Сунг

— Сегодня ночью мимо отметки «16–04» должна пройти группа… — шепчет майор, — Сейчас она в… (он называет мне разрушенный и брошенный жителями кишлак, находящийся в нейтральной пограничной зоне). Свяжись с ними. Частота…. Позывной…. Выведи их по запасному… Предупреди…

Речь майора Бурнашова становилась все бессвязнее. Прошептав еще несколько ничего незначащих слов, он умолк.

Светло-серый дым от разрывов, медленно паря в воздухе, полосами уходил в сторону долины. Скоро его не отличишь от облаков и даже задашься вопросом: а было ли здесь тяжкое, кровавое и драматичное, за считанные минуты унесшее жизни двух пограничников и десяти афганских моджахедов?

Я поднял голову и огляделся: там, откуда вела по нам огонь группа «духов», было все перепахано. Среди мешанины земли и снега вызывающе ярко бросалась в глаза плоть разорванных тел.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 4

Начало

Ветер, запутавшийся в сухом саксауле, не свистел даже, а визжал как-то особенно противно.

Руслан Давлятов невольно поежился. Этот звук напомнил ему стоматологический кабинет с бор — машиной. А «зубодерку» Руслан ненавидел с детства. В уральском детдоме, где он рос, стояло трофейное немецкое оборудование образца 30-х годов. И гуманнее было отправить ребенка палачу, чем усадить в такое стоматологическое кресло.

Руслан перекатился на метр влево, где рос источник детдомовских воспоминаний, вытащил стреляющий нож разведчика и под корень срубил чертов куст. Визг прекратился. Давлятов огляделся и воткнул срезанный саксаул поодаль от того места, где он рос. После чего вернулся на свою позицию под неодобрительным взглядом своего бессменного зама и друга Борьки, занимавшего позицию рядом.

«Конечно, — подумал он, — лишняя растительность на позициях группы никогда не бывает лишней — маскирует. Но воспоминания детства, пусть даже не особенно радостного, детдомовского — святое, и игнорировать их тоже не стоит».

Давлятов сделал вид, что не заметил неодобрения старшего лейтенанта армии бывшего Советского Союза Бориса Гуршко. Пусть Борька придержит свои замечания при себе: вокруг растет еще немало саксаулов. И вряд ли те, кого ждет в засаде разведывательно-диверсионная группа майора Давлятова, считали с дороги эти кусты. Одним больше — одним меньше…

«Усталость — подумал командир, — удобнее устраиваясь на подстилке, брошенной на подмороженную утренниками землю, — Все устали. Полгода ползаем в этих горах с редкими днями отдыха в заброшенных кишлаках. Меня хотя бы время от времени в Душанбе вызывали, и я видел городскую цивилизацию. Ребята же вообще безвылазно воюют. Когда выйдем, пробью две недели отпуска всех. И махну домой, в Ташкент. К жене…»

Руслан мысленно представил лицо Гульнары, Гули, и улыбнулся в темноте.

«Эдька совсем уже большой, четыре года… Когда я его в последний раз видел? Уже восемь месяцев прошло! Аллах Акбар! Для ребенка это целая вечность. Вернусь, а он меня не узнает…»

Через пару часов истекали сутки, как группа спецназа, не числящаяся ни в одной из армий мира, сидела в засаде на проселочной дороге в приграничной провинции Северного Афганистана.

Знал ли капитан спецназа Руслан Давлятов, окидывая Афган прощальным взглядом весной года, что снова окажется по ту сторону речки? Вряд ли…

Его рота, обосновавшаяся на базе в небольшом узбекском местечке Чирчик, была твердо убеждена: в обозримом будущем воевать больше не придется. Однако детонирующий шнур карабахского конфликта переполз в остальные южные республики Союза.

