Помни время шипов

Санитар объясняет, что «сталинский орган» – это совсем примитивная ракетная установка, смонтированная на платформе грузовика. Ракеты просто ставятся на направляющие вроде рельс и запускаются электрическим способом. Точности у них нет никакой, зато Иван с их помощью может очень кучно накрыть одновременно большую площадь, и горе тому, кто окажется в месте обстрела без укрытия. Теперь мы едем очень осторожно. Во многих местах дорогу хоть как-то расчистили, чтобы по ней можно было проехать сквозь развалины. Встречаем другие машины, люди в которых, занимаются тем же, что и мы. Многие грузят на машины раненых и убитых. Это можно делать только по ночам, чтобы русские их не видели. Но русские знают об этом и обстреливают эту большую часть города из артиллерии и другого тяжелого оружия. В воздухе постоянно находится несколько «швейных машинок». Мы иногда видим эти бипланы, они четко вырисовываются на фоне освещенного огнем пожаров неба. Снизу взлетают осветительные ракеты, перед нами стрекочут пулеметы. Я по звуку слышу, что стреляют русские. Время от времени разрываются несколько ручных гранат, мы слышим крики и прячемся где-то среди развалин. Унтер-офицер Винтер исчезает за остатками стены и через несколько минут возвращается: – Наши находятся примерно на том же участке, где они были вчера, – говорит он. Мы попробуем подобраться к ним как можно ближе, и потом разгрузимся.

Машины снова движутся медленно и осторожно. Я вижу два сожженных русских танка Т-34. Мы наталкиваемся на большое полуразрушенное здание, очевидно, бывший заводской корпус. На фоне отсвета пожаров тень поднимающейся вверх высокой дымовой трубы похожа на угрожающе поднятый в небо палец. Мы останавливаемся сбоку.

Пока мы разгружаемся, русские тяжелые пушки начинают стрелять как раз туда, куда мы хотели попасть. И в нашей близости тоже начинают падать снаряды. Высокий язык пламени показывает нам, что в какую-то машину попали. Там вспыхивает также яркий огонь, наверное, склад с горючим или что-то вроде того. Мы еще ждем, но мы готовы двигаться дальше.

Огонь на некоторое время прекращается, и мы продолжаем. Мы с Кюппером тащим три овальных бачка с едой, крышки их сверху завинчены. У каждого в одной руке по маленькому бачку, а один большой мы тянем вдвоем. Мы следуем за Винтером, санитаром и одним из водителей, которые тоже нагружены ящиками с боеприпасами и холодными пайками. Другой водитель охраняет машины. Перед нами воронки от взрывов, каменные обломки, груды мусора. При каждом разрыве снаряда у меня по телу пробегают мурашки. Мы передвигаемся зигзагом, переползаем через камни и балки, спотыкаемся, лежим на земле, поднимаемся и снова бежим. – Держитесь вместе! – кряхтит Винтер.

Он сидит на упавшей стальной опоре и тяжело дышит. Мы все пытаемся подавить приступы кашля в глотке. Ветер несет нам в лицо цементную пыль от одного из попаданий. От густого дыма от полузатухшего пожара слезятся глаза. В свете огня я вижу бегущих людей, взрываются несколько ручных гранат. Мы прижимаемся плотнее к земле и ждем. Мои нервы вибрируют, страх становится все сильнее, перехватывая горло. Кюппер лежит рядом со мной и тяжело дышит. В сверкающем свете огня его лицо похоже на искаженную гримасу. Несколько человек, пригибаясь, пробегают мимо нас. Винтер встает и о чем-то спрашивает их. Я замечаю по форме, что один из них офицер.

– Нам нужно пройти немного дальше направо, – сообщает нам затем Винтер. – Пару часов назад они выбили Ивана из этого места. Теперь тут опасно, потому что русские хотят вернуть его себе.

Мы осторожно ползем вперед и вскоре оказываемся на открытом пространстве. Земля перепахана воронками, вокруг куски бетона, из которых торчат прутья арматуры. По всей видимости, здесь раньше был бункер, уничтоженный нашими бомбами. С другой стороны от нас над развалинами высится длинная стена. Три столба еще стоят вертикально. – Они должны быть где-то здесь, – говорит Винтер и показывает на стену.

Дальше нам не пройти. Иван как сумасшедший обстреливает и так перекопанный взрывами участок земли, через который нам нужно пройти. Неужели нас уже заметили? Мы лежим за бетонными глыбами, но снаряды падают так близко от нас, что я чувствую кожей лица жар, а мышцы на моей спине снова судорожно сокращаются. Перед нами в небо взлетают сигнальные ракеты, слышны пулеметные очереди и залпы винтовок. Неужели Иван снова атакует?

