиков.

Лейтенант подозрительно взглянул на баронессу. Он тоже прекрасно знал, с каким презрением относятся русские моряки к румынским солдатам, однако реагировать на колкий намек баронессы не решился.

А тем временем мыс, этот клочок чужой земли, был дорог Валерии уже хотя бы потому, что здесь все напоминало о капитане Гродове и его морских пехотинцах; что возле каждого блиндажа или дота, возле каждого пулеметного гнезда она могла возрождать его образ, фантазируя по поводу того, в каких ситуациях оказывался здесь командир бесстрашных морских десантников. Вот здесь, подобрав винтовку одного из убитых, он, возможно, помогал своим бойцам отбивать атаку румын; здесь, в этом наспех сооруженном блиндаже, пересиживал очередной артналет; а вон там, у пулеметного гнезда, с криком «Полундра!» поднимал своих морячков в контратаку, намереваясь завершить ее кровавой рукопашной схваткой.

А ведь могло случиться и так, что она оказалась бы вместе с капитаном на этом же плацдарме, в конце концов, она медик, пусть даже пока что недоученный. Если учесть, что Бекетов бросил капитана на этот плацдарм ради прохождения стажировки, то почему бы не испытать на этом же «полигоне смерти» и ее, грешную? Правда, тогда – уцелей она на этом полигоне – жизнь ее пошла бы по совершенно иному руслу, но стоит ли загадывать?

– Кстати, замечу, – растерзал ее зрительные и почти осязаемые иллюзии суховатый голос командира бронекатера, – что здесь проходил последний рубеж русских.

– Из этого следует, что они до конца удерживали мыс под своим контролем, что и было основной задачей десантников, – как бы про себя заметила Валерия.

– Именно с этого рубежа наши солдаты окончательно выбили их, очистив последний участок нашей земли.

– Ваш катер принимал участие в блокаде мыса?

– Нет, не пришлось.

– Вот видите, – с ироничной загадочностью улыбнулась баронесса.

– Но ведь здесь и не было никакой блокады, – попытался оправдываться Попеску. – Во всяком случае, со стороны реки. Так что моряки постоянно получали огневую поддержку судов, а также поддержку в живой силе, с восточного берега.

– Почему же вы не блокировали плацдарм со стороны реки?

– Из-за мощного огня русских корабельных орудий и береговых батарей, а также из-за минных заграждений наши бронекатера и мониторы так и не смогли прорваться даже к самому северному русскому селению на Дунае, то есть к порту Рени.

– Вот видите, – все с той же ироничной загадочностью повторила Валерия.

– Что вы хотите этим сказать?

– Удивиться хочу, что до сих пор вы так и не знаете, – стал мстительно жестким ее голос, – горстка этих самых «черных комиссаров» так и не пропустила ваших солдат через свою последнюю линию обороны, которую оставила ночью, организованно, по жесткому приказу командования.

– Извините, баронесса, у меня другие сведения, – сконфуженно проворчал лейтенант румынского королевского флота. – Официальные, смею вас заверить. Понимаю, вы – офицер союзного нам абвера, который считается ныне лучшей разведкой мира, но ваши замечания и колкости…

– Я появлюсь у трапа через десять минут, лейтенант, – прервала его Валерия. – Оставьте меня одну.

– Осторожно, здесь могут быть мины, установленные по приказу Черного Комиссара.

– Напрасные волнения, лейтенант. Лично мне это уже не угрожает. На одной из «мин» этого капитана я в свое время так подорвалась, что ни хирург, ни Господь собрать меня по частям уже не в состоянии, – по-русски ответила Валерия, всматриваясь при этом не под ноги, а в высокое, лишь слегка подернутое дымкой августовское небо. – Только произошло это не на мысе Сату-Ноу и вообще не здесь и не сейчас, а, как мне теперь кажется, очень давно, в другом мире и в другой жизни.

Русского языка этот румынский офицер не знал. Но даже если бы он владел им в совершенстве, вряд ли сумел бы вникнуть в тот истинный смысл, который закладывала в свои слова «аристократка монарших кровей», как представил ее Веденин, о жизни и судьбе которой лично он, Попеску, ровным счетом ничего не ведал.

В блиндаже еще сохранилась ветками и камышом устланная лежанка. Валерия присела на нее и почувствовала такую усталость, словно только что завершился очередной, возможно, наиболее ожесточенный за все проведенные здесь дни рукопашный бой. Она заметила в углу серый комок, осторожно взяла его двумя затянутыми в перчатки пальчиками и поняла, что это свиток бинта – пропитанного кровью, запыленного и ссохшегося. «Надо бы узнать, получил ли здесь какое-либо ранение Гродов», – сказала себе и аккуратно положила бинт на то место, на котором он лежал.

– Ну что, набрались впечатлений, баронесса? – поинтересовался лейтенант, уводя ее в сторону катера.

– Это даже не впечатления, а некое перевоплощение. Чувствую себя так, словно еще недавно была бойцом десантного батальона, который, отходя, оставил меня на прикрытие. Впрочем, возможно, он так и не отошел, а весь полег, и я – последняя, кто сражался в его окопах.

– У вас непостижимо развитое воображение, – передернула губы лейтенанта растерянная какая-то ухмылка. И баронесса мстительно отметила про себя: «А ведь представить, что в ипостаси последнего защитника плацдарма оказался он сам, этот „мамалыжник“ попросту неспособен!»

Сойдя на вилковский дебаркадер, Валерия тут же встретилась с командиром «Дакии». Отто Литкопф был предупрежден по рации о приближении важной гостьи и, воспользовавшись тем, что фон Гравс и штандартенфюрер находились на приеме у коменданта города, решил встретить ее лично, с невзрачным букетом каких-то полевых цветов в руке.

– Очень странно вы ведете себя, капитан-лейтенант, – тут же попыталась Валерия ошарашить командира судна своим натиском.

– Вы имеете в виду появление в руке этого букета?

– Я имею в виду то, что, несмотря на некоторую нашу близость, – лукаво сощурила она глазки, напоминая о сексуальных порывах, которые они вместе пытались когда-то гасить в ее каюте, – в любви вы мне так и не объяснились.

Этот выпад баронессы оказался настолько неожиданным, что на какое-то время капитан-лейтенант попросту застыл с приоткрытым ртом.

– Но ведь и так все ясно, – понял намек офицер. – Наших общих душевных симпатий было вполне достаточно, чтобы слова оказались излишними.

– И все же не объяснились. Не объяснились, – еще напористее уличала его баронесса, уже сидя в небольшом ресторанчике, расположенном рядом с портом, в котором капитан-лейтенант заказал отдельный столик в импровизированной кабинке.

– В таком случае непонятно, почему ваша реакция на мою сдержанность оказалась столь запоздалой и нервной?

– Тем, что в разговорах с некоторыми офицерами абвера влюбленно уверяете их, будто в моем лице все разведки мира получат агента, который значительно превзойдет саму Мату Хари? Это ж как нужно было влюбиться в женщину, чтобы создавать ей столь громкую славу?!

– Ах, вот вы о чем!

– И не только.

– Каюсь, такой разговор состоялся. Правда, мне и в голову не могло прийти, что этот русский кретин Веденин решится выложить вам подробности нашей беседы. Однако не в этом дело. Говорите прямо: вы хотите опротестовать мое сравнение? Вам неприятен образ этой шпионки-танцовщицы?