Сначала рвануло в киргизском Оше. Затем полыхнуло в Баку, Тбилиси, Душанбе. Складывалось впечатление, что этот кровавый фейерверк загорался по команде от одной спички, по одному сценарию и на одни и те же деньги. Те самые, зеленые, с президентами в овале…

Помотавшись по «горячим точкам» разваливающегося Союза, в середине 1992 года Руслан вернулся в Узбекистан. Бездомный, как большинство служивых в родном Отечестве, он имел в Чирчике только комнату в офицерском общежитии. Там дожидалась мужа из командировок Гульнара, там же родился Эдька…

Не успел Давлятов как следует смыть с себя молдавский чернозем непризнанного, но гордого Приднестровья, как его вызвал командир части.

— Капитан, — полковник с эмблемами ВДВ государства, которого не существовало более полугода, был краток, — у тебя два выхода: писать рапорт на увольнение, поскольку СССР больше нет, или начинать службу в независимой республике Узбекистан. Я лично тебе предлагаю второе. Поскольку считаю, что эта катавасия с суверенитетами скоро кончится, в Москве разберутся, что к чему…

Полковник заметил скептическую усмешку подчиненного и осекся.

— Сергеич, — не убирая кривой улыбки с лица, произнес Давлятов, — я тебе скажу прямо — как офицер офицеру… Ты же с нами за последние три года, как Афган кончился, везде поездил, — неужели не понял, что это конец?! Что после этих потоков крови нам, как минимум, лет десять придется в себя приходить. И народы еще не скоро отвыкнут друг на друга смотреть через прицел автомата!..

Полковник промолчал, не обращая внимания на вольность подчиненного. Потом махнул рукой, приглашая присесть за стол. Вытащил из сейфа початую бутылку коньяку, плеснул в рюмки…

— Какую страну прогадили! — произнес он и проглотил коньяк.

Руслан молча выпил свой бокал.

— В общем, хватит политики, — прокашлялся командир, — Если согласен служить дальше, держи документы. Тебя ждут в Ташкенте, там все и объяснят. Но я тебе заявляю ответственно: уволиться не дам! У офицера спецназа только два пути — служить государству или незаконным вооруженным формированиям. А я не желаю рассматривать тебя через прицел автомата, Давлятов! Понял?! Иди!

В Ташкенте Давлятов получил предложение: сформировать мобильное подразделение спецназа из числа бывших и действующих офицеров ГРУ ГШ, [3] оставшихся в Средней Азии после развала СССР.

Он не долго думал. Действительно, выбор был невелик. Что, как не воевать умел двадцатишестилетний «рекс», после детского дома попавший сразу в ТашВОКУ? [4] И Среднюю Азию он знал лучше, чем Россию, где его никто не ждал. Поэтому ехать на север, в неизвестность, Давлятов не желал. Как, впрочем, и торговать фруктами на ташкентском базаре…

В ответ Руслан выдвинул встречное условие: он будет формировать группу из своих, проверенных людей. И чтобы отсутствовала мелочная опека со стороны вышестоящего начальства.

Условия были признаны безоговорочно.

Группа со штатом из двух десятков человек официально подчинялась непосредственно министру обороны республики. На самом деле она признавала только своего командира — Руслана, среднего роста парня с тихим голосом и холодными голубыми глазами.

Руслан потратил немало времени, сил и казенных денег, чтобы собрать свой отряд в том составе, в котором хотел его видеть. Как выяснилось, сделать это было совсем не просто. После развала Союза бывшие спецназовцы разбрелись по просторам некогда единой страны и занимались поиском хлеба насущного в меру своих интеллектуальных способностей и испорченности.

Свою «правую руку» — Бориса Гуршко, бывшего старшего лейтенанта Советской Армии в миру и командира взвода спецназа ГРУ ГШ — для посвященных, Руслан отыскал в бандитской группировке на Урале. Два он дня потратил на уговоры, чтобы Гуршко бросил кровавое ремесло («А разве то, чем мы занимались, не «кровавое»! — орал Борька в пылу спора после выпитых ими бутылок водки.)

Дискуссия тогда прервалась самым неожиданным образом: на съемную квартиру Борьки ввалились «братки» из его «бригады» и начали выяснять «что за козел тут понты наводит». Пришлось Руслану ломать кадык одному, второму — загонять переносицу в мозг, третьего пристрелил Борька из своего «макарова», опередив противника на долю секунды.

После того выстрела у Гуршко обратной дороги не было.