«Жизнь моя, иль ты приснилась мне...»(Роман в документах)

Мои пластинки нравились и Володьке, и Мишуте, и Коке, и Арнаутову, на прослушивание всегда собиралась компания, но никогда и никому я их не давал из-за боязни, что разобьют, покарябают, заиграют. А тут предстояло ради лучшего друга подарить Аделине шедевры, которые мне были очень дороги.

Я долго перебирал, тасовал, любовно оглаживал их и, скрепя сердце, отобрал всего девять пластинок из указанных в Володькином списке двенадцати: три в исполнении Сокольского — танго «Утомленное солнце», на обороте «Дымок от папиросы», «Чужие города» — «Степкин чубчик»; фокстроты «Брызги шампанского» — «Нинон» и шесть записей Петра Лещенко: танго «Не уходи» — на обороте «Студенточка», «Вино любви» — «Последнее танго»; фокстроты — «Синьорита» — «Капризная, упрямая», «Сашка» — «Алеша»; народные песни — «Прощай, мой табор», «Миша», «Чубчик» и «Эй, друг гитара» и положил их в кофр.

Я сознавал, что преступил один из основных законов офицерского товарищества, офицерской дружбы — что мое, то твое! — безусловно, сознавал и мучился, но пересилить себя и поделать с собой ничего не мог.

ДОНЕСЕНИЕ

24.05.45 г.

Доношу, что начальник второго хирургического отделения госпиталя капитан медслужбы Садчиков Николай Трофимович, 1907 г. рожд., урож. гор. Туапсе, Краснодарского края, русский, беспартийный, образование высшее, находясь на территории Польши и Германии, собрал большую коллекцию, всего свыше двухсот штук, патефонных пластинок различных симфоний, и среди них немецкого композитора Рихарда Вагнера, произведения которого были любимой музыкой Гитлера и его окружения.

Как теперь выяснилось, используя служебное положение, Садчиков систематически устраивал прослушивание всевозможных симфоний, в том числе и Вагнера, в присутствии врачей, медсестер и военнослужащих, находящихся на излечении в госпитале. Свои действия Садчиков пытался объяснить тем, что он так называемый «меломан» и без музыки жить не может, а на раненых она будто бы действует благотворно и, более того, якобы способствует заживлению ран и ускоряет выздоровление.

Капитану Садчикову официально разъяснено, что любовь к музыке не может служить оправданием пропаганды и распространения любимой музыки Гитлера и тем самым насаждения в советских людях фашистской идеологии. Он строго предупрежден о возможной уголовной ответственности за подобные действия.

17 пластинок музыки Вагнера изъяты по акту и уничтожены, а симфонии других композиторов немецкого происхождения, как- то Бетховена, Баха, Шумана, Моцарта, Мендельсона и Шуберта, [54]ему предложено слушать только у себя на квартире, наедине, о чем у него мною отобрана расписка.

Зам. нач. политотдела эвакогоспиталя.

ВНЕОЧЕРЕДНОЕ ДОНЕСЕНИЕ

Военному Прокурору 71 армии.

Доношу, что в приемный покой ЭГ № 2763 24 мая с.г. в 20.00 доставлен рядовой фронтовой трофейной бригады красноармеец Воробьев Дмитрий Александрович, 1922 г. рожд., по поводу отравления неизвестной жидкостью.

Обстоятельства отравления следующие: Воробьев добыл у неизвестных немцев бутылку спирта, содержимое бутылки разбавил квасом и всю ее выпил. Через 20 минут он почувствовал себя плохо: появились жжение в груди, сжимающие боли в сердце, озноб, закружилась голова и он потерял сознание. В санчасти полка провели обильное промывание желудка, но состояние его ухудшалось, появились судороги, спутанность сознания.