Стрельба постепенно смолкает. – К стене, быстрее! – негромко кричит Винтер.

Бежим через завалы битого кирпича и обломков железа. Мы никого не видим. Проскальзываем мимо стены и оказываемся перед входом в подвал. – Кто вы? – доносится к нам голос из темноты. – Провизия и боеприпасы, – отвечает Винтер, вставший на колени перед нами. – Здорово, приятель, у нас уже давно пусто в брюхе. Заходи!

Винтер ныряет вниз, но тут же снова выбирается наружу. – Это не наши. Нам нужно возвращаться назад, к другому краю стены, – говорит он сердито.

– Вот черт,– вырывается из Кюппера, и я соглашаюсь с ним. В конце стены мы встречаем нескольких солдат. Это снова не наши. Мы пробираемся дальше. Из какой-то дыры высовывается бородатая голова в натянутом на уши кепи.

– Кого вы ищете? – 21-й полк, – говорит на этот раз санитар.

– Они с сегодняшнего утра лежат вон там дальше впереди среди развалин, – говорит бородач и показывает рукой в нужное место.

– Далеко еще? – Где-то с двести метров, – отвечает он.

Мы продолжаем двигаться в этом направлении мимо руин и обгоревших досок, попадаем в свет пожаров и под обстрел бьющих откуда-то пулеметов. Кюппер чуть не отрывает мне руку, когда бежит прятаться за каменную глыбу, оставшуюся от какого-то дома. Я крепко держу бачок и спешу за ним туда. Тяжелая ноша постепенно становится мукой для меня, пот уже стекает мне в глаза, и рубашка прилипла к телу, несмотря на жуткий холод. Как только нам приходится где-то отлеживаться, я начинаю мерзнуть.

Где здесь, собственно, фронт, где передний край обороны? Стреляют отовсюду, или же это просто рикошеты, которые как дикие пчелы свистят у нас под ухом и отскакивают от камней? Время от времени осветительные ракеты взлетают высоко в небо и погружают все в холодный свет. – Сколько нам еще идти? – спрашиваю я водителя, чтобы хотя бы что-то сказать.

– Я сегодня впервые этим занимаюсь, – говорит он, и я слышу, что его голос дрожит.

Неожиданно слышу чей-то крик, доносящийся как будто из-под земли: – Эй, парни, убирайтесь отсюда! Или вы хотите, навести Ивана на нас? Я вижу, как из-под развалин высовывается голова в каске.

– Мы ищем нашу часть, – слышу я голос Винтера.

– Какую часть? Винтер называет ему нашу часть.

– Понятия не имею, мы из другой части. Но если вы имеете в виду тех, кто снова отогнал Ивана отсюда сегодня утром, тогда они лежат меньше чем в пятидесяти метрах справа отсюда, в большом заводском корпусе. Но проваливайте отсюда поскорее, мы рады, что сегодня здесь еще спокойно. Голова в каске снова исчезает.

И вот это они еще называют «спокойно», думаю я, когда мы даже не осмеливаемся высунуть нос из грязи. В короткую паузу между обстрелами мы плетемся дальше, под ногами у нас хрустят осколки битого стекла, внезапно возникают тени. Тут же с шипением взлетают осветительные ракеты, вместе с ними пулеметные очереди стучат по кучам строительного мусора. Мы торопимся дальше, бачки с едой бьются о камни. Возле нас возникает какая-то тень.

– Вы не из полевой кухни 1-го эскадрона? – доносится из темноты чей-то вопрос.

– Это ты, Домшайд? – спрашивает в ответ Винтер.

– Именно я. Я тут уже два часа жду вас, чтобы показать дорогу.

У нас гора с плеч свалилась. Домшайд – обер-ефрейтор. Он рассказывает нам, что утром они контратаковали противника и теперь продвинулись немного вперед и разместились на территории завода. – Черт тут что-нибудь разберет, – ругается Винтер. – Каждый раз вы в новом месте. Однажды мы осчастливим еще и русских нашей едой.

– Так уже случалось, – говорит Домшайд. – Прошлой ночью четверо солдат из 74-й пехотной дивизии с провизией и боеприпасами попали Ивану прямо в руки. Во время нашей контратаки мы сегодня утром даже нашли в развалинах пустые бачки, от наших солдат никаких следов.