При поступлении в ЭГ состояние Воробьева крайне тяжелое: температура 39°, небольшая желтушность кожи и склер глаз, зрачки расширены, на свет не реагируют, ро г раскрывается с трудом, изо рта запах, напоминающий хлороформ, на языке изъязвления, левая щека припухла, синюшного цвета, по-видимому в результате травматизации тканей роторасширителем и языкодержателем в момент оказания первой помощи в санчасти, сознание сумеречное, частые судороги ног, пульс замедлен до 46 ударов в минуту.

Несмотря на оказание медицинской помощи: инъекций камфоры, кофеина под кожу, глюкозы внутривенно, вдыхание карбогена и кислорода, Воробьев, не приходя в сознание, 25 мая с.г. умер.

При химико-токсилогическом исследовании в крови и моче Воробьева обнаружен метиловый алкоголь в количестве: в крови — 5 %, в моче — 7,5 %. Посмертный диагноз: острое отравление метиловым спиртом.

Кроме того, должен указать, что две недели тому назад из этой же части были доставлены трое бойцов с аналогичной картиной интоксикации, о чем было сделано соответствующее донесение. В промывных водах желудка у всех троих отравившихся лабораторией также было установлено наличие метилового алкоголя.

Начальник ЭГ.

* * *

Звучал патефон, неповторимый голос Лещенко настраивал меня на предстоящее торжество и знакомство с Натали, как бы советуя мне:

и я не слышал, как у меня в номере появилась Габи.

— Guten Morgen, — сказала она, хотя приближался вечер; на ней было розовое платьице-сарафан с накладными карманами и вышитой на груди собачкой, в волосах белый бант, на ногах белоснежные носочки и красивые красные туфельки — чистый, ухоженный немецкий ребенок, как картинка.

— Гутен таг, — поправляя ее, ответил я и, сняв иглу с пластинки, остановил патефон.

— Brot!.. Кусотшек клеба! — по обыкновению, заученно проговорила она.

Я этой просьбы ждал и неторопливо достал из комода и протянул ей три печеньица из остатков офицерского дополнительного пайка. Она деловито сунула их в карман и тут же снова попросила:

— Zigaretten.

У нас в деревне маленькие дети, когда им давали печенье или пряник, сейчас же засовывали их в рот и немедля съедали, она же, приходя ко мне, ни разу этого не сделала, и я не сомневался, что ее заставляют попрошайничать мать или бабушка, и в свои неполные пять лет она твердо знает, что все полученное здесь надо унести и отдать взрослым.

— Zigaretten, — настойчиво повторила она и протянула ладошку.

— Найн!

Эго была ее обычная уловка или игра: попросить сигареты — которые я ей никогда не давал — и после моего отказа тут же потребовать что-нибудь сладкое. Как я и ожидал, тотчас послышалось тихо и жалостно:

— Kompot… Gib mir Kompot…

При этом она состроила обиженную физиономию и, подойдя ближе, взяла меня за руку, словно просила моей защиты. В который уж раз я подивился хитрости или плутовству этого ребенка и снова подумал, что всему этому ее, очевидно, учат взрослые — бабушка и мать. Впрочем, не только в провинции Бранденбург, но и во всей Германии из миллионов немцев она была одной из немногих, к кому я мог испытывать добрые чувства — я даже забывал иногда, что она немка, и, хотя до поездки в Левендорф оставалось немного времени, я счел возможным на десяток минут расслабиться и угостить ее и самого себя. В ванной из-под струйки холодной воды, круглосуточно фонтанировавшей в биде, я взял банку компота из черешни, принес большие фарфоровые блюдца и чайные ложечки.

Мы расположились, как и обычно, в проходной комнате в мягких креслах у распахнутого настежь окна, я открыл банку и положил ей полное блюдце крупной мясистой ягоды, затем положил и себе — такой вкусной черешни, какую я ел тогда в Германии, я больше никогда не встречал. Прежде чем начать, Габи по привычке оглядела оба блюдца, желая убедиться, что ее не обделили. При всей моей любви к компотам я не забывал, что она ребенок, накладывал ей больше, чем себе, и спрашивал:

— Гут?

И она, улыбаясь, поднимала совсем по-русски свой большой, размером с миндалину, пальчик и отвечала: